История одного несчастья

Вот уже почти 14 лет минчанка Оксана Шалимо, пострадавшая в давке у метро на «Немиге», борется со страшным диагнозом.

Корреспондент «Салiдарнасцi» побывал у нее в гостях, где услышал, что белорусские медики помочь девушке не в состоянии.

В 1999-м Оксане едва исполнилось пятнадцать. Прилежная и жизнерадостная, радость и гордость родителей. Мама девушки – Анна Францевна – 30 мая того года и сейчас помнит, буквально по минутам.

– На концерт Оксана отправилась с подружками Таней и Алиной. Девушки в первый раз поехали куда-то без сопровождения взрослых. В школе Ксюша серьёзно увлекалась танцами и музыкой, росла творческим человечком, с большими планами на будущее. При этом была тихим, домашним ребенком. Дочери удалось меня уговорить: уж очень хотела попасть на праздник, где должна была выступать группа «Манго-Манго», которая ей очень нравилась. Не знаю, как это объяснить, но было предчувствие того, что отпускать туда ее нельзя…

В последний раз Оксана позвонила домой приблизительно в 19.30. Успокоила: «Мама, у нас всё хорошо, но здесь собирается гроза, поэтому скоро буду дома. Не волнуйся, приеду домой на метро, больше звонить не буду». Знаете, Ксюша с детства боялась грозы и молнии, всегда зарывалась в подушки, пряталась.

Ксюша Шалимо 15 лет назад

Женщина продолжает, что какое-то время после последнего звонка Оксаны сохраняла спокойствие. Но когда в 22.30 дочь всё ёще не вернулась – стала волноваться. Тогда и раздался телефонный звонок: знакомая рассказала, что на «Немиге» что-то случилось.

– Знаете, меня как током ударило. Мы стали звонить в «скорую» – а там еще никаких списков, минимум информации, никто толком не объясняет, что произошло. Лишь говорили, что много погибших и пострадавших.

Анна Францевна вместе со старшей дочерью Натальей бросились на поиски Ксюши. Наконец, в Больнице скорой медицинской помощи ее всё-таки нашли. Девушка была без сознания, майка разорвана, возвращали к жизни с помощью дефибриллятора. Оксана пережила клиническую смерть.

Анна Францевна говорит, что самыми страшными для семьи Шалимо были первые дни после трагедии («врачи боялись давать какие-либо прогнозы, Оксану подключили к аппарату искусственного дыхания»).

– Особенно на седьмой день. Мы пришли в реанимацию, а кровать, на которой лежала дочь, была пуста. Позже выяснили, что дочери стало чуточку лучше и ее перевели из реанимации.

Оксана Шалимо находилась в коме девятнадцать дней.

Мама пострадавшей

– Потом очнулась. Но после перенесенных травм перестала говорить, – продолжает собеседница. – О том, что дочь пережила настоящий кошмар, я догадалась через несколько дней после трагедии в метро. Нам позвонили и попросили приехать во Дворец молодежи. Приехали, а там столы завалены обувью. Сотни пар обуви. Люди в давке теряли ее, пытаясь вырваться из этой западни…

На больничной койке Оксана провела около двух месяцев. Все это время мать лежала в госпитале вместе с ней. Летом 1999 года врачи решили пациентку выписать: выносили из больницы на носилках, самостоятельно передвигаться та не могла.

Со временем Ксюша научилась заново ходить. В 2013-м ей исполнится 29 лет, но говорить она не может до сих пор – только издает отдельные звуки.

Вот уже 14 лет Оксана живет со страшным диагнозом – гипоксическая энцефалопатия. Проще говоря, вследствие кислородного голодания и черепно-мозговой травмы у нее нарушена работа головного мозга.

– Врачи еще в 99-м сказали, что дочь сможет пойти на поправку только при условии, что здоровые клетки головного мозга заменят собой поврежденные. Сказали ждать, мол, нужно время на восстановление. Такой, какой вы видите Ксюшу сейчас, она была уже через год после несчастья. Знаете, за эти годы я уже привыкла к тому, что ее нужно кормить, одевать, мыть. Сама она ничего этого делать не может.

Анна Францевна благодарна врачам, вернувшим ее дочь с того света.

– Они сделали всё, что могли, спасибо им за это. Тогда, в первые месяцы после трагедии, внимание к нашей семье было огромное. И со стороны медиков, и со стороны властей. Даже приезжал бывший председатель Мингорисполкома Михаил Павлов, спрашивал, чем помочь.

В итоге нам дали новую квартиру, и из «Серебрянки» мы переехали в «Малиновку». Поступала финансовая помощь. С годами, правда, внимание чиновников ослабело. Нет, ничего плохого сказать не хочу, нам никогда не отказывают в адресной социальной помощи – несколько лет назад на лечение было перечислено 5 миллионов рублей, в 2012-м – на материальную помощь изыскали 200.000 рублей.

Но не в деньгах дело, хотя, конечно, их на лечение Оксаны нужно немало. За необходимые дочери лекарства оплачивается только 10% от их стоимости. А вот если какие витамины купить – уже по-полной.

Сегодня пенсия инвалида первой группы Оксаны Шалимо составляет 1.390.000 рублей. Оставим за скобками рассуждения о том, хватает ли этих денег на то, чтобы на должном уровне присмотреть за человеком с ограниченными возможностями. Чем-то из продуктов семье помогают общественные организации.

Анне Францевне, кроме как на саму себя и старшую дочь Наталью, опереться больше не на кого.

– Отец Ксюши, Владимир Николаевич, получил первый инфаркт сразу после трагедии с дочерью, еще в 1999 году. А не стало его в 2003-м – сердце не справилось со вторым инфарктом. Сейчас я, по сути, единственная кормилица дочери. Ее опекун, поскольку Ксюша признана недееспособной.

Женщина работает уборщицей в Республиканском Центре Олимпийской подготовки, где, как отмечает она, вошли в ее положение и не стали увольнять по достижению пенсионного возраста.

– Какая-никакая, а всё-таки копейка к семейному бюджету, – говорит собеседница.

В принципе, на бытовые проблемы и трудности Анна Францевна не жалуется. Правда, все эти годы задает себе единственный вопрос: «Всё ли сделано для того, чтобы Оксана выздоровела?».

– Наши врачи сделали для дочки всё, что было в их силах. Несколько лет назад, будто бы, ее собирались отправить на лечение за пределы Беларуси. Не знаю, куда конкретно, но разговоры такие были. В итоге, никуда мы так и не поехали, потому что кто-то здесь решил, что это «нецелесообразно».

Но, может быть, где-то за рубежом есть такая клиника, которая имеет положительную практику в лечении подобных больных? Я уверена, если есть хоть призрачный шанс, хоть капелька надежды на то, что состояние Оксаны можно улучшить, – его надо использовать.