Два профессора - две судьбы

Так получилось, что история с изгнанием из Гродненского университета профессора истории Вячеслава Шведа пришлась на дни, когда я читал книгу другого профессора.

Книгу европейски известного немецкого филолога Виктора Клемперера «LTI. Язык Третьего рейха».

Признаюсь сразу, что с научным творчеством профессора Шведа я знаком не очень, хотя помню его публикации о связях декабристов с Беларусью. А вот о выдающемся немецком филологе-романисте, авторе «Истории французской литературы XVIII века» Клемперере, узнал несколько больше благодаря получившему широкую известность его «Дневнику» и уже названной книге о языке Третьего рейха. Но и о профессоре Шведе мои знания расширились в связи с той же историей его изгнания из Гродненского университета.

И хотя многое в биографиях обоих ученых очень разнится, кое-что тем не менее мне показалось схожим. Ну прежде всего оба профессора - большие патриоты своих стран. Профессор Швед давно и увлеченно работает в области истории Беларуси и прежде всего родной гродненской земли. Профессор Клемперер, хотя и занимался французской литературой, был (он умер в 1960 г.) пламенным патриотом Германии. Профессор Швед до недавнего времени успешно руководил кафедрой белорусской культуры и регионального туризма и совершенно не подозревал, что в одночасье может лишиться не только кафедры, но и самого пребывания в университете.

Изгнание профессора Клемперера из Дрезденского высшего училища, где он также заведовал кафедрой, носило не столь скоропалительный характер, как в случае с профессором Шведом. Сначала профессору Клемпереру объявили, что он не может занимать кафедру, поскольку является евреем. Дело, естественно, происходило в середине 1930-х годов, после прихода к власти Гитлера. Но он еще продолжал какое-то время читать лекции. Потом начали происходить и вовсе фантастические с точки зрения ученого вещи. У Клемперера отобрали любимую кошку, потому что, согласно нацистским законам, евреи не имели права держать домашних животных. Далее ему запретили держать дома «нееврейские книги». Это означало, что он, филолог, должен был сдать все имевшиеся в его домашней библиотеке труды по специальности. Потом он узнал, что не имеет права посещать публичные библиотеки, кафе и кинотеатры. Наконец, он должен был нашить на свою одежду желтую звезду, после чего был уволен из училища.

Нацисты были рачительными людьми. Выселив профессора Клемперера из его квартиры, они поселили его в «еврейском доме», своего рода максимально уплотненном общежитии, и одновременно трудоустроили чернорабочим на фабрику. Но добираться на работу он имел право садясь в трамвай только с передней площадки, надежно отгороженной до середины вагона. И вообще трамваем он мог воспользоваться только в том случае, если расстояние от его дома до места работы составляло более шести километров. В противном случае - пешком. Приходя по повестке в гестапо, профессор романской филологии, европейски образованный человек, патриот Германии, руководитель патриотического культурного движения, наконец, христианин по вероисповеданию должен был громко рапортовать: «Еврей Клемперер прибыл!»

Профессора Клемперера от газовой печи спасло только то, что еще в 1912 году он принял христианство (стал протестантом) и был женат на немке. Как «неарийский христианин», он не подлежал уничтожению - пока не нарушал антиеврейских законов. Спасительным балансиром, удерживавшим его, как канатоходца над пропастью, все ужасные 12 лет нацизма, было предпринятое им социолингвистическое изучение особого регистра немецкого языка - «языка Третьего рейха», Lingua Tertii Imperii, LTI. Он скрупулезно фиксировал и анализировал все языковые особенности ненавистного нацистского стиля. Эта удивительная работа делалась в отрыве от библиотек, от научного сообщества, при запрете заниматься наукой и вести какие-либо научные  записи.

Сравнивая судьбы профессора Клемперера и профессора Шведа, следует признать, что мы живем в относительно либеральные времена. Ясно же, что у профессора Шведа не отобрали любимую кошку (если она у него есть) и не заставили расстаться с его домашней библиотекой. Он может - пока - ходить в кино и посещать кафе и рестораны Гродно. Его еще не выселили из квартиры и не послали чернорабочим на фабрику. Вообще говорят, что вся вина профессора Шведа - это участие в пресловутом сборнике «Гродноведение», в котором… что? А ничего! Ну не понравилась кому-то «наверху» эта нормальная краеведческая книжка. И еще говорят, что вычислены целых 16 подозрительных личностей в составе преподавателей Гродненского университета. А с подозрительными нужно поступать известно как! Избавляться от них в первую очередь.

И вот белорус, патриот и человек вполне лояльный к власти профессор Швед оказывается на улице. И здесь нельзя не сказать об одном обстоятельстве, сообщающем дополнительный оттенок нашему рассказу о судьбах двух профессоров. У немцев все решали законы, инструкции. Одним словом, ordnung, порядок. В Гродно тоже не беспредел. Увольнению профессора Шведа, обладателя медали «За заслуги перед Гродненским государственным университетом имени Янки Купалы», предшествовало голосование на Ученом совете, где он не набрал нужного количества голосов. Клемпереру довелось испытать на себе презрительное отношение так называемых «привилегированных евреев» (были такие, пользовавшиеся по разным причинам определенными правами и возможностями с разрешения властей и, кстати, очень гордившиеся этим). И все-таки не они решали его судьбу. А вот к изгнанию профессора Шведа из университета - опять-таки по разговорам - вроде бы приложил руку один весьма «привилегированный», большой начальник, давший отмашку началу охоты на «неблагонадежных» в преподавательской среде Гродненского университета. Если это действительно так, то этому начальнику следует помнить, что в нацистские времена можно было очень легко утратить эту самую привилегированность и превратиться в обыкновенного «юде» с желтой звездой.

Но, слава Богу, мы живем в иное время. У нас белорусы дружно дают согласие на изгнание коллеги. Во всяком случае, никто не протестует. «Привилегированный» ставит символическую печать на этом решении. Профессор Швед выступает с публичным заявлением о политической подоплеке своего изгнания, чего, конечно, уж никак не мог себе позволить профессор Клемперер. Одним словом, полная демократия и торжество интернационализма.

…На досках объявлений в немецких вузах времен нацизма можно было видеть надпись: «Когда еврей пишет по-немецки, он лжет». Не знаю, долго ли осталось ждать, когда у нас начнут уведомлять насчет белоруса, пишущего по-белорусски… Но кто-то должен заняться фиксацией всех стилистических особенностей языка нашего маленького рейха. Может, тогда нам станет более понятна наша жизнь. А пока ясно одно: «Гродноведение» - «эта штука» оказалась не просто «посильнее «Фауста». Сталин, как помним, таким образом похвалил горьковскую поэму «Девушка и смерть». Гродненские же власти увидели в краеведческой книге подрыв Системы. И это действительно сильнее всякого «Фауста». Где еще в мире знание о своем городе может внушать такой страх?

Семен Букчин, «Народная воля»