Сейчас экс-глава МИД Чехии заявляет, что «нельзя быть другом Евросоюза» без соблюдения прав человека.
Бывший глава МИД Чехии, князь Карел Шварценберг дал интервью «Радыё Свабода» и ответил на ряд острых вопросов:
-- Господин Шварценберг, прошло почти 4 месяца с тех пор, когда было создано «Восточное партнерство», и к нему присоединилась Беларусь. Так получилось, что именно Вы, как министр иностранных дел Чехии, которая тогда председательствовала в ЕС, передали приглашение в партнерство Александру Лукашенко. В прошлом Вы были диссидентом, боролись с репрессивным коммунистическим режимом Густава Гусака. Режим Александра Лукашенко также достаточно авторитарный и репрессивный. Ощущали ли Вы иронию ситуации, привозя такое приглашение в Минск?
-- Видите ли, министр иностранных дел должен встречаться со всеми. Это похоже на работу священника, который не может избежать грешников. Временами это мое главное занятие – разговаривать с грешниками – так, как разговаривает священник. Потому я не вижу в этой поездке ничего ироничного. Она была довольно забавной и занимательной для меня. Она была частью моей работы в качестве министра иностранных дел.
-- Вы были практически первым представителем Европы, который озвучил важное условие нормализации отношений между официальным Минском и Евросоюзом. Еще в феврале этого года Вы заявили, что в случае признания независимости Абхазии и Южной Осетии Беларусь «столкнется с очень серьезными проблемами» с участием в программе «Восточное партнерство», поскольку окажется «вне европейского контекста». Но не получилось ли так, что именно геополитические факторы имели и имеют решающее значение в настоящей политике Евросоюза относительно Беларуси? А что касается прав человека – хорошо, если бы Беларусь их придерживалась. Но если не будет, так все равно место в «Восточном партнерстве» для Беларуси так и останется?
-- Здесь многие факторы играли роль. Безусловно, мы пытались оттянуть Беларусь в Европу, чтобы она была в меньшей степени зависимой от России и сохраняла свое независимое положение. Безусловно, и то, что нельзя быть полноправным участником Евросоюза и даже его близким другом, если не уважаются права человека. Но иногда нужно просто начать какую-то политику и посмотреть, что из нее получится.
-- Господин Шварценберг, а как Вы понимаете слова «моральная политика»?
-- Моральная политика – это тогда, когда ваши помыслы чисты с моральной точки зрения, и когда средства достижения целей все еще совместимы с моральными принципами. Но в своей жизни вы не встречаете только приличных людей -- вы не встречаете их ни в личной, ни в деловой жизни. И нет только одних чудесных людей в политике. Как я уже вам говорил, в должности министра иностранных дел приходиться говорить почти со всеми, чтобы искать возможностей для понимания. Если такой министр в состоянии предотвратить ухудшение ситуации, если он в состоянии обеспечить независимость стране – это и есть моральная политика.
-- А сейчас вопрос чуть ли не о самой главной теме мировой политики последних дней. Администрация президента Обамы приняла решение отказаться от размещения в Чехии и Польше элементов противоракетной обороны. Вы в свое время в должности главы чешского МИД сделали многое, чтобы этот проект был реализован. Как Вы оцениваете это решение президента США? Согласны ли Вы с оценкой некоторых, что США таким решением «продали» Восточную Европу России? На Ваш взгляд, уменьшило ли это решение безопасность Чехии – если не в военно-техническом, то в психологическом плане?
-- Я бы не употреблял здесь такие сильные слова. Я думаю, такая оценка немного преувеличена. Я всегда надеялся, что каждый американский президент будет вести политику, соответствующую интересам, прежде всего, американского народа. Очевидно, и президент Обама, и его администрация уверены, что, идя на такую очень важную уступку, они заручаются поддержкой России в своей политике относительно Ирана. Это, как я думаю, главная причина такого решения американского президента и его администрации. И нам необходимо согласиться с таким решением по поводу американского радара, который должен был разместиться на чешской земле. Чехия, как и США, относится к североатлантическому альянсу, но не забывайте, что радар все-таки был американским. И только от американцев зависит, где его поставить.
Мы по-прежнему находимся в НАТО, и в Евросоюзе, а поэтому я не думаю, что нашей безопасности что-то серьезно угрожает. Несомненно, из-за внимания на многие причины было бы хорошо, если и в нашем регионе было американское военное присутствие. Это пока что исключено. Посмотрим, что будет через пять или десять лет, как будут развиваться события. Я уверен, что в случае какого-нибудь серьезного кризиса Америка будет нашим надежным союзником. Но, безусловно, это решение ставит нас немного в неудобное положение. Ведь правительство, которое я имел честь представлять как министр иностранных дел, приложило много усилий, чтобы осуществить этот проект.
Однако я не думаю, что американцы кому-то продали Восточную Европу. Решение ясно показывает, что американские политические приоритеты сейчас находятся в другом месте – на Ближнем Востоке, в Иране и Персидском заливе. Поэтому американская администрация хочет иметь лучшие отношения с Россией, так как скопилось много проблем, которые этим странам надо решать вместе. Поэтому они сделали этот шаг. Нам надо с ним согласиться. Жизнь остается жизнью, а политика – политикой.
-- Допустим, что этой весной Беларусь признает независимость Абхазии и Южной Осетии. Что это, по-вашему, будет означать для проекта Восточного партнерства?
-- Я уже не отвечаю за внешнюю политику Чешской Республики. И я не состою в непосредственном контакте с моими коллегами, поэтому я не знаю, что они думают о таком повороте событий. Я скажу так: такой шаг без сомнений ухудшит ситуацию Беларуси. Беларусь тогда поставит себя наравне с такими странами, как Никарагуа и Венесуэла, а это вряд ли исправит ее позицию в Европе. Какая будет формальная реакция Европы на такое признание – я не знаю. С этим вопросом обращайтесь к моему преемнику в Праге или, например, к министру иностранных дел Венгрии.
-- По вашему мнению – мнению человека, который прожил жизнь, будучи как на самом ее дне, так и на самой ее вершине – имеет ли шанс сегодняшнее поколение белорусов, которым от 17 до, скажем, 50 лет, жить в демократической, европейской Беларуси?
-- Как правило, такие режимы умирают сразу после того, как уходит человек, который держал всю власть в своих руках.