Игорь Сигов: В белорусский театр пришла цензура

Известный актер рассказал о скандальном уходе с поста директора Театра белорусской драматургии.

Также в интервью «Салiдарнасцi» новой политике министерства культуры и о том, почему в Беларуси не получается снять блокбастер.

— Игорь, как вас, актера, человека творческого, занесло в чиновники от культуры?

— В то время театр, в котором я работал почти двадцать лет, творчески умирал, и я понимал: нужно что-то менять. Пал Палыч Латушко предложил мне должность директора: «Пойдешь?». Я сказал: «Да».

Я сделал это для того, чтобы вытащить театр из творческой ямы. В Театре белорусской драматургии я с 1994 года. Мне казалось, понимаю, как можно все изменить. Поэтому пошел на эту должность. Но, судя по всему, я так и не стал чиновником. Со мной не продлили контракт.

— Как вы считаете, получилось у вас вытащить театр из творческой ямы?

— Это точно получилось. Посмотрите спектакли, которые были сделаны за два года. Они все разные: по жанру, по воплощению. Восемь спектаклей поставили за два года. Каждая премьера была событием. Это были разные режиссеры, с разным мировоззрением. В том числе и иностранцы.

Атмосфера в театре изменилась. Раньше актеры подходили к расписанию и к приказам о распределении на роли и с облегчением выдыхали: «Слава Богу, меня нет!». Когда я работал директором, такого не было. После того, как вывешивалось распределение на роли, актеры приходили к художественному руководителю и спрашивали, почему они не заняты. Жажда работы, творчества — это дорогого стоит.

— Как вам это удалось?

— Искусство не должно быть зажато, когда оно не может говорить. Ему нужно давать дышать. Я дал такую возможность: открыл форточку и впустил глоток свежего воздуха.

— Кто утверждает репертуар театра?

— Любую пьесу, которая берется в работу, обсуждал худсовет.

— В худсовете есть представители Минкульта?

— Нет. Более того, мы не согласовывали спектакли, которые ставили.

— Вы приглашали чиновников на генеральные репетиции?

— Нет. Мы приглашали их на премьеру.

Но теперь все изменилось. Распоряжением министерства культуры создана комиссия, которая дает добро на постановку спектакля. Директор сообщает о плане постановки, комиссия читает пьесу и утверждает.

Более того, сдача спектакля должна быть за семь дней до премьеры.

В состав этой комиссии входят абсолютно далекие от творчества люди. Это такая госприемка. Театр начинает зависеть от чиновников: что ставить, о чем говорить, о чем молчать. По сути, в театр пришла цензура.

Эта глупость может привести к тому, что мы потеряем культуру в стране.

Не только спорт лечит нацию, но и искусство. Театр – это то зеркало, глядя в которое понимаешь, что происходит в стране. Если же театр делает только то, что говорит государство, то это уже не искусство.

Встает вопрос: а судьи кто? По какому принципу комиссия Минкульта будет отбирать пьесы? Нравится-не нравится? Это провокация или это скучно?

Главный судья в театре – зритель. Он идет на спектакль. Народ не обманешь.

— Как театральное сообщество отреагировало на создание такой комиссии? Молча проглотило?

— Понимаете, маразм, который творится в нашей стране… Помню, когда у нас на сцене планировался концерт группы «Палац», ко мне приходили из органов, спрашивали: «Зачем вы это делаете?». Я говорю: они делают творчество, искусство, никаких призывов со сцены — «давайте свергать власть» — не было.

Комиссия при Минкульте — это просто еще один абсурд. Было настолько предсказуемо, что это придет. Если на каждый абсурд подниматься…

Театры поднимались по поводу оптимизации. Как можно просчитать время актерское? Это же не завод! Как проследить, чтобы актер работал 8 часов?

Мне задавали вопросы: почему вы ставите рабочий день, если актер в этот день не был на работе?

Я предлагал посмотреть на актерские оклады: полтора миллиона, ну, два сейчас. Актер в среднем работает по 35 спектаклей в месяц и получает 2,5 миллиона. В следующем месяце у него неделя свободная, и мне предлагают за эту неделю ему не платить деньги.

Уборщица в гипермаркете получает от 5 миллионов. Понятно, что она по 8 часов вкалывает. Актер работает 24 часа в сутки, а платят ему в два раза меньше. Та же уборщица приходит и считает, что 70 тысяч за билет на спектакль – это дорого. И за эти деньги ей должны показать чуть ли не Филиппа Киркорова.

— Как вы узнали о том, что на вас прислали анонимки в министерство?

— Мне звонят из министерства культуры, говорят: на вас жалоба пришла. Приходит комиссия, начинает разбираться. Читать анонимки никто не давал, конечно. Жаловались на необоснованный отпуск за свой счет, необоснованные увольнения, выплаты гонораров, премий, нерациональное использование бюджетных денег.

Я прошу полтора миллиарда постановочных на год, вы мне даете 700 миллионов. Но я заявлял шесть спектаклей. Я в итоге ставлю их, выкручиваясь на эти деньги. Говорю, сколько я вам сэкономил? 800 миллионов. Где правда?

…Когда я пригласил режиссера из Украины, обсудили с ним гонорар. Сумма не превысила лимита, который получают наши режиссеры. Тем не менее, министерство посчитало, что пять тысяч долларов — это много. Отмечу, что проживание не оплачивали. Сколько стоит снять квартиру в Минске – все знают.

Мне рекомендовали заплатить ему в три раза меньше, хотя работа над спектаклем уже шла. Я говорю: «Подождите, каким образом я сейчас скажу режиссеру: «Ты знаешь, я тебе гонорар заплачу меньше, чем в договоре»?». Так, незадолго до окончания контракта мне влепили выговор. Это была отправная точка. Потом началось все остальное.

Говорили, что надо привлекать внебюджетные средства. Я говорю: «Ребята, если я буду приглашать в театр спонсоров, они будут диктовать условия. Тогда зачем вы? Причем здесь тогда государство?».

Проверяли все мои съемочные дни, брал ли я за свой счет, платили ли мне зарплату, сколько у меня гонорар за день съемок, в каких картинах снимался. Мне звонили ребята из коммерческих картин, в которых я работал, и спрашивали: «Ты что, под следствием?». Оказывается, им звонили из Минкульта, интересовались гонораром за съемочный день.

— Непродление контракта министерство подавало под предлогом заботы о вашем здоровье после перенесенного инфаркта.

— Да, был разговор. Хотя это смешно.

Официально министр заявил, что из меня не получился чиновник, потому что директор должен заниматься театром, а не сниматься в кино, сказал, что на сегодняшний день театр «лежит» по финансовой части.

Я считаю, что это просто искусственно созданная ситуация. Я сказал все, что думаю, по поводу работы министерства культуры. Если вы не помогаете, то хотя бы не мешайте.

После ухода мне стало легче. Правда, за театр обидно…

Сейчас я не в штате, играю спектакли. Трудовая у меня на руках. Как у безработного.

— И как живется безработному?

— Ничего. Нормально. Смотрю на мир другими глазами. Высыпаюсь, думаю о жизни. Появилось больше времени для съемок. И выбор – иди куда хочешь. Хоть уборщиком в супермаркет.

…На сегодняшний день я счастливый человек: у меня есть дети, дом, работа, я добился признания в профессии. Деньги? Их никогда не бывает много. Но всех денег не заработаешь, во всех фильмах не снимешься. То, что я могу давать, чем я могу делиться, чем наградил меня Бог, — туда с собой все не заберешь. Какую память ты о себе оставишь? И оставишь ли вообще — об этом я думаю.

— Вы учились на курсе у Валерия Мазынского. Какой главный урок вам он вам преподал?

—Он вывел меня на профессиональную сцену. В детстве я занимался в театральной студии в Полоцке у Валентины Петровны Нагорной. Она привила мне любовь к театру. А Валерий Евгеньевич был моим крестным папой. Он многому научил. В первую очередь, работать. Это мой режиссер.

Помню наше знакомство. Я учился на подготовительном отделении в Институте культуры. Проходя мимо Академии искусств, зашел посмотреть, как народ поступает. Стою в спортивном костюме и в тапочках. Вышел Валерий Евгеньевич и спросил: «Чаго ты тут стаіш? Заходзь, а то зусім нічога не прачытаеш». И я зашел.

…В 2000-м, когда менялась власть в театре, наши мнения разошлись. Я считал, что политика актера — это сцена, а не площадь.

Прошло время, и мы сейчас общаемся. Каждый остался при своей позиции.

— После съемок в фильме «Дверь», который номинировался на «Оскара», вы стали более востребованным?

— Все больше говорили не про фильм, а про то, что благодаря ему я съездил в Голливуд. Я первым из белорусов прошелся по красной дорожке.

На самом деле фильм гораздо значимее. Картина дала мне толчок. Я обрел устойчивую почву под ногами, понял, что ничего сверхъестественного нет. Они такие же люди, как и мы. У них другие гонорары, но проблемы те же.

Поначалу все думали, что раз я съездил в Голливуд, то теперь мой гонорар будет в разы больше. На самом деле – нет. Мои съемочные гонорары для Минска не самые высокие. Гонорар определяется тем, что ты делаешь.

— Это правда, что вы плачете над индийскими фильмами, смотрите Comedy club и американские боевики? Я-то думала, что люди театра и кино питаются исключительно высоким искусством.

— Индийские фильмы наивны, прекрасны и позитивны. Ребенком я бегал в кинотеатр на индийское кино. Там сказочная любовь, страсти. Очень красивый милый мир, и от этого хочется плакать.

Американские боевики и Comedy club — это релакс. Ты можешь смотреть телевизор и думать о своем.

Серьезное кино заставляет тебя думать, в него нужно погружаться. Когда ты постоянно работаешь над ролью, для просмотра хорошей картины нужно освобождать время. Поэтому я редко смотрю артхаусное кино. И потом, в последнее время хочется позитива.

— Как вы думаете, Игорь, почему в Беларуси никак не могут снять блокбастер?

— Посмотрите на Голливуд — там компьютерная графика, спецэффекты. Ты веришь в то, что происходит на экране. Это не за три копейки снято.

Американское кино направлено на шоу. Они позволяют себе взрывать бензоколонки где-нибудь в Айдахо, и потом без проблем построить новые.

Очень много картин на Западе снимается в корзину. До нас доходит третья часть. Если снять в Беларуси блокбастер мирового уровня, бюджет Нигерии будет лежать. (Смеется).

У нас пытаются с одного раза снять блокбастер, ничего не выкинув в корзину. Так не бывает. Надо учиться на чем-то.

Чтобы снять такой фильм, нужно смотреть американское кино. Вот пример фильма «Армагеддон», в котором Брюс Уиллис спасает мир. Откуда патриотизм? Зло всегда наказуемо. Все, что ни делается, — один в поле воин. Американцы это пропагандируют. А мы подспудно понимаем: а что я один могу сделать?

Я вот тоже пытался изменить ситуацию. Хотел попробовать, понимая, что это реально.