Выжившая в давке на Немиге минчанка: Люди не видели тел, не слышали наших криков

15 лет назад в давке на станции метро Немига погибли 53 человека.

Еще десятки получили тяжелые травмы. В то воскресенье, 30 мая 1999 года, молодежь собралась у Дворца спорта на праздник пива, организованный «Оливарией». А напротив, в соборе Святого Духа, шла служба в честь большого религиозного праздника — Дня Святой Троицы. Никто и представить не мог, что из-за внезапного ливня толпа хлынет в метро и буквально за двадцать минут подземный переход Немиги станет братской могилой. Onliner.by встретился с минчанкой Мариной Котько, которая выжила в мучительной давке. Все эти годы девушка носит в душе безмолвный вопрос: для чего судьба сохранила ей жизнь, не пощадив тех 53 человек?

Трагедия на Немиге оставила больше вопросов, чем ответов. Могли ли синоптики предугадать грозу с ливнем в тот день? Почему работники милиции не знали, как сдержать бегущую толпу? Почему проект станции «Немига» был в свое время одобрен городскими властями, хотя таил в себе столько потенциальной опасности? Конструкция станции такова, что сверху не видно, что происходит внизу. Могла ли толпа, спасающаяся от ливня, вести себя иначе?

Однако ответы эти вопросы ничего не изменят. Не станет легче тем людям, которым вот уже 15 лет приходится жить без любимых детей, братьев, сестер, друзей… «С годами становится только тяжелее», — признается Михаил Иньков, талантливый белорусский скульптор, который потерял в той давке пятнадцатилетнюю дочь Машу.

«Мой Сережа был уже взрослым, погиб с повесткой в кармане. Ему было 19 лет. Что мне вам рассказать? Вы и так все знаете. Не хочется бередить свое больное сердце», — тяжело вздыхает Анна Саладкевич, мать Сергея Саладкевича, который умер 11 июня после двенадцати дней комы и стал последней, 53 жертвой Немиги.

«Спасибо, конечно, что помните о нас, родителях. Но нам вот лекарства не дают, так к чему эти интервью? Мой муж умер год назад. И мне после инфаркта одной очень тяжело. Тяжело жить с этим горем: сын пошел отдохнуть с друзьями, все друзья вернулись, а он — нет. Погиб за то, что стал спасать какую-то девочку», — тихим голосом произносит Анна Марьяновна.

Напоминанием о трагедии какое-то время служили надписи, оставленные на стенах подземного перехода: «Почему, Ленка Янцова, в своем свадебном платье ты не шла под венец с любимым, а лежала в гробу одна?», «Оленька, прости за то, что ты умерла, а я все живу. До свидания, но не прощай», «Андрюша, ты погиб, спасая меня. Я люблю тебя. Твоя голубоглазая!», «Нам не забыть ваших улыбок. 10 «А»… Но уже через сорок дней все цветы, фотографии и надписи убрали. Было решено, что закрывать вход в метро и оставлять в качестве памятника ступени, на которых погибли люди, — это нефункционально. Вместо этого у входа на станцию появились бронзовые розы и тюльпаны, против которых долго сражались родственники погибших. Но желание родителей иначе увековечить память детей, как и многочисленные суды и поиски виноватых, ни к чему не привели. Уголовное дело закрыли по истечении срока давности…

* * *

Журналисты разыскали свидетельницу тех далеких событий на Немиге. Марине Котько было 16 лет, когда она оказалась на волоске от смерти. Все эти годы, прошедшие с момента трагедии, девушка пыталась не вспоминать о пережитом ужасе. Но рождение собственных детей что-то изменило в ней самой, и теперь Марине стало важно осознать, что же произошло в том злосчастном подземном переходе на самом деле.

30 мая 1999 года стояла отличная погода. Марина, одиннадцатиклассница минской школы, решила прогуляться по городу вместе со своей подругой Алесей. Для надежности было решено, что сопровождать девушек будет двоюродный брат Марины Дима. Мобильных телефонов у большинства горожан тогда еще не было, поэтому девчата заранее договорились встретиться с Димой в подземном переходе на Немиге.

— Мы с Алесей приехали ко Дворцу спорта пораньше, погуляли там. Концерт уже шел, но людей было не много. Мы решили развернуться обратно и сходить за водой в магазин недалеко от «Москвы». По-моему, он назывался «Матрешка». Когда мы выходили из магазина, стал накрапывать мелкий дождь. Вдоль дороги стояло милицейское оцепление. Нам сказали идти в метро или под мост, но не выходить на дорогу. Если бы не договор встретиться с братом, мы бы побежали под мост. Но он должен был ждать нас в переходе метро, и мы с Алесей пошли туда. Когда мы подходили, начался сильный дождь, ветер, — рассказывает Марина.

— Мы с подругой начали спускаться по правой стороне, держась за руки. И в какой-то момент меня резко — р-раз! — и прижало к стенке. Я не чувствую под ногами ступенек. Ничего не понятно. Я поворачиваю голову — Алеси рядом уже нет, ее вынесло наверх (это и спасло ей жизнь). А мне оставались три ступеньки до входа в метро. Эти три ступеньки я запомнила очень отчетливо, — с особой интонацией произносит девушка.

— Передо мной стояла какая-то бабуля. Я говорю ей: «Бабушка, пройдите хоть немного вперед. Три ступеньки — и мы с вами выберемся». А она отвечает: «Я не могу, меня давят». Тут какая-то сила сдавила и меня. Сверху люди не видели упавших тел, не слышали наших криков. Толпа все напирала и напирала. Какие-то молодые парни вверху прокричали: «Давай поднажмем! Давай поднажмем!» Это был конец. Я потеряла сознание… Потом я помню, как во сне, что кто-то делает мне искусственное дыхание, а сверху раздается голос: «Да оставьте ее, она уже труп!» Я начинаю махать руками и ногами (то есть мне кажется, что я машу руками и ногами, хотя на самом-то деле лежу без движения), чтобы доказать, что я жива. «Не надо меня записывать в трупы!» — думаю я. И открываю глаза. Я не помню ни дождевого неба, ни людей вокруг. Кто-то взял меня на руки и занес в скорую. Я села, смотрю: вся моя белая кофта в крови. Я дотрагиваюсь до головы — никакой раны нет. «Откуда тогда кровь?» — недоумеваю я. Нога болит, рука ужасно ноет, но голова цела. Я долго сидела не в силах ничего понять. В какой-то момент дверь скорой открылась, и прямо ко мне вкатили девушку с закрытыми глазами и дыркой во лбу. Дыркой от чьего-то каблука. До этого мне казалось, что несчастье произошло с одной лишь мной. Но я смотрела на эту девушку, была не в состоянии определить, жива она или мертва, и понимала, что беда случилась не только со мной. Это было страшно. Я повернулась к водителю скорой и спросила: «А что случилось?» «Людей подавило», — кратко ответил он. Больше я ничего не спрашивала.

Скорая отвезла Марину во 2-ю больницу. Там девушка провела в одиночестве долгое время, наблюдая за тем, как приносят новых и новых людей. Кто-то заботливо протянул ей стакан воды. Но больше никто не подходил. В этом шоковом состоянии больше всего ей хотелось попасть домой, убедиться, что с братом и Алесей все в порядке. Как потом выяснилось, оба они спаслись.

— Я была не в состоянии сама найти путь к метро. Нога болела все сильнее, а рука просто повисла, как будто надорвалась. Поэтому попросила кого-то из мужчин, лежащих в больнице, проводить меня. Не помню ни лица, ни выражения глаз этого человека. Только полосатую больничную пижаму. Так мы и пошли к метро: я и полосатая пижама. Когда мы спускались на платформу, уже не оставалось следов давки. Метро работало как обычно. Правда, глядя на мое состояние, работница станции отказалась пропустить меня через турникет, вызвала скорую. Я упиралась как могла, дралась: так не хотела опять попасть в больницу, увидеть весь этот ужас, бесконечный поток раненых.

Очередная скорая увезла Марину в 9-ю больницу. Уже там в полдесятого вечера девушка смогла позвонить домой и успокоить испереживавшуюся маму: жива! В «девятке» Марине сделали рентген, тщательно осмотрели руку и ногу.

— Я помню, как сидела там, а в соседнюю комнату люди заходили на опознание. Одна женщина зашла с мужем, а потом она кричала, так кричала! Этот крик я запомнила на всю жизнь… Вскоре приехала мама и забрала меня под расписку. На следующее утро я не могла ходить. В туалет ползла на карачках. Глаза были полностью красные, как у вампира — видимо, из-за кислородного голодания, которое организм пережил в том переходе. Все тело было покрыто синяками. Рука вообще не работала.

Затем Марину ждал месяц в 10-й больнице. Девушку освободили от экзаменов и положили на лечение с диагнозом «компрессионно-ишемическая невропатия правого локтевого нерва». Пальцы на правой руке не шевелились, есть приходилось левой.

— В «десятке» был самый большой больничный морг. И я помню, как оттуда забирали девчат в свадебных платьях. Это было жутко. Причем их было так много! Мы выходили на улицу подышать воздухом и видели родителей, которые выносили тела…

В августе Марине дали путевку в санаторий «Юность», а через год ее мать сумела добиться еще одной путевки. Вот и все. На этом историю Немиги для Марины и ее семьи городские инстанции объявили официально законченной.

* * *

Марина редко бывает на Немиге. Каждый раз, оказавшись на станции, она вспоминает, как толпа давила ее в том переходе. Но все-таки находит в себе силы ездить на метро.

— Родственники погибших пытаются найти виноватых в трагедии, упрекают милицию. Но сегодня мне кажется, что это неправильно. Что могли сделать дежурившие милиционеры? И кто теперь будет выплачивать компенсации? Хотя мне очень жалко родителей. Многие дети погибли, многие получили серьезные увечья. Я не хотела ходить на все эти суды, которые еще долго шли после произошедшего: каждый раз крики, слезы. Это были не процессы, а что-то ужасное.

Сейчас Марина — состоявшийся юрист, жена, мать двоих детей. Младшему Назару год и восемь месяцев, старшая Яна уже ходит в школу. Все мысли семьи сейчас только о строительстве: рядом со старым домиком в Колодищах Котько начали строить новый, двухэтажный. Жизнь продолжается.

— У меня все замечательно! — уверенно говорит Марина. И ей есть с чем сравнивать: она знает, что пришлось вынести многим другим, оказавшимся на Немиге в тот день. — Я очень часто задавала себе вопрос: зачем мне было дано выжить, хотя судьба не пощадила тех людей в переходе? И решила, что в этом есть смысл. Возможно, пожалели мою маму. Она одна нас растила. Как бы мама это пережила?