Андрей Макаревич: Ежеминутно подходят люди и благодарят за то, что я делаю

Российский певец рассказал о своей поездке в Донбасс.

Андрей Макаревич за свою поездку на восток Украины, в ходе которой музыкант посетил город Славянск, недавно отбитый украинскими силами у пророссийских сепаратистов, и выступил с концертом в лагере беженцев, был назван популярной российской газетой "Комсомольская правда" "поющим перед карателями". Многие другие издания "патриотической" направленности подвергли Макаревича уничижительной критике. Писатель и публицист Александр Проханов в эфире "Русской службы новостей" назвал певца "национал-предателем".

В интервью русской службе "Радио Свобода" Андрей Макаревич пояснил, что поехал на восток Украины по трем причинам:

– Во-первых, меня туда пригласили. Во-вторых, выступить перед беженцами, независимо от того, где они находятся, на какой территории они пребывают, – это, по-моему, дело хорошее. В-третьих, когда серьезные, драматические события освещаются в СМИ способами, не вызывающими моего доверия, единственный способ узнать, что происходит на самом деле, – постараться увидеть это своими собственными глазами. Вот три причины, по которым я там оказался.

Впечатлений много, потому что происходит там очень много всего. За один день, конечно, все увидеть было невозможно. Основная моя задача была все-таки спеть там, где я обещал. Это был лагерь беженцев. Беженцы были из Донецка. Это были дети в возрасте где-то от 8 до 14 лет. Происходило это под стенами Святогорского монастыря в одном из лагерей, где эти беженцы содержатся. Вообще, в окрестностях этого монастыря пребывает сейчас где-то около 20 тысяч беженцев. Выступление прошло хорошо. Так что я свою задачу выполнил.

– Дети вряд ли знают ваши старые песни. Они хорошо вас встретили?

– Восхитительно просто! А почему вы решили, что старые? Вы тоже верите советской прессе и читаете за завтраком советские газеты?

– Нет. Вы пели новые песни?

– Я пел разные песни – и новые, и старые.

– Вы составили собственное представление о происходящем на востоке Украины?

– Если говорить о тех беженцах, которых я видел, то, наверное, я попал в какое-то хорошее место. Потому что я ожидал увидеть совсем другое... Знаете, у нас есть стереотип представления о лагере беженцев – это нужда, это жажда, это антисанитария и прочее. Может быть, там есть и такие лагеря. Но там, где был я, этого нет. Там все в образцовом порядке. Слава Богу, дети, которые вынуждены были еще недавно сидеть в подвалах под бомбежкой, выглядят нормально и чувствуют себя хорошо.

– Вы разговаривали с этими людьми? Вы обсуждали, что они думают по поводу ситуации?

– Не было возможности с ними поговорить по одной простой причине: когда две тысячи человек хотят взять у тебя автограф, с тобой сфотографироваться и тебя обнять, разговор организовать очень трудно.

– А вы бывали в местах, где шли бои? Вы видели это своими глазами?

– Да, мы заехали в Славянск, где бои закончились три недели назад. На окраине города еще много разрушений, очень серьезных. Там бои были мощные. Но что касается самого городка, он небольшой и восстановлен практически полностью. Пожалуй, остались кое-где следы от разрывов на мостовых. А так мусор убран, жители возвращаются. Фонтан работает на главной площади, играет музыка, бегают дети, гуляют девушки. Обстановка совершенно мирная.

– То есть Славянск не произвел на вас страшного впечатления города, который разрушен в результате боев?

– В городе этого уже нет. Город восстановлен полностью. Если говорить об окраинах, то да, конечно, это производит впечатление, потому что мы привыкли все это в кино видеть.

– Вы вернулись в Россию, где вас подвергают критике.

– А чего стоило ожидать-то?!

– Вы представляли себе, как будет отзываться о вас, скажем, пресса?

– Честно вам скажу, меня меньше всего сейчас это интересует. Я стараюсь сам оценивать свои поступки. Мне абсолютно наплевать, кто там что пишет.

– Вы не опасаетесь, что ваши подобные действия могут осложнить вам жизнь?

– Вы какой сейчас хотите услышать ответ?

– Правдивый, как обычно.

– Я об этом не думаю.

– Вы пережили советские времена, когда рок находился в подполье, когда его травили. У вас нет ощущения, что сейчас происходит что-то подобное?

– Очень похоже.

– В чем сходство?

– Вранье, риторика.

– У вас есть какие-то прогнозы?

– Я не политолог. Это не моя задача – делать прогнозы. К тому же настолько все быстро и нервно развивается, что любое непредсказуемое событие – типа сбитого самолета – может в корне изменить картину мира. Поэтому делать прогнозы – это занятие неблагодарное.

– Но ощущения у вас подобны тем, что были когда-то...

– Ощущения у меня малоприятные. Меня утешает то, что вся эта интернетно-газетная вонища имеет очень отдаленное отношение к тому, что я вижу вокруг себя в реальной жизни. Я ведь тоже хожу по улицам. Ко мне ежеминутно подходят люди и благодарят за то, что я делаю. Меня это очень поддерживает.

– Вы не сталкиваетесь с тем, что к вам подходят люди и говорят о том, что они недовольны вами?

– Ни разу! Пока ни разу не было! Есть мир реальный, и есть мир виртуальный. Они не вполне пересекаются.

– А если представить, что будет продолжаться травля?

– А зачем мне все это представлять? Давайте представлять хорошее. Мы своими представлениями, на самом деле, программируем наше собственное будущее. Я предлагаю о хорошем думать и на хорошее надеяться.

– Как вы представляете себе это хорошее?

– Конкретно – не знаю. Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом и делать его честно, не делать подлостей, не врать другим, и уже будет гораздо лучше.