Надо, необходимо написать что-то, достойное масштаба Петра Марцева, потому что ушел человек-эпоха, человек-легенда белорусской журналистики.
Триумфальный и трагичный. Публичный и одинокий. Один такой.
Столько всего вместе пережито – того, что войдет в учебники по истории журналистики, но сегодня это не кажется важным. Плачу и почему-то вспоминаю какие-то несущественные для истории глупости.
Помню, у меня заболел сын. И я, не дождавшись пока газету отправят в типографию, уехала домой. Назавтра "БДГ" вышла с белыми пятнами на месте, где должны были быть таблицы. Позорный, непростительный прокол, за который надо сразу увольнять. «Да ладно, -- сказал Петя. – Как сын?»
А когда у меня рухнула большая любовь и он видел, что мне совсем херово, сказал: «Едем на Нарочь».
-- Никуда я не поеду.
-- Поедешь.
-- Не поеду.
-- Быстро собирай сумку, либо я полезу по шкафам и сделаю это сам.
И мы поехали. И он выгуливал меня двое суток. На третьи стало легче.
Самое памятное поздравление с днем рождения – тоже Петя. Он тогда лежал в больнице и вместе с нами праздновать не мог. Однако ровно в 00.01 у меня раздался звонок в дверь. На пороге стоял Петин водитель с букетом, невероятного размера. «Было строго велено позвонить ровно в одну минуту – ни позже, ни раньше. Успел?»
А еще помню нас с ним проняло на Земфиру и «Небо Лондона». Компания была веселая. «Небо Лондона» -- грустное. В итоге мы встречали рассвет под вишнями, под Земфиру рассматривая небо.
... Понимаю, что несу какую-то сентиментальную чушь. Но почему-то сегодня не помню Марцева-издателя, бизнесмена, строгого шефа. В моем калейдоскопе сюжетов он совсем не начальник и совсем не пафосный. Он удивительный, шальной и человечный.
Боже, ну почему?!
Светлана Калинкина, «Народная воля»