Диктатура маленького экрана

Телевидение на службе режимов.

Если бы Никколо Макиавелли (Niccolò Machiavelli) писал современный учебник по управлению, ему бы пришлось поместить в него рецепт эффективного применения СМИ, без которых невозможно заниматься политикой. К сожалению, Макиавелли умер более 500 лет назад, так что современным автократам приходится полагаться на собственную интуицию и опыт нескольких поколений пропагандистов. Они знают, что с чтением газет бывает по-разному, консервативно не доверяют новым медиа и поэтому, как в старые времена холодной войны, возлагают надежду на телевидение. Утверждение главы компании Panasonic Europe Лорана Абади (Laurent Abadie), что телевидение умерло, — это большое преувеличение.

По данным Freedom House, занимающейся мониторингом демократии в мире, в состоянии «порабощения» пребывают 2,5 миллиарда человек в 48 странах мира. Местное, контролируемое государством телевидение продолжает мучить зрителей хозяйственными визитами вождей, которые не упускают по таким случаям возможности давать ключевые инструкции, например, по производству колготок или по космической промышленности. Непревзойденным чемпионом в этой дисциплине остается Ким Чен Ын, хотя за ним гонится большой пелотон.

Рецепт создания такого телевидения — это результат многолетнего опыта. Важна, например, военная форма: парадная и полевая, согласно канонам пропаганды необходимо заглядывать на полигоны, чтобы понюхать пороха, а в столице — принимать парады. В этой роли прекрасно выглядит Александр Лукашенко и многочисленный сонм его африканских коллег. Непременно должны быть встречи с детьми, визиты к пенсионерам, сбор урожая, совещания с чиновниками, партийные съезды и пышные торжества, особенно новогодние, в которых лидируют Россия и Китай. Плюс (здесь вождь может передохнуть) ради государственных интересов в программе должно поместиться как можно больше идеологических сообщений о фундаментальных для режима ценностях. Скучная работа? Ничего подобного, эта стратегия оказывается по-макиавеллиевски эффективной. 

Опиум-ТВ

Этот механизм нигде не работает так результативно, как в России. В июле аналитический центр Юрия Левады опубликовал отчет о том, что читают, смотрят и слушают россияне. Вывод был таков: монополию на формирование общественных и политических взглядов сохраняют за собой три самых популярных канала государственного телевидения. И хотя аудитория Первого, России-1 и НТВ в последние годы уменьшалась, украинский кризис вновь привлек зрителей к экранам.

Из различных исследований (Левада-Центр, Яндекс, Gallup) следует, что у 99% россиян есть дома как минимум один телевизор, а 94% ежедневно его включают. Лишь 7% граждан (это обычно образованные и обеспеченные жители городов) пользуются им для того, чтобы следить за событиями, разными источниками информации. При этом 55% использует для этой цели исключительно телевидение, а 65% считает его наиболее достоверным источником. Газеты и журналы не выступают здесь конкурентами: половина москвичей вообще не читают ежедневных газет, в провинции дело обстоит еще хуже.

Влияние телевидения не уравновешивает популярность относительно свободного интернета. Лишь 57% россиян (и 73% москвичей) регулярно бывают в сети, и только каждый седьмой-восьмой интернет-пользователь пользуется ею для поиска информации. Остальные ограничиваются развлечениями — в основном, активностью в социальных сетях. Поэтому новости в России до сих пор расходятся из уст в уста: 70%.

Марлен Ларюэль (Marlene Laruelle), политолог из Университета Джорджа Вашингтона, решила недавно изучить метод, которым российское телевидение продвигает так называемую «русскую идею», понимаемую, как сплав патриотизма, имперской мощи и государства, заботящегося о солидарном обществе. Анализ исследовательницы показывает, что российское телевидение не учит думать, а предлагает хорошее увеселение: развлекает в духе государственной идеи. Например, передачи о культуре на канале Россия-К держат уровень французско-немецкого телевидения ARTE, однако в них сложно обнаружить идеи, идущие против основного течения, например, дискуссии о современно переосмыслении идентичности. Вместо этого преобладает ностальгия по утраченному величию, приправленная воспоминаниями об идиллической деревне и национальным патриотизмом, которого настолько интенсивно не эксплуатировал еще ни один российский лидер до Путина.

Этот телепатриотизм очень страстен: в Польше такую любовь к отчизне декларировали в периоды народных восстаний, войн и в межвоенное 20-летие. В русле формируемого телевидением современного российского мышления, воспитанный и культурный человек должен быть патриотом и заботиться о своей стране. В частности поэтому, исследования социологов показывают, что 70% россиян не имеют ничего против цензуры, если необходимость в ней продиктована государственными интересами. 

Разрешенные сериалы

У России есть русская идея, а у Китая — китайская мечта. И именно на телевидение легла ноша быть ее апостолом. В середине августа министерство пропаганды дало предписание, чтобы все программы китайских каналов отражали китайскую мечту, а одновременно имели антифашистское звучание. Поводом для этого послужила подготовка к 65-ой годовщине создания КНР, отмечаемой 1 октября. Поэтому в ближайшие недели телевидение должно обработать зрителей, чтобы они поняли, что благодаря руководству Си Цзиньпина (прежде всего борьбе с коррупцией в партии и ведомствах, которой Си посветил прошлое лето) Китай возрождается, становясь прекрасно организованным и честным государством. В свою очередь, фашизм — это отсылки к Японии, с которой Пекин ведет территориальные споры, обвиняя восточного соседа в том, что пока тот не произведет расчета со своими военными преступлениями, он останется угрозой для мира в Азии. На практике это означает, что на маленьких экранах появится больше фильмов о борьбе с японцами.

В августе отмечалась также 110-ая годовщина со дня рождения Дэн Сяопина. Государственный канал CCTV отпраздновал юбилей показом сериала о жизни отца реформ, которым Поднебесная обязана беспрецедентным экономическим ростом. Говорят, что годовщина стала лишь предлогом, чтобы зрители, следя на экранах за историей Дэн Сяопина в 70-80-е годы (но без культурной революции и отправленных в 1989 году на студентов танков на площади Тяньаньмэнь), постарались угадать, не скрываются ли в сериале намеки на новые политические тенденции. Съемки 48 серий обошлись в 20 миллионов долларов: большая сумма для китайских реалий. Производители разослали 10 тысяч копий партийным функционерам и ученым, чтобы те перед премьерой оценили качество фильма.

После показа первой серии партийная трибуна «Жэньминь жибао» намекнула, что картина вносит больше открытости в общественную жизнь. Дэн Сяопин — фигура-памятник — демонстрирует в сюжете типично человеческие слабости и сомнения, в рассказе появляются приговоренные к партийному небытию и вновь из него извлекаемые лидеры. Из этого делается вывод, что сериал «Дэн Сяопин на перекрестке истории», может сигнализировать намерение нынешней команды пересмотреть линию партии и направить Китай в новом направлении.

У китайского руководства есть с телевидением и сложности. Например, (и это не только китайская проблема) с большой популярностью доступных в интернете иностранных сериалов. В начале сентября было принято решение, что все компании, владеющие сайтами с заграничными программами, должны получить разрешение на трансляцию каждой картины. В итоге из китайского интернета пропало несколько фильмов, например, американская судебная драма «Хорошая жена» (The Good Wife). Сейчас под прицелом оказались, в частности, южнокорейские ленты, как мыльная опера «Моя любовь со звезд», собравшая в континентальном Китае миллиардную аудиторию.

Китайским фильмам, в отличие от корейских, пробиться к зрителю не удается. В апреле этот феномен пытались объяснить даже на заседании правительства. Пока пощадили «Карточный домик» (House of Cards): не только потому, что этот сериал любит второе лицо в стране, Ван Цишань, но и потому, что фильм иллюстрирует моральное разложение в верхах американской власти.

Миф о зеленой траве

Искусность российских и китайских телевизионных программ, которые развлекая, защищают государственные интересы, остается для многих режимов недостижимым уровнем. В Тропической Африке, где живут 844 миллиона человек, телевидение делает лишь первые шаги, а телевизор есть всего в 44 миллионах домохозяйств. Конечно, расцветают частные и локальные каналы, однако во многих государствах вроде Анголы или Чада телевидение подвергнуто такому жесткому регулированию, что власть может без труда контролировать трансляции. Не позволяют себе нюансов, например, Джибути, Эфиопия, Судан и Саудовская Аравия: там все наземные каналы контролируются государством.

Кто бы, имея такой удобный инструмент, не захотел им воспользоваться? Не может устоять перед этим Ким из Северной Кореи, где из-за истеричного пафоса ведущих сообщения о самых банальных событиях становятся похожими на репортажи о конце света. В силу телевидения, используемую в основном для мобилизации населения, верят иранские аятоллы. В феврале государственное телевидение показало «Кошмар грифов», изображающий симуляцию ответного удара по Израилю и США. Однако у «Кошмара» был маленький бюджет, и спецэффекты получились довольно беспомощными. 

По поводу бюджетов не приходится обычно беспокоиться сотрудникам каналов, создаваемых для заграничной аудитории, например китайского CCTV Africa, Russia Today, иранского Press TV, France 24, Al Jazeera или «Белсата». Они воюют на фронте информационной войны.

Поэтому недавно, осознавая привлекательность богатого российского телевидения, его трансляцию запретила Украина. Тем более что в этой стране произошел инцидент у телебашни (эти конструкции имеют в странах бывшего СССР особое значение, рядом с ними свою независимость получили, например, страны Балтии): 9 мая, в День Победы, в туннеле под киевской телевизионной башней произошло возгорание кабелей. Сразу же появилась версия о поджоге, хотя позже оказалось, что пожар был вызван коротким замыканием.

Во время такой информационной войны, какую ведут сейчас друг с другом Москва и Киев, решение оградиться от чужого влияния и затруднить своим гражданам доступ к иностранным программам приходит легко. Между тем такие шаги могут оказаться для власти контрэффективными, о чем пишут двое исследователей: Хольгер Керн (Holger Lutz Kern) из Йельского университета и Йенс Хайнмюллер (Jens Hainmueller) из Гарварда. Они обнаружили одну парадоксальную вещь: молодежь ГДР, которая в 80-е годы могла смотреть западногерманское телевидение, сильнее поддерживала коммунистический режим в своей стране. Ученые утверждают, что включая западные каналы, зрители всех возрастов совершали мысленное бегство от коммунизма: ненадолго, но им этого хватало. 

Возможно, у них не было денег на рекламируемые по этим каналам экзотические путешествия, но одновременно им не угрожала наркомания или безработица, и поэтому трава по другую сторону Берлинской стены не казалась им зеленее. Заграничное телевидение делало жизнь чуть более сносной, что подтверждает статистика эмиграции: люди чаще покидали те регионы ГДР (например, Дрезден), куда даже в безоблачные дни не доходил сигнал капиталистического телевидения. Гэдээровское политбюро подозревало о существовании такого механизма и поэтому не боролось с антеннами, направленными на западные передатчики.

Как же в таком случае убежать от расслабляющей иллюзии, текущей из телеприемника? К счастью, телевизор — это не оруэлловские экраны, и для начала достаточно воспользоваться кнопкой «выключить».

Енджей Винецкий, «Polityka», перевод (Иносми.ру)