Оппозиционная «контрабанда»: листовки ехали в консервах

Этого человека дважды хотели убить спецслужбы социалистической Польши.

Племянник новогрудского воеводы и друг потомка Франциска Скорины. Петр Еглински (Piotr Jegliński), который в 1970-е уехал из ПНР в Париж, сейчас живет в Варшаве и продолжает дело жизни, начатое в эмиграции: издает книги.

Журналисты побеседовали с Петром Еглинским о секретах конспирации, исторической судьбе белорусов и случайной встрече с тем, кто должен был его убить.

- Вы приехали в Париж студентом. С одной сумкой, несколькими долларами в кармане и диапозитивами снимков с политических процессов, спрятанных в плавленых сырках. Куда вы пошли в абсолютно чужой стране, к кому обратились?

- У меня был дальний родственник, который работал на Радио «Свобода» и был заместителем Яна Новака-Езеранского (Jan Nowak-Jeziorański), а также родственники в Лондоне. Поэтому сначала я позвонил им. И сразу поехал в Монако, где в течение месяца готовил под псевдонимом эфиры Радио «Свобода».

После вернулся в Париж, где мой дядя передал мне различные контакты. Так я познакомился с Марией Виновскай (Maria Winowska), католической писательницей, которая была ассистенткой кардинала Стефана Вышинского. И она предложила мне первую должность: я стал ее неформальным секретарем. Я также учился в Сорбонне, поэтому первое время, чтобы как-то прокормиться, по ночам работал в пиццерии Casa Nostra (итал. «Наш дом»), которую держали сицилийцы. Изменить одну букву – и была бы Cosa Nostra (итал. «Наше дело», известная мафиозная организация).Там я узнал жизнь, ведь раньше я был чистой лилией.

- Первое время вы жили в монастыре.

- Пять лет. И чуть к нему не присох, хотя клириком я не был. Это было прекрасное здание XVII в. Аристократ, которому оно принадлежало, погиб на гильотине. Из монастыря меня вывела женщина. Угадайте, как ее звали?

- Не знаю. Мария?

- Польская революция. Я шучу. Когда количество упаковок (с печатной продукцией) выросло настолько, что мне пришлось убрать кровать и спать на матрасе, а количество звонков пересекло все границы, когда прямо в монастыре арестовали Хожевскага (агента, который должен был «сдать» Еглинского спецслужбам ПНР), я решил, что нужно принять решение: либо в одну сторону, или – в другую. Я покинул монастырь и начал масштабные действия.

Я начал высылать друзьям книги, а после переправил в Польшу первый копировальный станок, на котором напечатали первые, еще перед июнем 1976 (волной протестов в ПНР против повышения цен на товары) листовки. Так возникла «Oficyna Wydawnicza» (подпольное издательство «Niezależna Oficyna Wydawnicza NOWA»).

- На какие хитрости вы шли, чтобы в Польшу попало то, что печаталось в Париже?

- Например, в 1980-е мы сделали малые наклейки, может 5 на 6 см. На них было изображение факсимиле телеграммы, коммунистический герб и надпись: «Останься дома (стоп) и так Черненко голосует вместо тебя (стоп)». И я подписался: выслал Решка. Мы запаковывали их в банки из-под cassoulet - французского рагу из колбасы и фасоли. А чтобы вес совпадал с тем, что на упаковке, подсыпали сахар.

- Встретились ли вы когда-нибудь еще с Казимиром уже в независимой Польше?

- Случайно, в отеле «Марриотт». Для него это было очень неожиданно. «Да, сейчас ветер дует в твою спину», – сказал он. Самое интересное, что Казимир Хажевски после 2000 написал жалобу в Министерство внутренних дел, мол, на Западе он находится в черном списке, и когда они с женой поехали в Грецию, их сняли с самолета и отправили обратно в Польшу.

- Пока вы жили в Париже, были ли контакты с белорусскими эмигрантами?

- Я встретил очень много политических эмигрантов из Восточной Европы, включая белорусов. Также я познакомился с человеком, который стал моим большим другом. Он жил в Мексике и был поляком с белорусскими корнями. Господин Скорина – потомок того самого Скорины. Хотя он считал себя поляком, сердцем был белорусом, так как эти два народа неразделимы, они были объединены в течение многих столетий, и в связи с этим культуры проникали одна в другую. Он был очень активным деятелем, боролся за освобождение народов из-под советского ига, прежде всего словом: издавал различные камбатантские журналы (для бывших военнослужащих).

Время от времени он контактировал с Беларусью. [...] Я встречал и других белорусов, которые что-то издавали, но, я бы не назвал это чем-то серьезным. Мне кажется, с высылкой литературы в Беларусь было очень слабо. В Украину – да, поскольку существовала сильная украинская диаспора. В Беларусь попадала религиозная литература на польском языке, и я участвовал в этом деле, живя в Париже. Сначала это высылали в Польшу, а после контрабандой в Беларусь при помощи поездов дружбы, католических священников, верующих, которые навещали родственников в Польше, организованных экскурсий.

- Много ли эмигрантов из Беларуси было тогда во Франции?

- Тех, кто называл себя белорусом, было очень немного. Преимущественно были люди, которые говорили, что они русские или украинцы, или были поляками, которые родились до войны и осознавали, что у них есть белорусские корни. Следует также определить понятие народа, которое тогда совсем иначе интерпретировали. Взять хотя бы Николая Коперника, родные которого были колонистами и прибыли с территории сегодняшней Германии. Но они чувствовали себя подданными короля Польши, и это было очень важно. И люди в Речи Посполитой очень часто чувствовали себя частью общества, поскольку был монарх, который их объединял. Поэтому если кто-то говорил: я литвин или с Белой Руси, это не имело национального значения, а скорее, географическое.

А в ХХ в. национализмы на территории давней Речи Посполитой пробуждались и поддерживались государствами, которые ее поделили. Прежде всего, австрийцами в конце XIX в., чтобы поссорить поляков с русинами, т.е. сегодняшними украинцами. То же самое происходило с литовцами. Там немцы многое сделали. Они поддерживали литовские структуры, который почти полностью были заполнены крестьянами, поскольку литовские элиты после Люблинской унии объединились с польскими, получив идентичные права. Уния признала княжеские титулы, так как в Польше таких титулов не было: знать была равна. Был разве что один случай: Любомирские, чей титул был признан, так как им его наделил Император Священной Римской империи. [...] И вся аристократия это были литовцы и белорусы, так на самом деле.

- Литовцы более успешы в строительстве национального государства.

Литовцам страшно повезло, что Пилсудский победил в 1920 году, так как это армия Пилсудского освободила балтийские республики.

- Попытка создать Белорусскую Народную Республику была. Почему не получилось?

- Так как не было так на самом деле сознательных элит, они еще не выкристаллизовались. Населения на этих территориях было ужасно перемешано. Представьте себе, сколько это было веков! Четыре столетия Речи Посполитой. [...] Возьми и раздели человека: какая у него часть белоруса, литовца, украинца или поляка?

- Вы готовите к печати книгу о своем дяде Адаме Корвин-Соколовском, который в межвоенные времена был новогрудском воеводой.

- Книга будет называться «Воспоминания полковника Адама Корвин-Соколовского». Молодым человеком он с двумя братьями бежал с земель, которые после разделов стали частью Российской империи, на земли, которые после разделов отошли австрийцам. Там возникали группы стрельцов, которые тренировались под командованием Пилсудского в окрестностях Закопане (Zakopane). Поляки, которые остались в России, смотрели на них как на сумасшедших: ходили слухи, что оружия у них нет и в ходе учений они носят наперевес щетки и метлы. Вспыхнула Первая мировая война, и сформировался I Полк гусар. И мой дядя прошел всю эту компанию. За участие в освобождении балтийских республик он получил высшие награды латвийские или, например, эстонские (благодаря этому, кстати, он смог спастись от советов).

С 1930 года он был главой администрации Пилсудского, а после смерти последнего президент Мосцицки (Ignacy Mościcki) назначил его новогрудском воеводой. Когда начали наступать Советы, он приказал выплатить зарплаты чиновникам, чтобы в банках не осталось денег. Часть средств пошла на помощь участникам движения сопротивления. Сам он пересек границу и направился в Латвию, откуда вылетел в 1940 году последним самолетом до Стокгольма. Советские агенты пытались его похитить, притворившись репортерами советского информационного агентства.

- Как он вспоминал эти пять лет в Новогорудке?

- Ежегодно советы перебрасывали агентов, которые в период жатвы поджигали склады с зерном. Задача была - спровоцировать бунты. Так что это воеводство было границей видимого спокойствия.

- А «национальный вопрос» затрагивал?

- Он говорил, что в Беларуси были очень интересные этнические деревни. Например, татарские, которые поселились там при Собесском (король Речи Посполитой Ян ІІІ Собесский). В окрестностях Давид-Городка были деревни, которые специализировались на сапожном деле. Поскольку рядом были эти знаменитые болота, у них были рецепты, по которым так обрабатывали кожу для сапог, что в воду можно было заходить как в резиновых.

- Какой была судьба белорусов в межвоенной Польше?

- Пилсудский мечтал об унии для все этих народов.

- Но это желание исчезло.

- Мы все должны быть заинтересованы в том, чтобы у белорусов было национальное самосознание. Его надо строить, опираясь прежде всего на культуру и традиции. Самая важная вещь – это образование. Поскольку население на этой территории не было гомогенным, надо строить самосознание на примерах выдающихся людей, которые любили эту землю.

- А как быть с упреками о присовении польских героев?

Народ, который ищет себя, должен схватить таких несколько, вытащить из истории. Такова истина. Костюшко чувствовал себя поляком, но, скорее всего, и гражданином Польши. А Речь Посполитая была понятием, которое объединяло все эти народы. Он был языка и культуры польской, но был глубоко укоренен на этих просторах, в этих обычаях, русских и литовских. Много же родов полонизировалось. Хорошим примером будет также Скорина. Его потомок говорил по-польски, но говорил, что он белорус, правда, в смысле не политическом, а больше географическом.

- Если бы не было БССР, у белорусов сегодня было бы независимое государство?

- В 1920 году у белых были большие шансы на победу. Но они не могли смириться с тем, что другие народы хотят освободиться от их ярма. Они говорили полякам: мы хотим, чтобы вы сражались вместе с нами в рамках расширенной автономии. И из-за этого проиграли. Ведь на фронте, когда белые начинали действовать, Пилсудский останавливался.

По его тогдашней оценке (это была ошибка, хотя неизвестно, как повернулась бы история), что большевики – это меньшая угроза для польского дела по сравнению с белыми, поскольку последние никогда бы не дали согласия на независимость Польши. Большевики в своей слабости соглашались на все. Но когда они в Риге предложили, чтобы Польша возобновилось в пределах первой Речи Посполитой, Пилсудский не согласился. Многие из представителей правых сил обвинили его в предательстве, поскольку по ту сторону границы остались поляки.

Быть может, если бы там (далее на восток) пролегала граница Польши до 1939 года, белорусское самосознание совсем бы иначе выглядело. Ведь, обратите внимание, оно очень отличается на территориях, которые до войны входили в Польшу, и на востоке. Пилсудский, в свою очередь, считал, что большевики специально это предлагают, чтобы Польша поглотила и потом подавилась, потому что тогда на ее территории преобладал бы не польский элемент.

Инга Островцова, «Белсат»