Леонид Злотников: Я знаю, как спасти экономику

Известный белорусский экономист, общественный деятель и ученый отметил 75-летие.

14 декабря Леониду Злотникову исполнилось 75 лет. Он родился в 1939 году в Гомеле, прошел службу в Советской армии, работал слесарем на «Гомсельмаше», с легкостью поступил в МГУ на факультет экономической кибернетики и всю жизнь пытался разобраться, как функционирует мир в целом и государство в частности.

Злотников всегда участвовал в общественно-политической деятельности Беларуси, пытался изменить экономический курс властей, но из-за своих либеральных взглядов режимом востребован не был, хотя работать в сфере экономики никогда не прекращал.

Леонид Константинович является автором многочисленных статей, научных трудов и книг, лауреатом премии Фонда Сороса в номинации «Лучший экономический обозреватель Беларуси», участвовал в разработке альтернативных программ и моделей социально-экономического развития Беларуси, выступал на международных конференциях и преподавал в вузах страны.

Экономист рассказал charter97.org, почему он связал свою жизнь с экономикой и политикой и какое будущее ждет Беларусь:

— Меня с всегда интересовали социальные вопросы, еще со школы. С детства мне было интересно, как все функционирует, почему одни бедные, а другие богатые. После школы я попал в военное училище, но ушел на первом курсе, заявив, что у меня нет призвания быть офицером Советской армии. Меня отправили на срочную службу. Служил три года в Красноярском крае.

После армии поступал в МГУ, и изначально мои интересы были скорее в области политической экономии. Там была одноименная специальность. Но когда я приехал туда поступать, меня поселили на Ленинских горах в общежитие с человеком, который закончил механико-математический факультет и поступал в аспирантуру. Надо сказать, что я этому человеку очень благодарен, он оказал на меня влияние, спросив: парень, куда ты поступаешь? Политэкономика в СССР — это самое тупое дело, это схоластика, ничего ты там знать не будешь. У них на мехмате говорили, что политэкономию как общий предмет нормальные студенты сдают с третьего раза на три балла — тогда это значит, что человек в группе уважаемый. А если человек сдает на пять — значит, что-то с ним не то. Он и мне привил такое отношение.

Я у него спрашиваю: как же мне теперь быть? А он говорит: на факультете появилось отделение экономической кибернетики. Там будет и математика, и кибернетика, и экономика. Вот так я попал в кибернетику, то есть я не совсем экономист. Хотя и там кафедра политэкономии меня не отпускала. Мы учили и социализм, и капитализм, изучали Маркса — не только его экономические труды, но и другие.

Мне хотелось разобраться до конца в том, как работают общество, экономика. Рядом с нашим факультетом была библиотека МГУ. Там было огромное количество книг — и я любил в этой библиотеке сидеть, для себя кое-что читать и потихоньку стал во всем разбираться.

— А как вы поняли, что ваше призвание экономика, а не военное дело?

— Когда я поступил в военное офицерское училище, то по утрам и вечерам мы начали маршировать ротой и петь песни. Чеканили шаг — а потом шли спать. Утром поднимались, еще темно, а мы уже учимся ходить строевым шагом. А было это под Красноярском, за городом, старые казармы, плац как зеркало… И так мне это надоело! Это было не мое. Я сразу написал заявление, что у меня призвания быть советским офицером нет. Так меня оттуда еще целый месяц не отпускали. Я уже ни конспекты не писал, ни отвечал преподавателям… И после многочисленных бесед меня отправили на срочную службу на три года.

В университете я учился в период политической «оттепели». Был членом комитета комсомола университета и помню, как мы разбирали дело одного студента, которого должны были исключить за антисоветскую пропаганду. Я вступился, организовал ему поддержку и его не выгнали. Уже тогда я стал интересоваться политикой. Это тоже был поворотный момент. Но таких моментов было много, ведь жизнь большая.

— Кстати, о политике. Вы были главным специалистом Постоянной комиссии по экономической политике и реформам Верховного Совета 13 созыва (1995-1996 годы). Такие люди как вы и должны были строить новую Беларусь после демократических выборов. Вы видите себя в этой роли?

— Я представляю, что надо делать, и программных статей написал немало. Также я участвовал в подготовке программы кандидата в президенты Андрея Санникова, четко понимая, как работает экономика и как в целом работает мировое хозяйство, в том числе потому что у меня были ознакомительные командировки и визиты в другие страны. Например, несколько лет я работал экономическим советником в группе Всемирного банка, в минском офисе Международной финансовой корпорации, занимался проблемами развития малого бизнеса.

Продолжил работу и на пенсии. За то, что я консультировал японских бизнесменов, меня пригласили в индивидуальный тур в Японию по приглашению отдела СНГ МИД Японии и лично посла Японии в Беларуси. Там я ознакомился с тем, как взаимодействует малый и крупный бизнес, узнал, как прошел виток специализации кооперации, который за последние 50 лет преобразовал всю мировую экономику. Это было очень полезно. Я увидел то, о чем читал. Потом я много писал о том, что Беларусь «проспала» этот виток, и что наши предприятия типа Тракторного завода уже никогда не поднимутся.

— Почему власти «гробят» экономику страны?

— Наш режим убежден в верности социализма и сдвинуть его невозможно. Поэтому это все просто обвалится. Я видел со всех сторон все, что происходит в стране. Более того, когда избрали Лукашенко, я писал в книге «В петле популизма» о такой модели и о том, чем это закончится. Оно этим и кончается.

В Беларуси почва для либеральных идей еще незрелая. Здесь страна особая. Ее не сравнить ни с Украиной, ни со странами Балтии, и даже ни с Россией. Здесь не было такого слоя либеральной интеллигенции, ее в Беларуси вообще было мало. И то, что Беларусь была единственной страной, которая начала переход к рыночной экономике и повернула обратно — это и было нашей главной особенностью.

Сейчас я убежден в том, что мы особые в силу того, что одно время были отсталой окраиной царской России, здесь не была развита экономика, не было индустриальных центров, промышленной элиты. Зато было много крестьян, патриархальный дух.

— Но у нас есть потенциал для перемен. Над чем предстоит работать?

— Мы находимся в окружении стран, которые так или иначе изменяются. Остаться нереформированными, превратиться в Кубу в центре Европы или в Северную Корею, наверное, не получится. Будет замена политических элит у власти, будет другая модель.

Сейчас наступает момент истины. Эта командная модель себя исчерпала — и долги нарастили, и промышленность проели, и российские субсидии уже помогают мало… Эта система подошла к концу.