Российского футболиста «укололи в мозг» в Германии

Вратарь пермского «Амкара» Сергей Нарубин рассказал о своей травме и немецкой медицине.

Во время матча в Ростове в 21 мая 2011 года он получил разрыв селезенки после столкновения с Корнелом Салатой. В интервью sports.ru Сергей Нарубин рассказал о травме и об операции.

– У вас уже три года нет селезенки. День, когда вы в 2011 году получили травму, помните поминутно?

– Посекундно. Играем в Ростове, идет подача на дальнюю штангу. Мне надо пятиться назад, играю мяч кулаком, из-за спины в меня влетает Салата. Столкновение очень красивое, в лучших традициях НХЛ. Удар получился большой по площади – я сначала испугался за легкое. Потом посмотрел видео: он локтем упирался в меня, мы столкнулись, локоть ушел мне под ребра и – бам.

Эта была минута 25-я. Сначала меня чуть не вырвало на поле, но тайм я доиграл. Причем и по воротам били, и на прострелы надо было выходить. Играл эпизод, команды убегали на ту половину поля, а меня скрючивало, конец тайма я на корточках провел. Атака бежит – вроде разогнусь, встану. На второй тайм уже не вышел.

– Диагноз вам поставили прямо в раздевалке?

– Ага, в раздевалке... Через пять дней только. В Ростове меня отвезли в больницу. Кардиограмму сделали, флюорографию – тоже, ребра посмотрели – все цело, все хорошо. А с меня холодный пот льется – реально лужа подо мной была. Прилетели в Пермь, пошел ночевать на базу – там всегда кто-то есть, на всякий случай. Вдруг начало простреливать в ключице. Лечь не мог. Пододвинул к себе стул, положил на его спинку плечи и голову – всю ночь так и спал, сидя. Позвонил доктору, попросил сделать укол. Следующей ночью удалось хотя бы уснуть.

Вокруг селезенки есть капсула. Сначала у меня был внутрикапсульный разрыв – то есть кровь оставалась внутри. Но я проходил так три дня, капсула порвалась и все это потекло в брюхо. На пятый день поднялась температура, когда выходил на улицу, состояние было предобморочное. Поехал на УЗИ: «У тебя тут какая-то жидкость. Надо делать томографию». Приехал, сделал – десяти минут хватило: «Сейчас приедут хирурги и будут с тобой разбираться».

– Чем это могло грозить, если бы вы еще один день так проходили?

– День бы я не проходил – я бы в обморок начал падать от потери крови. Я и так два литра потерял – пришлось переливание делать. Кстати, только тогда узнал, какая у меня группа – вторая положительная.

– То, что произошло, вы считаете плохой работой врачей? Вы предъявляли клубу претензии?

– Да, считаю. Предъявлял, но не очень настойчиво.

Там три дня выходных было, потом начались тренировки. И меня заставляли тренироваться. Я каждый день приходил к доктору и говорил: «Ну посмотри, что тут не так? Точно что-то не то. Ты доктор, реши». Единственное, что он сделал – отправил к знакомой мануальщице. Я к ней съездил, разделся, она подавила на живот: «Ничего страшного, ушиб внутренних органов».

Этот врач в «Амкаре» уже не работает. Я вроде и злюсь на то, что случилось, а с другой стороны, селезенку мне бы это не спасло. Другой вопрос, пока капсула не порвалась, мне ее можно было через прокол удалить. Я бы тогда гораздо быстрее восстановился. Ну и без переливания крови бы обошлось. А так получилась полостная операция. Надо было доставать все кишки, другие органы, чтобы промывать – они же все в крови были.

– Чем жизнь человека без селезенки отличается от тех, у кого она есть? У вас особое питание?

– Никак не отличается. Она нужна в детстве. А для взрослого человека лишиться селезенки – все равно что лишиться аппендикса.

– Когда вы вернулись на поле?

– Через 86 дней я уже играл в Петербурге. Первоначальный план восстановления – четыре месяца. У нас же как – сделали операцию и говорят: полгода не больше 5 кг в одну руку. Я думаю: е-мое, какие 5 кг? В России после операции я пробыл месяц. За это время я не научился вставать с кровати самостоятельно: швы, разрезанное брюхо, боль жуткая. Когда прогуливался, чихнуть боялся.

Потом я уехал в Германию, провел там 10 дней и за это время буквально встал на ноги. Вставать с кровати меня научили в первый же день. Сначала держался за две руки врача, потом за одну, потом – за два пальца, потом – за мизинец. Через три дня уже вовсю качал пресс. Меня посадили на тренажеры и можно было делать верхнюю тягу, ноги, то-се. «Блин, – думаю, – а дома говорят, что 5 кг нельзя еще полгода поднимать».

– У вас есть версия: почему в Германии все настолько лучше с медициной, чем у нас?

– Потому что Вторая мировая война была. Потому что Гитлер кучу опытов проводил над людьми в тех же концлагерях – вплоть до укола в мозг. Вся документация сохранилась, вот сейчас они и используют в мирных целях.