Андрей Санников: Это был единственный способ общения с сыном

Экс-кандидат в президенты написал две книги: одну - для детей, вторую - для взрослых.

Бывший кандидат на пост президента Беларуси Андрей Санников, лидер гражданской кампании «Европейская Беларусь», полтора года просидевший в белорусской тюрьме по обвинению в организации беспорядков, написал книгу сказок. «Приключения мышонка Пики и его друзей» — сказки для Даньки. Это истории, которые Санников «не мог читать» своему сыном перед сном, пока был в тюрьме, а потому присылал их жене — в письмах. Сказки сложились в книгу, которая в ближайшее время выйдет в польском издательстве Quatrefoil Press, передает RFI.

- Как написать книгу сказок, находясь в белорусской тюрьме?

- Это был, в общем-то, единственный способ общения с сыном. Вот, представьте себе: я в тюрьме, сыну — три с половиной годика. До этого мы с ним практически не расставались, и он очень сильно чувствует отсутствие и папы, и мамы, потому что мама была в той же тюрьме — в соседней камере. Потом мама появилась рядом с ним, а я остался в тюрьме. Что я мог писать ребенку? Писать о том, как мне в тюрьме? Во-первых, я надеялся, что ему не сказали — так и было, потому что это травмировало бы сильно. А во-вторых, если бы даже сказали, описывать тюремный быт для маленького ребенка — это просто абсурд. Врать о том, что я в командировке и изобретать какие-то истории про командировки — тоже абсурдно. Врать детям даже в письмах — невозможно.

Я, наверное, с десяток раз начинал писать ему письма, но дальше его имени дело не двигалось. Я просто физически не мог этого делать. Потом я решил, дай-ка я лучше буду ему рассказывать сказки. И, таким образом,не должен буду объяснять, где я нахожусь и что со мной происходит, а общение будет происходить. Вот так и началось все.

- Чем стали эти сказки для вас самого?

Во-первых, обязанностью и поддержкой мне самому. Потому что нас долгое время держали в изоляции, мы не получали писем от родных, да и потом они ходили с перерывами, родные не получали наши письма. Но потом, когда какая-то переписка наладилась, я получал обратную связь. Во-первых, я сразу узнал, что ему понравилось, во-вторых, он стал принимать участие. Я просил родных, чтобы они спрашивали, что бы он хотел.

У него появлялись какие-то идеи насчет сказок, насчет поведения героев. Это было уже намного интересней. И эмоционально — большая поддержка для меня. Он придумал какие-то сюжеты, которые вошли в эти сказки. У моего Дани отсутствовало приятие зла, он не мог согласиться с тем, что в мире существует зло. Если он знал о том, что есть какие-то злые люди, что что-то происходит злое, он считал, что люди притворяются, что все это — не взаправду.

В моей сказочке был один нехороший персонаж — мышонок. И Даня буквально потребовал от меня, чтобы все-таки этот мышонок исправился. Пришлось исправить плохого героя в хорошего.

- Ваш сын уже прочитал книгу? Что он вам сказал?

- Да. Во-первых, с ним обсуждались все иллюстрации, потому что иллюстрации к книжке делала молодая девушка из Соединенных Штатов, Лиза Гончарова, наша знакомая, вернее, знакомая знакомых. Мы обсуждали — она присылала нам эскизы, Даня их утверждал. Недавно он их увидел, ему очень понравилось. Он стал придумывать, давать мне задания, как дальше развивать сюжет, и сейчас просто читает эту книжку по внеклассному чтению.

- Есть разные свидетельства политзаключенных советских тюрем. У вас нет желания написать книгу о вашем опыте, на этот раз, уже для взрослых?

- Она почти готова. В тюрьме я сознательно этим не занимался , потому что какие-то записи исчезали во время шмонов, их отбирали и т. д. Да и в тюрьме не очень-то просто написать такую книгу. Нужна какая-то дистанция.

Не знаю, насколько достаточной была для меня эта дистанция, потому что я описал не только то, что со мной происходило в тюрьме, но и то, что происходило во время избирательной кампании в Беларуси.

- Шаламов считал, что тюремный опыт совершенно не нужен человеку, что он бесчеловечен по своей сути. Солженицын, напротив, видел в лагерном опыте возможность для человека выйти из этих испытаний сильнее и лучше. Сегодня, два года спустя после освобождения, что вы можете сказать о вашем тюремном опыте?

- Я на стороне Шаламова, потому что это абсолютно ненужный опыт для людей невинно пострадавших, к которым я себя причисляю. В тюрьме нет жизни, вопреки расхожим представлениям, что жить можно в тюрьме. Это не жизнь. Тюрьма — место, где свободы нет и быть не может. Подчиняться условностям, подчиняться идиотизму административной системы, которая, в отличие, скажем, от России, в Беларуси полностью контролирует все зоны и тюрьмы, и при этом чувствовать себя свободно — просто невозможно. Можно — да, абстрагироваться, наверное, можно уйти в себя, но это не свобода. А без свободы нет жизни, поэтому я здесь — на стороне Шаламова.

Я, кстати, перечитал на зоне и Солженицына, и Шаламова. Так вот, то, что казалось страшным у Солженицына, например, «Один день Ивана Денисовича» (которого я прочитал в достаточно раннем возрасте, он меня тогда потряс жестоким бытом тюремным), не показался мне уже таким жестоким, когда я перечитывал его в колонии. А вот Шаламов остался примерно на том же уровне по точности описания того, что происходит.

- Что для вас было самым тяжелым в этом опыте?

- Расставание с семьей. С семьей, с близкими. В тюрьме нет воздуха, нет возможности почувствовать себя действительно свободным человеком.

- Какой вы видите сейчас ситуацию в Беларуси на фоне конфликта на востоке Украины?

- В Беларуси была выстроена система, которая сегодня повторяется в России. Белорусская модель распространилась на более широкий регион. Очевидно, что Кремль это использует. Очевидно, что Янукович для собственного обогащения выстраивал такую же систему жесткого подавления всякого инакомыслия и жесткого контроля через силовые ведомства, через репрессивный аппарат. Сегодня, на фоне того, что происходит в Украине, видно, что опасность кроется в этой модели. Это диктаторская модель, модель постсоветского тоталитаризма. Она способна на внешнюю агрессию, она способна на убийства людей. Вот, то, что и происходит в Беларуси.

- Есть ли выход, и возможен ли он в ближайшее время?

- Я думаю, возможен, потому что, по-моему, такие крайние проявления, которые мы видим сегодня по отношению к Украине, не могут не породить ответную реакцию. Пускай медленно, но будет, я думаю, серьезная реакция и со стороны Запада, со стороны Европы, прежде всего, и изнутри страны. Выход только в освобождении от этих режимов. А попытки найти компромиссы с этими режимами, попытки договориться о чем-то (а таких попыток, если говорить о Беларуси, предпринималось великое множество), ни к чему не приведут.

Люди вроде Лукашенко держатся только за власть, думают только о власти, о личной власти. Даже если они говорят какие-то правильные слова о государстве, о независимости государства, — это пустые слова. Речь идет только о сохранении режима личной власти. Без освобождения от этих диктаторских режимов страна не развивается, а, наоборот, загнивает. Выход — только в освобождении от диктатур.