Сергей Михалок: В Беларуси правит злой и хитрый гопник

Путину и Лукашенко давно пора уходить, считает лидер BRUTTO.

Украинский портал «ШО» побеседовал с легендарным Сергеем Михалком о мире Brutto, об Украине и революции Достоинства, о новом альбоме и экзистенциальном проявлении художника. А заодно — о прошлом, настоящем и будущем.

- Сережа, расскажи про мир Brutto, что это и каков он?

— Brutto уже год — с момента, когда мы все вместе встретились. Модули я готовил давно. С кем-то я общался уже, кто-то принимал участие в клипах. Я имею в виду, что миру Brutto гораздо больше времени. Я для себя отсчет ставлю с 2007 года, когда я сам стал превращаться в Brutto.

- Это произошло, когда, условно, случилось второе рождение «Ляписа Трубецкого» и вышел альбом «Капитал». Когда группа, играющая у торговых центров, стала радикальной и начала играть ска-панк, это же было внутренней трансформацией?

— Это действительно была моя внутренняя трансформация, для меня естественная, натуральная и единственно возможная, для публики непонятная, но интересная, для моих ребят возможная в актерском исполнении. Они подыграли мне. А то, что мы сейчас называем Brutto, — это громадный мир, это мир, где я, наконец, могу растворяться в коллективе.

Вот Вакарчук — буржуа, ему нужно быть одному и воплощаться, а я — пролетарий, мне нравится хор и коллективное созидание. В наше время коллективное созидание — это единственное, что можно противопоставить бессознательному коллективному кретинизму. В нормальном мире, в реальном, не в метафизическом каком-то мамлеевском, толпы подхватывают коллективный кретинизм и совершенно дикие, безумные, сатанинские идеи.

Которые осмыслить, понять и классифицировать мог бы только Данте, но никак не Михалок. В Brutto я, наконец, нашел людей, которые лучше меня поют, лучше меня умеют играть на инструментах, лучше меня бегают или дерутся. Каждый из группы в какой-то дисциплине меня обходит. Лэфт знает в сотни раз лучше меня мир андеграунда, Петя постоянно приносит какие-то новые группы, которые мне кажутся открытием, но он живет в их контексте давным-давно. Энциклопедичность их знаний и их возможностей позволяет мне, во-первых, становиться моложе, а во-вторых, не работать на все КПД. В «Ляписах» все было Михалка, я был как Майкл Джексон в Диснейленде.

Почему сегодня ска-панк? Да потому что я такой. Если бы я, как Майк Паттон, делал тысячи проектов, как то «Саша и Сирожа», «Ляпис» или еще что-то, то я в каждом из них не достиг бы глобального успеха. В «Ляписе», который как раз был универсален в доскональности, этого удалось добиться. У меня был свой Янковский, был свой Марчелло Мастроянни, но я — Феллини. А в Brutto я наконец-то начинаю растворяться среди людей, которые не такие опытные, как я, но которые подают надежды. Я Яромир Ягр сейчас, я капитан команды сейчас. Не умею шайбы так забрасывать, на воротах пропускаю, но я Яромир Ягр сейчас! Я должен быть здесь и выйти на коньках. В принципе, я играющий тренер, вот что такое Brutto!

И это группа, которая, если надо, сможет выступать без меня. Я всегда искал этого, никогда в своей жизни я не играл один. Вся моя жизнь — коллективная. Поэтому мне нужны рядом силачи, мне нужны рядом те, кто вдохновляет на подвиг. Мне необходим именно такой артистический понт, и как режиссеру мне нужна новая труппа, конечно.

Труппа актеров, вместе со мной созидающих, готовых на личные рекорды. И беда, и моя главная претензия к моим бывшим коллегам, что в них давно потух священный огонь. В них нет жажды новизны, они со мной были по инерции. И поэтому все, что я им мог оставить, это «Ляпис» – 98.

А здесь, сегодня, рядом со мной чуваки, с которыми я провожу время и свободное, и гастрольное. Я вижу, какой это могучий трансформер, любая моя режиссерская задача выполнима. Они со мной вместе растут, супермузыканты рядом с суперспортсменами, хулиганы и разрушители в Brutto становятся созидателями. Они видят, куда деть свою могучую силу, что делать и чему учиться. Прекрасно играющий на гитаре Паша Ланнистер, которого взяли в консерваторию без экзаменов, — отжимается.

Говорит — как я буду стоять рядом с Огурцом, у которого мышцы и все такое, а у меня будут сосиски. А Шуруп плавает, прекрасный барабанщик, стоит рядом с Бразилом и Лэфтом и показывает, как он скачал в телефон систему отжиманий, чтобы руки не зажимались. А Дыня открыл клуб Moby Dick Gym, потому что рядом есть Огурец и я, который знает кучу спортсменов. Мы все друг в друга так проникли, что это получается республика Шкид какая-то. Я не стал изменять хулиганов и дикарей, я просто их поместил в контекст того, где наша дикость и наша необузданность, в принципе, служат добру. Brutto я создавал и трансформировал из идеи группы UnderDog. Это та группа, которую я придумал очень давно и хотел делать ее с покойным Сергеем Кагадеевым из НОМа и Михеем Носороговым из Минска.

Я хотел делать группу, как Die Antwoord, с очень жесткой электронной музыкой. Я фанат такой музыки. Каждый из этих людей — часть трансформера, часть громадного лего. Все могут быть друг с другом, каждый из нас не одиночка, рядом есть сцепка, товарищ, который прикроет.

- Если сравнивать любую культурологическую музыкальную формацию с художественным воплощением, то можно сказать, что Brutto — это граффити? То есть мы берем это на улице и несем сюда? И еще — с новой группой появились ведь надежда и спонтанность?

— Да, настоящая интуиция и постоянное многоточие. В «Ляписе» все заканчивалось тремя восклицательными знаками. Не было там легкости, свежести и не было запаса. Я выдавал на гора, полностью выкладывался как автор, как исполнитель, как актер. Brutto это граффити Бэнкси. Это то, что можно уже принести в галерею, показать и даже продать.

Brutto — это граффити, но перенесенное в мир мейнстрима. Мы побыли уже в андеграунде, каждый из нас что-то доказал, теперь мы хулиганы, граффитчики и маргиналы, которые показывают людям свое умение. Хулиганы — это движущая сила украинской революции.

Теперь революция — это не Швондер, а достоинство, за которым следует созидание. Та революция, которую я всегда любил по сказкам Родари, революция — бунт Чиполлино и Джельсомино. Говорят, что все революции несут только кровь. Я думаю: о каких революциях вы говорите? А парижская революция ХIХ века, а революция ситуационистов, — они же вели к созиданию. Да, там тоже были жертвы, но потом начиналось иное. А разрушение Стены, это что — не революция? Тоже революция. Наоборот, революция это пример созидательный. У нас был пример гнилых революций. Дикая особенность Советского Союза была только с дурными примерами. И вот мы выходим с этими отрывками уличной жизни к людям, к громадному числу людей, некоторые из них, возможно, этого мира боятся. Мы можем быть в этом случае какими-то медиаторами, не хочется говорить в кавычках, но какими-то хельсинскими соглашениями, осью координат, в которой возможен диалог.

Феномен Brutto в том, что правые и левые вместе на наших концертах. Они попытались потянуть нас к себе, как это принято в субкультурах — но нет. Мы над этим всем, у нас есть свои взгляды. И наши взгляды — общечеловеческие, они ближе к тому, что понятно всем, а не только узкой субкультурной группе. Мы говорим — люби семью, люби друзей, будь честным, совершай личные рекорды, развивайся, совершенствуйся и иди вперед. Живи новым, живи не воспоминаниями, а мечтами. Вот как у Че Гевары, в новом альбоме у меня будет выложено одно из его крутых выражений, возможно, это говорил и не он, но ему приписывают: будь реалистом, мечтай о невозможном. Как в Brutto.

- Ты заговорил о новом альбоме. Первый альбом — багаж всего накопленного, потом были синглы. Каким станет второй альбом?

— Над первым альбомом я работал очень кропотливо, но недолго. Однако мне надо было решить несколько задач. Главное, чтобы в альбоме не было штампов «Ляписа Трубецкого». То, что потом начали называть «поющими гантелями», вот это мне и надо было. Чтобы гантелю уронили на рояль, но не на клавиши, а на струны. Такой звук. Чтобы сразу был резонанс, чтобы никто не сказал — тот же х…й, но вид сбоку. Мне так приятно было, когда все взвыли — где грай, где революционный угар, мы ему так верили и любили!.. Я весь этот шум слушал как победитель, словно выиграл «Тур де Франс».

Я уже 5–7 сентября 2014 года понял, сколько ненависти, крика и сожаления по поводу распада группы «Ляпис Трубецкой». И тогда я сказал, что это стопроцентный успех.

Поэтому я как автор и худрук снова буду избавляться от штампов. Если там были асоциальные песни и никакой политики, здесь будет политика. Если там было мало музыки, то здесь будет музыка. Есть песни уже, альбом готов. Названия песен — «Просперо», «Реввоенсовет», «Родны край». Я не буду сидеть и объяснять, как делают большинство идиотов, которые пускают несведущих в закулисье, чем нивелируют нашу профессию; потому что мальчику нельзя видеть задник цирка, он не должен видеть слона не на арене, а фокусника — репетирующим фокусы. Не будет волшебства тогда. А многие сейчас пользуются доступностью в интернете, рассказывают технологию. Но она не может быть выше магии. Я сам по себе, что хочу, то и делаю. Только то, что нравится мне. Brutto пришло не к театру, а к цирку: когда я клоун, но это мой театр.

Театр клоуна Михалка, но это не я по канатам хожу, не я медведей могу дрессировать; с ежиками могу возиться, парой шариков могу жонглировать, а десятью — не могу. Но у меня в труппе есть те, кто умеет делать это круто. Я свой экзистенциальный жизненный путь могу замаскировать во все это и иногда стоять около барабанов и улыбаться, что вокруг меня дикий крутой цирк. Это как в «Поп механике» Курехина. Но там было больше интеллекта и меньше интуиции. Там было больше содержания и меньше формы. И говорить о борьбе без смысла в случае Курехина невозможно, потому что тогда был другой рок-н-ролл.

- Посыл и замысел группы Brutto вырос в какой-то степени из группы НОМ, даже ваша форма дает отсыл к 90 м, когда был НОМ-Евро, но у них умышленно андеграундный подход, в отличие от тебя.

— Да, группа очень крутая. Не думаю, что тут умышленный подход, это, скорее, провидение. Я знаю Кагадеева, их амбиции не реализованы. Это победа ватного мышления, которое не приняло такие группы, как НОМ или «Кирпичи». Вася Васин круче Нойза и он должен быть на его месте, Кагадеев круче Кинчева или Шевчука. Я разговаривал с Сергеем покойным, он очень хотел популярности, готов был стать громадной поп-звездой. Он говорил, что готов работать. Я ему сказал, что сейчас я не смогу делать эту группу, что сложились такие обстоятельства. Чтобы делать UnderDog, мне надо было «Ляписов» развалить.

А тогда как раз пришел альбом «Рабкор», пришли новые гонения и новый контекст. И если бы я тогда развалил «Ляписов», то мне сказали бы, что я зассал и испугался. Делать надо по дзэну: взобрался на гору — продолжай восхождение. Продолжение восхождения и киберрывок — это и есть часть движения. Находи себе соперников — это и борьба, и личный рекорд. Я не реализовывал себя как продюсер, я сам себе продюсер. Я делаю арт-объекты, потом привлекаю к ним внимание, и главное, чтобы это внимание удовлетворить. Надо греметь, надо махать руками, но надо ко всему быть готовым. Чего больше всего последние десять лет было из Беларуси? Групп, подающих надежды.

Ты должен соответствовать, если ты понтишь. Все, что во мне кажется эклектикой, приобретает простые формы. Когда у «Ляписов» вышел альбом «Рабкор», и я увидел масштаб надвигающийся, то я сказал — стоп. Не надо мне говорить про сборы Lumen, «Мумий Тролль» и Земфиры. Говорите мне про сборы Limp Bizkit и Korn. Это теперь мои соперники. Отсутствие амбиций для меня равносильно предательству.

Если ты хороший, если у тебя есть талант, ты должен гореть и воплощать. Ты должен рвать и нестись. А так ходим только, за всех ратуем. Сколько я ратовал в молодости за группы, которые до репетиции не доехали. Потому что гениев губит всякая гадость, винтовые кореша и прочее. Я не шучу, когда говорю, что десять лучших групп в Минске не доехали до своих первых репетиций. Нет в мире большей банальности, чем нереализовавшийся человек, который подавал надежды.

Это парадокс белорусского неформального сообщества, которое из консервы превратилось в консерву. Беларусь — это основной яд Brutto. Оттуда вонь, миазмы, оттуда стукачи, свои же. И это главная особенность современной Беларуси, где «ты должен быть вместе с нами, в болоте». Это и есть особенность современного псевдоискусства. Они все поддерживают камень, брошенный в кисель.

- Ты, выходит, как Мюнхгаузен, вытащил себя за голову из той атмосферы?

— Еще не вытащил, держу пока. Особенность Мюнхгаузена в том, что он себя поднял, но не вытащил. И в этом смысле он говорил о том, что ему удалось только. Он не убил утку, он ранил ее. Не выросло дерево, но в лоб он попал. Я начал делать и держу что-то пока.

- Если говорить о твоем пути художника в Беларуси, России и Украине, где ты обосновался сегодня. Куда дальше или куда глубже в воздух ты сможешь вытягивать себя в Украине?

— Я просто восхищен сегодня Украиной: здесь то, о чем я пел, что я чувствовал. Не зря эти песни, которые я написал до всего этого — предчувствовал, не зря же здесь воины света воплотились. Все здесь воплотилось. Почему? Я не знаю. Я вижу только то, что Украина первая оторвалась от совка. Даже когда я ездил семь лет назад в Канаду, я видел, что там есть украинская диаспора, а белорусской и русской диаспор нет. И в Австралии есть, и в европейских странах у украинцев это было давно.

Люди готовы встать вместе, объединиться и что-то замутить. Здесь всегда больше было радости по поводу своих. Скрипка наш, Вакарчук наш! Больше какой-то радости за своих, какого-то естества на разных фронтах. Поэтому сюда сейчас поедет очень много людей, потому что эта страна как Brutto, она живая! Нельзя сказать, что она лучше или хуже, здесь тоже хватает проблем, но тут — идеальная среда для созидания коллективного, и тут созданы условия, когда государство тебе не мешает и не лезет в твои дела. Мы сделали с Brutto столько концертов, и государство нам не мешало. Мы все делали сами, никто нам от государства не помогал, но, главное, не мешал. И это счастье.

Идеальное государство и будет таким, оно создаст тебе среду для реализации твоих идей. Когда сегодня рождается новое и ты в этом принимаешь участие — это и есть возможность современной Украины. Всю жизнь я мечтал о таком государстве, где молодые что-то решают.

А писатели эти — Прилепин и Лимонов — предатели, они-то во что поверили, как они могли? Я-то понимаю, в чем причина. Моя уверенность в том, что Украина — это будущее, даже сейчас мы с тобой сидим в европейском месте.

А европейское государство — это то, что мы хотим, и я хочу, чтобы было так, как в Норвегии и Дании. Чтобы была Украина, а рядом Беларусь, Россия, Польша, чтобы все страны были независимыми, не в каком-то военном блоке, а просто дружили, у каждого был свой язык, история и культура, но при этом мы обогащались друг другом, а не воспринимали как объект захвата и интервенции. В культурном плане общались, чтобы мы соревновались на настоящих Олимпиадах, понимали, что никуда не денется наша коллективная сборка.

У меня быдлофобия и гопофобия. В России правит гопник — злой, умный, но гопник, в Беларуси правит гопник — злой, хитрый. И для меня главное не то, что они правят сейчас, а то, что до сих пор правят — вот мой главный вопрос. Пять лет назад Путину надо было уйти, десять лет назад надо было уйти Лукашенко, и все было бы прекрасно, и оставили бы они свой след в истории.

- В альбоме «Ляписа Трубецкого» «Культпросвет» ты спел песню «Свежий ветер». И этой песней ты заканчивал прощальный тур «Ляписов» в некоторых городах. Этот «Свежий ветер» и все образы в песне — сегодня в твоей жизни, в надежде, которую ты обретаешь. Этого свежего ветра больше становится, ты ждешь его усиления в ближайшем будущем?

— Этот вопрос очень связан с Россией и Беларусью, для меня это громадная часть моего родного края, он оккупирован, накрыт, попал в антиматерию. Это меня немножко волнует, даже не немножко, а сильно по этому поводу переживаю. Но то, что именно сейчас я в самом потоке, на полных парусах, и я вижу, как воплощаются мои песни и мои идеи — это 100 %. Я про Украину говорю, хотя это не только она. Если раньше я приезжал в Украину и видел, как везде только тухло и тухло, то сейчас в Украине я вижу много людей, которые делают то, о чем говорил Летов «чтобы твой условный друг сумел перезарядить».

Многие люди в Украине мне дают перезарядить. В Украине много людей, которых я не знаю, но они меня восхищают. Я же все-таки романтик-идеалист, и моя главная «идея свежего ветра» в том, что, когда вокруг победила антиутопия «1984», Оруэлл победил и воплотился в России, единственная возможность — это строить утопию, и без свежего ветра этого не сделаешь.

Когда есть свежий ветер, совместное движение вперед, тогда не нужно скреп никаких искать. Чем занимаются в совдепе? Они ищут скрепы — победа, война, фашисты, кого будем убивать. Хотя не надо ничего, если есть общее движение вперед. И когда есть много попутного ветра, тогда и балласт не мешает. Есть много инертных, которые притормаживают, но мы их потянем за собой.