Известный российский музыкант - частый гость в Беларуси.
Андрей Макаревич рассказал изданию bolshoi.by об отличиях между белорусами и россиянами и о том, зачем исполнил песню по-белорусски.
— Ваш отец, Вадим Григорьевич, был, как пишут, не только архитектором, но и музыкантом-любителем. К какой музыке он приучал вас в детстве?
— В том-то и дело, что не было ощущения, будто он меня специально к чему-то приучал: это у меня тут же вызвало бы отторжение. Просто он сам очень любил музыку и слушал ее постоянно. А я слушал вместе с ним, потому что жили мы довольно тесно и деваться было некуда. Он слушал классику, слушал Рахманинова, Скрябина, Гленна Миллера, джаз. Ну, в общем, все новое, что появлялось. Когда появился Робертино Лоретти — он принес пластинку, появился Доменико Модуньо — он принес пластинку. Появился Рэй Чарльз — снова принес пластинку. С «Битлами» тоже он меня познакомил. Отец играл огромную роль в моем воспитании.
— Поговаривают о том, что у него, как у архитектора, были большие связи. Это так?
— А какие связи? Он был обычным рядовым преподавателем, архитектором. Никогда бы он не стал меня куда-либо устраивать — это не тот человек.
— Неужели в 1974 году, когда вас отчисляли из Московского архитектурного института, отец даже не заступился за вас?
— А как он мог заступиться — пойти к ректору и сказать: «Возьмите моего сына обратно»? Ректор тогда сидел, обхватив голову руками, и не хотел меня отпускать. Учился я хорошо. Но… Пришло закрытое указание из горкома партии убрать всех музыкантов в связи с приездом Никсона и отправить их в армию. Слава богу, что в армию не отправили.
— А вы не жалеете, что не «сходили в армию»? Говорят, мужчина должен отслужить.
— Нет, никогда об этом не жалел. А есть такие люди, которые об этом жалели? Просто не надо совершать глупости вне зависимости от того, служил ты или нет.
— Вы — человек, успевший познать две эпохи: советскую и постсоветскую. Что вас раздражало в советской системе?
— Вранье, постоянное вранье и ощущение концлагеря. Система запретов, приукрашенных враньем.
— Тогда можно сделать вывод, что нынешнее время не сильно отличается от советского?
— В общем отличается. Мы же с вами об этом разговариваем. Попробовал бы я с вами поговорить о том, что мне не нравится в советской системе, в советское время! За мной бы приехали через час.
— А в настоящее время вы, живя в России, ничего не боитесь?
— Не знаю, как насчет «ничего». В крайнем случае, я считаю себя гражданином, имеющим право выражать свою позицию.
— 20 августа 1991 года вы тоже выражали свою позицию, выступая на баррикадах перед защитниками Белого дома. Каких перемен ждали? Реально понимали, что происходило?
— Я очень не хотел, чтобы опять пришли к власти коммунисты и кагэбэшники, очень не хотел, потому что как бы уже этого нанюхался. Потому понимал, что все происходящее касается, помимо всего прочего, моей личной жизни, моего личного будущего.
— Политика сопровождает вашу музыку. Это случайность или закономерность?
— Я не считаю, что политика сопровождает мою музыку. Я ее сам за собой не зову. Меня политика, если честно, мало интересует. Может, у кого что болит, тот то и слышит. Я всегда о людях пишу.
— Раньше вы пели про «куклы», «перекресток», «флюгер» и т.д. Стилистика современного обращения к россиянам изменилась у многих. Появились «мухи», «котлеты», «глисты». Это «души дешеветь стали»?
— Вы знаете, я не занимаюсь анализом того, что делаю. Я стараюсь делать так, чтобы мне самому не было стыдно за то, что я написал. А разбирать по косточкам — не моя задача.
— Скажите честно, неужели действительно не было ни одного творческого момента, о котором бы вам пришлось жалеть?
— Было несколько неприятных моментов, когда в 1982 году в фильме «Душа» или в 1985-м в «Начни сначала» редактура потребовала заменить несколько слов в известных песнях. «Вагонные споры — последнее дело, и каши из них не сварить» — ага, сидят люди в поезде и спорят за рюмкой каши! Но я понимал, что если не заменю пару слов, то не будет этой песни в фильме, а значит, не будет и фильма, а фильм на выходе. Я не хотел подводить большую компанию во главе с режиссером. Это было довольно противно, честно скажу…
— Возможно, я сделаю вам еще раз «противно», упомянув о сегодняшних отношениях России с Украиной и вашей позиции по этому вопросу. Сегодня Россия стоит на перекрестке, и вы не с ней. Почему?
— Потому что считаю, что так обстоят дела. Если вы хотите меня переубедить, у вас ничего не получится.
— Какой путь, по вашему мнению, правильный для нее?
— Я не политолог и не пророк. Каждый должен заниматься своим делом — я пишу песни и рисую картины. Не люблю пустой треп на непонятно чьем месте.
— Есть ли шанс у Украины стать свободным государством?
— Безусловно.
— Что для этого надо сделать?
— Вы опять хотите меня в политпророки записать. Пускай они думают сами, там много умных людей.
— Ожидали ли вы такого массового неприятия ваших ценностей, когда высказывали вслух свою позицию?
— Массового неприятия кем, давайте выясним. То, что два десятка проплаченных ботов сидят в интернете и выражают массовое негодование, — меня это мало интересует. Я вижу колоссальную поддержку моей позиции. Ко мне подходит масса людей, приходит масса писем. Мне говорят спасибо, непонятно за что, правда. Я ведь ничего для этих людей не сделал. Так что я сильно сомневаюсь по поводу «массового» негодования.
— Но неужели отмены концертов вас не расстраивали?
— Расстраивали, конечно. Неприятно, знаете ли, когда вам мешают работать.
— Конечно, извините за вопрос о деньгах. А друзья не предали вас в такой сложный момент?
— Все мои друзья без исключения остались со мной, и с ними ничего не произошло.
— Нам, младшему поколению, считающему вас своим кумиром, хочется услышать ответ на вопрос: «Как жить сейчас? Молчать? Выступать? Уезжать?»
— Каждый решает для себя. Жить надо самостоятельно и отдавать себе отчет за свои мысли и действия. Жить чужим умом бесполезно. Поэтому не надо спрашивать у меня совета. Не бывает двух жизненных путей одинаковых. И срисовывать себя с кого-то изначально бессмысленно.
— Вы частый гость в нашей стране. Чем Россия отличается от Беларуси?
— Это слишком серьезный вопрос, чтобы я с ходу на него ответил. Во всяком случае если говорить о людях, то сходства я вижу больше, чем различий. Природа у вас в гораздо лучшем состоянии. Этому я завидую. У нас, конечно, страшно что творится с экологией.
— А как же наша «памяркоўнасць, талерантнасць, цярпiмасць»?
— Я не умею мыслить классовыми категориями. Ваня Иванов — с хорошим характером, а Коля Петров — с плохим. Они могут быть и в Беларуси, и в России.
— Тогда дополните предложение: «Беларусь для вас — это…»
— Родина моего отца, деда, прадеда, прапрадеда. Страна с замечательными людьми, замечательной природой.
— Радостно было услышать песню на «беларускай мове» в вашем исполнении. Как родилась такая идея?
— Это предложение ребят из «Будзьма беларусамi!». Мне показалась эта идея хорошей и более чем естественной, поскольку надо все-таки какие-то долги возвращать хотя бы предкам своим.
— Не планируете ли записать альбом на «мове»?
— Нет, не настолько хорошо ей владею. Кстати, на «мове» говорить достаточно сложно. Это первое. А во-вторых, у вас много хороших музыкантов, которые пишут песни на белорусском. Вот пусть они этим занимаются.
— Есть ощущение дискомфортного волнения: как встретят в Беларуси, как пройдет концерт?
— Нет. Я уверен в том, что если люди, небогато живя, потратились на билет и пришли на концерт, то они знают, зачем это сделали.