Ханс Боланд: Путину руку не пожму и от него награду не приму

Понятие «русской души» убийственнее, чем даже бомбы Путина.

Известный филолог-славист объяснил, как после ситуации с украиной его отношение к Путину поменилось.

Ханс Боланд — нидерландский филолог-славист, который попал в выпуски новостей после того, как отказался принять награду — Медаль Пушкина — из рук Владимира Путина.

Но в «горячие» новости не попала его работа по переводу важных классических текстов на голландский. Многих авторов Ханс Боланд впервые ввел в родную литературу — например, Анну Ахматову, пишет «Украинская правда».

Переводчик сегодня живет в Индонезии, заканчивает работу над полным собранием сочинений Пушкина и вскоре возьмется за перевод «Анны Карениной» Льва Толстого.

В Украине Ханс Боланд представлял украинский перевод книги «Моя русская душа».

- Как меняется Украина? Вы приезжаете сюда время от времени, и я могу предположить, что заметны какие-то изменения страны.

- Украина очень изменилась за последние три года. Она развивается какими-то прыжками, и с каждым становится все более самостоятельной, все более отличается от России, все лучше осознает свое существование.

Это очень радует. Я должен сказать, что боялся, когда ехал во Львов, потому что война. Но ничего такого ни в Киеве, ни во Львове я не заметил. Люди живут так, как будто войны нет.

Это нормально — жизнь должна идти дальше. По одежде и лицам людей во Львове видно, что у них все хорошо.

Когда я из-за рубежа читаю новости об Украине, то очень страшно. А когда я здесь, то чувствую, что победа уже за углом. Хотя она может и долго продолжаться — если Путин будет жить долго. 

- Для Нидерландов война в Украине имеет и очень личностное измерение. Я имею в виду авиакатастрофу самолета Малазийских авиалиний летом 2014 года над Донбассом. Если это не слишком личное, расскажите, затронула ли вас эта катастрофа.

- У меня нет знакомых, которые бы там погибли. Но на прошлой неделе я встретился с молодым голландцем, у которого в том самолете погиб друг и его девушка.

Тело его друга мы все увидели на одной из самых известных фотографий с места авиакатастрофы: в кресле сидит молодой человек, как будто ничего не случилось. Тот молодой голландец, с которым я говорил, сказал, что увидев ту фотографию, почувствовал очень сильную ненависть.

До авиакатастрофы более-менее флегматичные голландцы не хотели осуждать Россию — это нация адвокатов, да и король наш еще так недавно веселился с Путиным в Сочи. Но это продолжалось до того момента, как самолет упал с неба.

Никто, конечно, не верит, что туристов хотели убить специально. Но хватает и случайности.

С тех пор на Россию у нас смотрят совсем иначе. Если раньше Путин выглядел просто как не очень приятный человек, то сегодня он враг. Хотя были и те, кто, как я, с самого начала понял, кто такой Путин.

- Как в этих условиях можно заниматься русистикой в Голландии? Влияет ли на изучение русской литературы и новых российских текстов геополитический контекст?

- В Амстердаме живет много русских — около 10 тысяч — и со времен СССР есть книжный магазин с книгами из России.

Виртуально в Голландии не существует русской литературы — только одно издательство публикует переводы русской литературы. И оно издает только классическую литературу. Классика — это другое, это для избранных, и ее большими тиражами не издают.

У меня нет проблем с тем, чтобы публиковать мои переводы. Например, сейчас я заканчиваю переводить полное собрание сочинений Пушкина. На будущее я уже подписал контракт на перевод «Анны Карениной» Льва Толстого на голландский.

- В этой истории с русским языком и литературой как профессией и как культурой, которая приходит в ваш родной язык благодаря переводам, есть сюжет так называемого «русского мира».

Часто этот концепт ассоциируют с некой воображаемой территорией, которая находится там, где говорят на русском языке. Как вы видите взаимодействие языка и пропагандистских идей, которые через него могут транслироваться?

- Путин выбрал инструмент языка. Но это очень старомодно — это оружие даже не ХХ века. И тут видна отсталость России. Поэтому я убежден, что Путин побежден. Люди не хотят в Россию, но они хотят того же, чего хочет весь мир: хорошие школы, хорошую медицину и каникулы не в Крыму, а во Франции.

- Как вы общаетесь с коллегами? Грубо говоря, много ли славистов любит Путина?

- Это в годы Холодной войны думали, что если ты учишь русский язык, то ты — коммунист. Но среди славистов не было коммунистов. Даже так: если их где-то и не было, то именно среди славистов, потому что они ездили в советскую Россию и сами видели, что там происходит. Как можно бояться такой страны?

- А российские коллеги? Вы же встречаетесь с ними на конференциях?

- Нет, я не люблю конференции. А с российскими коллегами все мои контакты распались после начала войны в Украине. Как это ни печально, они перешли на путинскую сторону.

- Что для вас является отправной точкой в этих событиях?

- Я думаю, оккупация Крыма. Не представляю, как российские интеллигенты могут жить с идеей о том, что твоя страна виновата, но притворяться, что твоя страна права.

Все вдруг должны были поверить, что Крым — это исконная, богом данная земля. Никому эта идея раньше в голову не приходила.

После Горбачева, когда я жил в России, мне казалось, что единственное, чего хочет страна — это статуи царей или большие золотые кресты. Но им почему-то были безразличны чистые туалеты. Ради идеи "величия" они готовы жертвовать всем. И свободой, и миром.

- В этом смысле, насколько славистика является полем для политики и политических влияний?

- Это хорошо видно по истории с Пушкинской медалью. Медаль я получил за перевод 10 томов полного собрания сочинений Пушкина, а также за переводы Анны Ахматовой: я ввел ее в голландский язык в те времена, когда она еще была табу в России. Также во время работы в университете Санкт-Петербурга, я написал учебник голландского языка.

Конечно, в голландском посольстве должны были знать, что я думаю про Россию — все-таки «Моя русская душа» вышла в Голландии в 2005 году, и после этого я начал получать угрозы. Но в посольстве этого не знали или не поняли. 

По-моему, в Украине тоже моего поступка не поняли. Кажется, еще никто из украинцев не отказывался от российских наград.

- Кажется, никому из Украины медалей в России не дают со времен Евромайдана. 

- Это правда. Но все равно не все поняли, зачем отказываться от литературной медали. Но я объяснял в своем письме, что я бы принял награду, если бы мне ее вручил, например, ректор МГУ — к нему у меня претензий нет.

Но Путину руки я не пожму и из его рук награду не возьму. 

После своего решения я получил письмо от директора музея Ахматовой, где она говорит, что гордится тем, что переводчик Ахматовой так поступил.

- Кстати, в упомянутом письме вы написали о себе как об «апостоле Ахматовой». Что это за метафора?

- Я всегда смотрел на Ахматову как на очень большого поэта. Я влюбился в ее поэзию с первого слова. Есть два человека в советской России: это Сталин и Ахматова. Она противостоит ему как женщина, больная, очень сильная, непоколебимая.

Она — совесть. Поэтому я ее апостол. Совесть — это самое важное в человеке. Если она загрязняется, то жизнь больше не имеет цены. Это основа ахматовского мировоззрения. 

В этом смысле я как переводчик Ахматовой не могу получать награду от Путина, который презирает культуру — не смотря на то, что он цитирует русскую классику. 

- Как перевести «загадочную русскую душу» на голландский? Я имею в виду не слова, а то, что стоит за ними. Переводится ли это?

- Если вообще что-нибудь переводится, то и это переводится.

В Голландии любят Ахматову: весь тираж моего перевода ее стихов раскупили за 10 дней. Пушкина у нас еще не переводили нормально, но это не страшно — Шекспир тоже ждал 300 лет момента, когда его хорошо перевели.

То же и с романом «Анна Каренина». Это великолепный роман, но мировоззрение графа Толстого, его идеи про женщин — это ужас. Он считает Анну Каренину непорочной, которую нужно убить.

В то же самое время, когда писал Толстой, в Голландии писал Мультатули. Он написал  роман об Индонезии и недостатках колониализма, писал о женщинах и их несвободе.

Поэтому голландский читатель будет читать «Анну Каренину» как «Мадам Бовари», как текст в защиту женщин. Уже запрограммировано, что писатель не может думать о женщинах так, как думал Толстой, и что он будет писать о бесправии женщин в условиях патриархата.

В этом и состоит сила художественной литературы — текст живет дольше, чем разные его интерпретации. Например, в СССР Пушкина читали как великого революционера — хотя он прямо писал, что против русской революции. Сейчас в России смотрят на Пушкина как на самого христианского поэта — хотя он писал о религии с иронией.

В этом сила литературы: если ты религиозный человек, то будешь любить Пушкина, и если ты фашист, то будешь любить Пушкина. 

- Откуда истоки вашего интереса к русскому языку и литературе?  

- От Достоевского. Я в выпускном классе гимназии прочитал «Преступление и наказание». Книгу я взял в папином шкафу — это был еще старый довоенный перевод с немецкого. И я понял, что хочу прочесть эту книгу в оригинале. Я уже переводил роман Достоевского «Бесы» и мечтаю перевести «Преступление и наказание». 

Но идеи Достоевского тоже отвратительны. Хотя он в своих романах говорит противоположные вещи. С одной стороны, он обожает «божественный народ», но, если посмотреть на Карамазовых, то они преступники, пьяницы, дураки, это аморальность и грязь. Может быть, в его романах есть хорошие женщины, но они преимущественно сумасшедшие.

- Давайте продолжим разговор темой вашей книги «Моя русская душа», которая вышла в переводе на украинский. Важен ли для вас этот перевод? И вообще — расскажите о книге и опыте ее написания.

- «Моя русская душа» – название ироническое. Где-то в девятнадцатом веке французы придумали этот термин, «русская душа» (âme russe), чтобы обозначить внезапное появление на европейской сцене того, что до тех пор считалось варварской, темной, "азиатской" нацией рабов.

С тех пор это клишеи развивалось все больше и больше, пока не стало тривиальнейшим понятием в попытках «объяснить» тот факт, что среди огромной толпы пьяниц и болванов - живут светлые люди, и гении.

Хотя и в Англии немало пьяниц и болванов окружало Шекспира, и Франция Марселя Пруста была переполнена расистами, и кроме Моцарта Австрия родила Гитлера.

Так что Россия не так уж особенна, а только отличается в смысле масштаба: очень много противного и очень мало обнадеживающего.

В «Моей русской душе» я рассказываю о том, что я видел и переживал в России за 35 лет моих отношений с этой страной. А писал ее с главной целью - уничтожить глупый миф о некотором «высшем существовании», которое как будто оправдывает преступную, главным образом деструктивную вековую историю России.

Что касается значения украинского перевода этой книжки: лично для меня событие это очень лестное. Я надеюсь, что украинский читатель найдет в ней хоть чуточку утешения, хотя бы в юморе, который в некотором смысле может быть убийственней для понятия «русской души», чем даже бомбы Путина.