Николай Статкевич: Если власти не изменят законы, будем готовить Площадь

Есть три плана борьбы за перемены в Беларуси.

Лидер белорусской оппозиции Николай Статкевич в интервью русской службе "Радио Свобода" рассказал о "точках страха", "сварливой марионетке Кремля" и величии Оршанской битвы.

Политик считает, что в его стране открывается новый этап политической борьбы. К очередным парламентским выборам, убежден Николай Статкевич, белорусская оппозиция должна сформировать единый блок – вне зависимости от того, позволено ли это будет избирательным законодательством, а также возобновить практику массовых уличных акций, невзирая на опасность репрессий со стороны режима Александра Лукашенко.

– Ваша жизнь, Николай Викторович, не стань вы оппозиционером, могла сложиться по-другому: были бы сейчас генералом белорусской армии. Ваша военная карьера складывалась успешно: молодой подполковник, кандидат технических наук, один из организаторов военной реформы в Беларуси. Не жалеете о том, что осмелились пойти против системы?

– Не жалею. Наоборот, представляю себе с ужасом: ну вот я генерал белорусской армии, бесконечные совещания, Лукашенко всех шпыняет, унижает... Ходит еще его сын Коля, генералы перед ним стоят навытяжку. Какой ужас! Нет, я хочу быть достойным человеком, жить достойно, для меня это главное. Главное – то, что внутри нас, а не внешние побрякушки.

– Почему вы вообще занялись политикой?

– Это политика в начале 1990-х годов занялась всеми нами. Я, наверное, принадлежу к тем людям, у которых достаточно развито, как я называю, родовое чувство, чувство принадлежности к своему народу. У меня довольно сильная белорусская идентичность. Я когда узнал историю своей семьи, мне стало многое понятно. Мои предки – из белорусской православной шляхты, которая не изменила своей вере, хотя потеряла из-за этого все, и состояние, и социальный статус. Когда в СССР пришла пора гласности, мы по-новому отнеслись к своей истории, в том числе семейной: одно дело – родители шепчут на ухо о том, откуда ты и твоя фамилия, другое дело – когда целая волна информации. Конечно, меня это тоже подхватило и понесло.

Кроме того, было чувство ответственности. Я в политику пришел как? Мы, в демократической офицерской среде, пришли к выводу: Советский Союз будет неизбежно разваливаться, потому что исчезли и общая идеология, и общая идея. Эта идеология была коммунистической – плохой или хорошей, сейчас неважно, – но она была общей. Идеология разлетелась на куски, а какие на ее место пришли новые сильные идеи? Национальные; значит Советскому Союзу суждено распасться. Мы, как старшие офицеры, понимали: естественной реакцией советской армии на распад большой страны будет желание удержать ее. А как умеет армия удерживать страну? Только силой. Уже понимая неизбежность этого процесса, мы решили, что его надо смикшировать, не допустить вооруженных столкновений. А как? Надо было разделить армию, но эту концепцию надо было сначала выдвинуть, надо было подготовить общественное мнение.

Уже появлялись какие-то газеты против линии партии, я в одной из таких газет под псевдонимом опубликовал свою концепцию. В качестве псемдонима использовал фамилию и имя моего деда по матери, убитого НКВД в 1937 году. Кстати, моего деда по отцу убили полицаи в конце немецкой оккупации, за связь с партизанами. Я опубликовал эту концепцию, но статья осталась незамеченной. Тогда пришлось "выходить из подполья", что было чревато конфликтом с командованием. Но цель была одна: это нужно сделать неизбежно, как постулат, чтобы не случилось войны. К моменту распада Советского Союза 60% белорусов, согласно опросам, хотели, чтобы в республике была своя армия. Мотивация поначалу была – чтобы дети не ездили куда-то далеко служить. Мы предлагали постепенный процесс – части республиканского подчинения и так далее.

Однако за ходом событий мы не успевали: в январе 1991 года в Вильнюсе случилась трагедия, когда танками давили людей. Я тогда еще питал надежды на какую-то либерализацию, на демократизацию компартии. Мы даже писали какие-то письма, требовали альтернативных выборов партийных секретарей... Когда всего этого не случилось, а взамен танки поехали на людей, то я вышел из компартии, и это означало конец моей военной и научной карьеры. Я был среди основателей белорусской Социал-демократической партии. Следующим этапом стал ГКЧП. Уже сформировалась группа единомышленников, мы наладили контроль над ситуацией в армейских гарнизонах, обратились к призывом к войскам не выполнять преступные приказы ГКЧП. Военная прокуратура возбудила против меня уголовное дело об измене родине: подрыв обороноспособности по расстрельной статье. Так я оказался брошенным в политику.

– Ваша политическая карьера, с формальной точки зрения, не слишком удачная. Вы – не президент страны, хотя почти 25 лет занимаетесь политикой и пытались баллотироваться на пост главы государства. У вас есть, очевидно, очень важный, но вряд ли приятный тюремный опыт. Как вы относитесь к Александру Лукашенко, который упрятал вас за решетку, кто он для вас? Вы злы на него?

– Да нет, вы знаете, я не считаю свою политическую деятельность неудачной. Дело в том, что я изначально ставил перед собой несколько другие цели, нежели те, которые обычно ставят перед собой политики. Моя цель – это все-таки то, что я называю "нормальная страна". Нормальная, свободная, независимая белорусская Беларусь. Мне хочется, чтобы белорусы выжили как нация, чтобы они были успешными, нормальными, чтобы Беларусь стала нормальной страной. Конечно, я использую различные политические методы в этой борьбе, конечно, использовал и президентские выборы. Но эту возможность впервые мне удалось использовать только в 2010 году, потому что перед двумя предыдущими выборами против меня велись уголовные дела по политическим статьям, поэтому я не мог принимать участия в выборах.

В 2010 году господин Лукашенко решил, что с меня уже достаточно, решил, что я опасности не представляю, и меня допустили к участию в кампании. Я сразу же заявил, что выборов нет, они фальсифицируются. Я не призывал голосовать за меня, потому что в такой ситуации это глупо. У нас есть единственный способ помешать неправедному поведению власти, считал я – оказать на нее давление, выйти на площадь. Господин Лукашенко, а он меня никогда не называет по имени, только в третьем лице, заявил: «Вот этот сказал, что не нужны выборы. А что же ты тогда пошел на них?» Я ответил ему в такой же манере: я хочу, чтобы у граждан была возможность выбирать власть, чтобы ты вернул то, что украл. Тебя выбрали на нормальных выборах – а ты залез на крышу и лестницу убрал. Верни стране честные выборы, верни то, что украл!.. В результате, если все уголовные дела против меня сосчитать, то разного вида наказаний о лишении или ограничении свободы у меня накопилось больше семи лет.

– Ну вот вы пять лет после этих призывов и отсидели. Как вы сейчас относитесь к человеку, который вас посадил?

– Ничего эмоционально сильного к нему я не испытываю. У меня эмоциональные чувства – только положительные, по отношению к моим близким. Это особенно важно в тюрьме: не испытывать ненависти. Я сидел именно в тюрьме, не в колонии, в том числе полтора года - в одиночке. Если ты испытываешь злобу в такой ситуации, то на свободу если и выйдешь, то психически и физически больным человеком. Надо освободить душу от ненависти. Тем более тут такая ситуация: человек очень хитрый, недалекий, без моральных ограничителей использует ситуацию, как только может, чтобы удержаться у власти.

Для нас главное сейчас – выждать время, чтобы Беларусь оставалась назависимым государством. Часто не нации создают государства, а государства создают нации или, как в нашем случае, доформировывают нации до конца. В первые годы президентства господина Лукашенко были способы и методы легко убрать его с президентского кресла, в том числе и через митинги. В конце 1990-х годов мне два или три раза приходилось разворачивать многотысячные демонстрации от дороги на резиденцию главы государства. Почему я так поступал? Самое главное для нас было – сохранить государственность. В то время у Лукашенко была поддержка большинства населения. Значит, нам оставалось только политическое давление. Если мы власть через уличный протест опрокинем – можем ожидать миротворческих танков с востока, и потеряем наш дом. Пусть в этом доме неизвестно что сейчас творится, но главное, чтобы этот дом сохранился. Рано или поздно все будет нормально. Государственность сохраняется, мы подождем, время есть.

– Во многом благодаря тяжелому тюремному опыту и мужественному поведению в тюрьме вы, похоже, теперь стали главным белорусским оппозиционером. Ощущаете ли вы эту ответственность и что вы в этой связи собираетесь делать?

– Я ощущаю ответственность перед активной частью белорусского общества. Груз ожиданий на меня немножко давит. Это было видно даже по встрече, которую мне устроили после выхода из тюрьмы: последний выходной августа, суббота, великолепная погода, но сотни людей бросают все дела и со всей Беларуси приезжают, чтобы меня поприветствовать. Меня в тюремном дворе посадили в автобус, никто ничего не говорил. Я попросил телефон, позвонил, через два часа должен был оказаться в Минске, и встречать меня приехали сотни людей. Я теперь не могу спокойно пройти по улицам Минска, в центре города особенно, потому что меня то и дело останавливают, говорят: спасибо, держитесь, не сдавайтесь, продолжайте! Так что да, есть груз ответственности. Но я не знаю, хотят ли люди, чтобы я любой ценой всех, кто называет себя в Беларуси оппозицией, объединил. У разных политиков - разные задачи. Наверное, вместо того, чтобы гоняться за тараканами (пусть коллеги меня простят, это техническое сравнение), я больше должен думать о том, как предложить план действий, убедить людей в его эффективности и объединить их вокруг этого плана.

– Ну и что же, господин Статкевич, есть у вас план?

– Скажем так, у меня было три плана. Когда меня выпустили из тюрьмы, до выборов президента оставалось совсем немного времени, регистрация кандидатов уже закончилась, оппозиционных кандидатов не было, только фиктивные. Кампания уже была проиграна, да и что бы я мог сделать за время этой кампании? За последние пять лет в Минске не было ни одного санкционированного властями митинга оппозиции. Несколько случаев было: человек с плакатом "Обманутый вкладчик" 10 секунд постоит, на него тут же многочисленные спецслужбы бегут, соревнуются, кто первый "предотвратит". Так что мне показалось важным вернуться к практике уличных собраний, и мы смогли немножко расширить пространство свободы, пользуясь еще и тем, что Лукашенко боялся применять суровые репрессии, оглядываясь на Запад. Мы даже объединили почти всю оппозицию по вопросу отношений к этим выборам, и на акцию против размещения в Беларуси российской базы удалось почти всех "вытянуть". После этих так называемых выборов я уличную активность был вынужден продолжить. Потому что господин Лукашенко заявил: демократия была во время выборов, а сейчас она закончилось, только попробуйте выползти! Пожалуйста – мы пришли к зданию КГБ. Есть такие точки страха, и, чтобы лечить общество от страха, надо придти в эти места пусть даже небольшой группой людей. А сотни тысяч будут наблюдать за этим, и когда все оканчивается нормально, происходит в какой-то степени лечение от страха.

План номер два следующий. Беларусь – небольшая страна, на международной арене все решается за нас и без нашего ведома. Сейчас началась большая игра Лукашенко с Западом, и нам остается только использовать ее. Благодаря жесткости и общей позиции демократических сил удалось настоять на том, чтобы санкции против господина Лукашенко не были отменены, а были только приостановлены. Мы хотим использовать так называемые парламентские выборы, которые пройдут следующей осенью, для того, чтобы выдвинуть условия по изменению избирательного законодательства. Оппозиция должна создать единый избирательный блок, независимо от того, внесет власть соответствующие изменения в избирательный закон или нет. Мы должны предложить власти выбор: или она считает все наши голоса и тогда мы сконцентрируемся, или же, если она откажется менять закон, мы будем готовить площадь. Поставим господина Лукашенко и его новых партнеров перед выбором: считайте все наши голоса или гоняйте нас по площадям! Тогда уже вы, западники, не сможете дружить с ним, давать ему деньги, так что пусть они со своей стороны тоже давят.

Наконец, третий план. Если бы все зависело только от нас, белорусов, господина Лукашенко как политика давно бы уже не было, о нем бы уже забыли. Но Лукашенко находится на содержании у Кремля – это сварливая марионетка Кремля. Он из белорусской экономики сделал убыточный вариант экономики российской: до 11-12 миллиардов долларов в год дотаций (ну, в этом году поменьше будет, 7-8 миллиардов). Это сумма, эквивалентная 20% ВВП, да такого счастья в мире никто больше не знает! Благодаря этому счастью Лукашенко и контролирует страну. Потому что экономическая модель Беларуси - большой колхоз, 80% экономики под контролем, власть контролирует едва ли не каждое рабочее место. Конечно, такая экономика не может быть эффективной, она неконкурентоспособна, она производит одни убытки. Но господин Путин покрывает эти убытки. А господин Лукашенко, как бы он на людях ни ругался, всегда занимает нужную господину Путину позицию.

Конечно, для Путина лучше такой руководитель Беларуси, чем демократическое правительство. Понятно, что эти страхи Кремля преувеличены, потому что симпатии в белорусском обществе разделены. Понятно и другое: любой демократически избранный парламент не повернет немедленно Беларусь в какую-то одну сторону, постарается и там сохранить отношения, и сям их развить. У нас есть разные люди: кто любит «Русский мир», кто любит Европу, кто любит просто Беларусь, не хочет ни туда, ни сюда. Если мы намереваемся установить в Беларуси демократию сейчас и немедленно, то, боюсь, украинские проблемы покажутся цветочками по сравнению с нашими. Мы боимся потерять нашу страну, потому вынуждены себя сдерживать, вынуждены работать с обществом и даже, извините, просто ждать, пока у господина Путина не окажется слишком много проблем, чтобы мы могли заняться своей демократией.

– Предположим, план номер один, план номер два и план номер три успешно претворены в жизнь. Предположим, вы стали руководителем белорусского государства. Прошу вас дать короткий ответ: что вы будете делать с Союзом России и Беларуси? Распустите или нет?

– Я считаю, что Беларусь должна быть демократией. Решение глобальных геополитических вопросов принадлежит демократически избранному парламенту.

– Вы лично сохранили бы Союз или распустили бы его?

– Я считаю, что союзное государство из двух таких неравноценных с точки зрения их потенциалов государств – это что-то немыслимое, невообразимое. По крайний мере, нужно изменить название этого проекта. Мы могли бы назвать это содружеством, союзом. Конечно, чего греха таить, Беларусь хотела бы сохранить свои позиции на российском рынке, не портить отношений с Россией. Конечно, мы должны будем тогда учитывать интересы России. Например, я знаю, как в Москве относятся к расширению НАТО. Наверное, мы должны были бы дать какие-то гарантии насчет нерасширения.

– Путем предоставления возможности России устроить у вас военную базу?

– Нет. В нашей конституции (в обеих редакциях, в том числе и лукашенковской) написано, что Беларусь стремится к нейтралитету.

– Когда вы 25 лет назад организовывали демократическую офицерскую организацию в Беларуси, то придумали День белорусской воинской славы, связав его с днем 8 сентября, годовщиной Оршанской битвы 1514 года. Это эпизод московско-литовской войны, в целом (если верить, по крайней мере, российским источникам) выигранной Московией. Под Оршей, однако, московское войско потерпело поражение от объединенной литовско-польской армии, частью которой были и полки, в которых сражались предки белорусов. Почему вы выбрали именно этот день?

– Великое княжество Литовское, Русское, Жемойтское было процентов на 80-90 славянским государством. В какой-то степени именно оно – прообраз белорусской государственности. Мы искали такую дату, которая была бы связана с хорошей военной победой. Согласитесь, 30 тысяч против 80, да одержать верх – это хорошая победа! Эта дата подходила в наибольшей степени, и мы ее использовали.

Я не думаю, что особенно кого-то в Беларуси оскорбит то, что сейчас в России в День национального единства празднуют годовщину изгнания белорусов и литовцев из Кремля. В 1612 году войска польской короны шли на помощь тем, кто сидел в Кремле, во главе с белорусским гетманом Ходкевичем, и не дошли. Ну что ж, в самом деле: не понравились русским в Кремле белорусы, взяли, выгнали (только не надо называть их поляками!) Пожалуйста, это ваша история, вы отстояли столицу вашей страны, ради Бога, празднуйте! Но мы тоже имеем свою историю, имеем право гордиться нашими предками и должны это делать.

– Не буду спорить с вашей версией прочтения истории, меня интересует немного другое. Конец 1980-х – начало 1990-х годов – период национального романтизма, Беларусь ощущала себя в новом качестве, скала опору в истории. Но сейчас вы бы тоже ничего не меняли: День белорусской воинской славы – годовщина Оршанской битвы, победа над Москвой, а не какая-нибудь, скажем, славная партизанская битва периода Второй мировой войны? Вам же с путинской Россией жить!

– Четверть века назад действительно была пора романтизма, когда Беларусь узнавала свою историю. В определенной степени это играло даже функцию провокации. Колоссальный информационный эффект: оказывается, у белорусов была своя история! Ведь это скрывалось от нас очень долго. Если вы спрашиваете у меня насчет аналога российского Дня защитника отечества, то мне больше всего нравится дата 27 ноября, годовщина Слуцкого восстания 1920 года против большевиков. Тогда из крестьян было сформировано две стрелковых бригады, которые в течение месяца пытались остановить Красную армию. На мой взгляд, это событие больше подходит под определение Дня защитника отечества. Во-первых, восставшие – это люди, которые называли себя белорусами. Во-вторых, восстание было не результатом мобилизации, а результатом добровольческого движения. А годовщину Оршанской битвы (тем более, что с началом сентября связана еще одна историческая дата – предки белорусов поучаствовали и в Куликовской битве тоже), мы могли бы сделать днем присяги курсантов военных училищ. Это как раз начало учебного года

– Скажите, вас беспокоит стопроцентная русификация Белоруссии? Что с этим делать?

– Конечно, беспокоит, потому что русификация означает умирание белорусской нации. В конце 1990-х мы остановили государственную измену господина Лукашенко, который хотел сдать наше государство в обмен на пост в Кремле.

– Вы считаете, тогда была реальная опасность поглощения Беларуси Россией?

– Была такая реальная опасность, но мы этого не допустили. Но, конечно, нам тяжело остановить политику убийства белорусского языка и борьбу против национальной истории. Но каждое поколение белорусов рано или поздно начинает задавать себе вопросы: где наши корни? Мы видим, что в стране очень быстрыми темпами растет интерес к истории, как грибы после дождя открываются курсы изучения белорусского языка. Белорусский язык умирает в деревнях, но возрождается среди молодежи, в первую очередь в Минске. Я не считаю, что надо запрещать какой-то язык, думаю, кстати, было бы хорошо воспользоваться тем, что господин Лукашенко провел через референдум закон о двух государственных языках. На практике, правда, это означало, что превалировал один язык, русский. Были годы, когда за разговор на белорусском на улице Минска милиция могла и задержать.

Государство должно помочь возрождению белорусского языка. Это можно сделать достаточно и просто: хочешь быть кандидатом в президенты – сдай экзамен на владение обоими государственными языками. Что такое два государственных языка? Человек приходит и обращается на одном из двух государственных языков к чиновнику, а чиновник отвечает на языке обращения. Я думаю, это вернуло бы престиж белорусскому языку. Но я не считаю, что надо делать резкие, силовые шаги, конечно, это долгий процесс. Нам не надо забывать русский язык, поскольку так мы сможем лучше сохранять наши экономические интересы на востоке. Надо понимать, что любой человек – ценность для государства. Пытаться кого-то прищемить, обидеть, выгнать из страны – значит, нанести вред государству. Вот мне о «Русском мире» часто задавают вопросы, что с его сторонниками делать? Но такие люди – тоже наши граждане, ну вот у них такие взгляды. Давайте думать, как вместе без войны ужиться.

– Географическая карта так распорядилась, что белорусскому политическому классу, действуя в интересах сохранения своей государственности, требуется балансировать не только между Россией и Западом, но теперь еще и между Россией и Украиной. Что делать в связи с российско-украинским конфликтом, как вы считаете?

– Я думаю, что в международным отношениях надо апеллировать к международному праву, только к нему. Конечно, можно говорить об исторической справедливости, о правильных и неправильных границах. Но надо при этом помнить: справедливых границ не бывает вообще, любую границу какая-то страна оспаривает! Чтобы бесконечно не убивать друг друга, договорились в 1945 году оставить все, как есть, потом это подтвердили в Хельсинкском акте, потом при распаде Советского Союза – в акте о создании СНГ. Не трогаем границы! Нарушено международное право – конечно, закон на стороне Украины.

– За то, что Россия нарушила международный закон, против нее введены санкции. Беларуси надо присоединяться к этим санкциям или нет?

– Беларусь, даже если бы очень захотела, не могла бы к санкциям присоединиться. Потому что мы не даем долговременных кредитов российским государственным банкам. Мы не поставляем высокотехнологичного нефтедобывающего оборудования России, мы его просто не производим. Но вопрос защиты украинской территории – в первую очередь это задача самих украинцев. Я скажу честно: мне жалко тех белорусских ребят, которые по идеалистическим соображениям уехали в соседнюю страну воевать. Мы потеряли молодых здоровых парней, романтически настроенных, энергичных. Пусть украинцы защищают свою землю сами! А что касается санкций – это роскошь для "больших дядек", мы не слишком большая страна. Тем более речь идет о двух родственных нам по культуре народах. Наоборот, нам надо играть роль посредника. Не место для переговоров предоставлять и кофе ведрами подносить, как господин Лукашенко, по его собственным словам, делает, а играть роль независимого и ответственного посредника.