Алесь Беляцкий: Замороженный конфликт в Беларуси не решится сам по себе

Вопрос прав человека и развития демократии в нашей стране не должен отходить на третий план.

Два дня белорусские правозащитники в Вильнюсе обсуждали ситуацию с правами человека в Беларуси накануне пересмотра санкций в отношении высшего руководства страны.

Правозащитники встречались со специальным докладчиком ООН по ситуации с правами человека в Беларуси Миклошем Харашти. Сейчас они готовят большое заявление по ситуации в Беларуси и обращение к европейским политикам.

Руководитель правозащитной организации «Весна» Алесь Беляцкий рассказал «Белорусскому партизану» о том, почему он не ждет ничего хорошего от нынешней политической оттепели в Беларуси.

- Ситуация с продлением моратория на санкции против руководства Беларуси складывается не так, как хочет оппозиция и белорусское общество. Вероятность того, что мораторий продлят или вообще отменят санкции очень высока, хотя ничего в лучшую сторону в Беларуси не меняется. Фактически, единственной силой, которая может повлиять на Европу, на Запад в плане сохранения этих санкций, остаются правозащитники, потому что авторитет белорусских оппозиционных политиков сейчас крайне низок. Какова позиция белорусских правозащитников в этом вопросе?

- Для нас важно, чтобы было общее понимание среди всех правозащитников по принципиальным для нас пунктам. Тем более, в демократических, неправительственных организациях, где мы не руководствуемся какими-то авторитарными тенденциями и каждая организация имеем право на свое мнение.

В начале декабря мы приняли обращение к белорусским властям, в котором мы определили пять основных пунктов, которые мы считаем маркерами для оценки ситуации улучшения или ухудшения с правами человека в Беларуси, которые, как мы считаем, важно было бы исполнить белорусским властям или начать их исполнять в это время заморозки санкций.

Состоявшаяся в Вильнюсе дискуссия показала, что все, в принципе, единодушны в том, что ситуация не меняется к лучшему и ничего из того, что мы писали: смертная казнь, регистрация неправительственных и политических организаций, наличие политических мигрантов, которые не могут вернуться в Беларусь, уголовная ответственность за деятельность незарегистрированной организации и постоянные репрессии против журналистов. Пункты понятные, ясные и тут у нас полный консенсус, что улучшения по ним нет.

Почему лично для меня важен вопрос срока принятия решений по санкциям? Потому что в конце этого срока будет дана оценка ситуации с правами человека в Беларуси Евросоюзом. Нам важно, чтобы мониторинг проводили не только белорусские правозащитные организации, но также международное сообщество и авторитетные организации. Учитывая, что Беларусь не является членом Совета Европы, мы не можем запустить в полную силу, например, механизмы Совета Европы по защите прав человека, тот же Суд по правам человека в Страсбурге. Поэтому у нас остается немного таких механизмов. Один из них – это тот период оценки ситуации с правами человека, который дает заморозка санкций. 

Я считаю, что абсолютно логичным является продолжение периода заморозки санкций и мониторинга, а не снятие этих санкций. Потому что опять же наличие даже замороженных санкций дает возможность проводить этот мониторинг и влиять на ситуацию с правами человека в Беларуси.

- Санкции были введены против Лукашенко за жесткие, брутальные репрессии против оппозиции и гражданского общества, за аресты, подавление независимых медиа…

- И за фальсификацию выборов...

- …и за фальсификацию выборов. Ваши же требования лежат уже на следующем шаге развития. Вы не боитесь, что европейские и американские политики, чиновники, счастливы уже хотя бы тому, что в Беларуси ситуация не ухудшается, что не арестовывают, не избивают, не убивают. Они и не думают о том, что она должна еще и улучшаться. Вопрос санкций – это политический вопрос, а не вопрос развития гражданского общества в Беларуси. И правозащитники здесь не самые лучшие советники для европейских бюрократов.

- Опасность этого есть, она ощущается. Мы видим, что вопрос прав человека, развития демократии в Беларуси отходит куда-то на третий план.

Геополитическая ситуация сложная. Лукашенко занял определенную позицию, которая в какой-то степени на самом деле удовлетворяет часть европейских политиков, потому что есть более острые проблемы. Они считают, что заклеили белорусскую рану пластырем, отложили на какое-то время в долгий ящик и это может полежать, пока решаются проблемы с беженцами, террористическими атаками. Но мы-то прекрасно знаем, что этот замороженный конфликт между гражданским обществом и властями в Беларуси не решится сам по себе, не рассосется. Он просто отложен, но в любой момент он может проявиться в экономическом кризисе и тогда опять все возьмутся за голову: «Почему этот кризис происходит в Беларуси, где вроде бы мы это дело как-то урегулировали». 

Любые неурегулированные проблемы все равно выстреливают рано или поздно. Поэтому мы считаем и мы будем стараться, чтобы Беларусь оставалась в повестке дня Европейского Союза и чтобы требования ЕС по таким основополагающим для нас вещам, как права человека, демократия в Беларуси, оставались на достаточно высоком уровне.

- Но вы как чувствуете, чуть легче стало жить и работать правозащитникам, чем было полгода назад? Вы уже ходите по улицам, не оглядываясь, или ничего не изменилось?

- Для нас, по большому счету, ничего не поменялось. Что касается правозащитников, то этот прессинг, давление, шел все время.

Прошлый год, я напомню, начался историей с выдворением Елены Тонкачевой, руководителя одной из известных в Беларуси эффективных организаций. После этого начались преследования Леонида Сударенко, правозащитника из Гомеля, которого обвинили по уголовным статьям, потом налоговая инспекция не слезала с него.

А сейчас новая песня с конфискацией части моей квартиры по решению суда еще 2011 года. Мы видим, как все время идут определенные сигналы, которые держат нас в напряжении и касаются именно правозащитников.

Другие сигналы идут в сторону журналистов. Вспомним арест Александра Алесина или бесконечные штрафы для журналистов, которые работают на СМИ, незарегистрированные в Беларуси. Они также показывают, что журналисты находятся под большим вниманием властей и являются группой риска.

Плюс - не закрыты уголовные дела, которые у нас остаются по антифашистам, по Алесю Михалевичу. Наконец, появился новый политзаключенный, про которого вообще не было никакой информации, Это Михаил Жемчужный. В конце концов эта информация появилась, которая показывает, что он был спровоцирован. Это реальный политзаключенный, потому что разработка его проводилась в 2013 году и по результатам той разработки он был арестован в 2014 году и в 2015 было вынесено судебное решение.

- Все так тихо и незаметно было, что никто и не заметил.

- Минимум информации был.

- А Андрей Бондаренко? Он же правозащитник, а вы как-то не заступились за него, когда его судили?

- Дело в том, что я лично считаю, что Андрей Бондаренко находился под контролем КГБ и по крайней мере некоторые из тех эпизодов, которые проходят в уголовном деле, были спровоцированы КГБ, но в то же время с его стороны там были определенные действия, которые, я считаю, что его не украшают.

- Знаете, если к нам на улице будет цепляться кто-то под видом пьяного или какая-то сумасшедшая баба будет на нас кидаться, то в какой-то момент наши нервы могут не выдержать и мы дадите ей по голове каким-то тяжелым предметом.

- Значит, не занимайтесь правозащитой. Идите работать куда-нибудь в другое место, но не занимайтесь правозащитной деятельностью.

- То есть если на вас кидаются какие-то пьяные люди, вы не защищаете себя и не отмахиваетесь от них никак?

- После трехлетнего пребывания в тюрьме и многочисленных провокаций, которые были организованы тоже спецслужбами через самих зеков, я стараюсь не отвечать на провокации… У меня есть понимание, что в таких ситуациях ты не должен провоцироваться. Если ты будешь провоцироваться, значит, ты будешь подставлять себя.

- То есть вы по Бондаренко не будете предпринимать каких-то специальных действий в его защиту и реабилитацию?

- Для его реабилитации таких формальных поводов сейчас нет. Может быть, когда раскроются архивы КГБ. Но сейчас если говорить по тем случаям, которые происходили, там есть нарушения закона с его стороны.

- Но по Жемчужному вы будете действовать?

- По уголовному делу Жемчужному однозначно видна рука КГБ. Потому что КГБ провоцировал дачи взяток, которые потом ему повесили. Его разрабатывали как возможного иностранного шпиона, и все показывает, что это абсолютно провокация. Там это видно из материалов уголовного дела. А в случае с Андреем Бондаренко это вообще ни откуда не видно. Можно только предполагать политический подтекст дела Бондеранко. Но это мое личное мнение.

- Как так получилось, что осуждение Жемчужного произошло незаметно для правозащитников и общественного мнения?

- Дело было закрытое, на него фактически никого не пустили и мы вообще не имели информации про дело ни от адвоката, ни тем более от него самого. И только после того, как он получил на руки судебное решение и обжалование судебного решения, эти документы были им переданы официально через почту тюрьмы одному из наших правозащитников. Мы проанализировали дело и убедились, что да, там однозначно политическая расправа. Мы получили ту информацию, которая разрешает утверждать, что он является политзаключенным.

- То есть его просто обманули, развели, как это часто бывает, когда нашим гражданам говорят, чтобы не обращались к правозащитникам и журналистам, что, мол, суд разберется. Он надеялся на «честный белорусский суд»?

- Нет, дело в том, что он был задержан и не имел возможности обратиться и дать полную информацию. Потому что ясно, что в письмах есть цензура… Адвокат молчал. Он был под подпиской, он не давал никакой информации.

- А что вы будете делать со своими 20% квартиры, которые у вас описали? Подарите государству коридор или балкон?

- Я написал жалобу, поэтому посмотрим, как дальше это дело будет развиваться. Но я тоже это связываю, конечно, со своей деятельностью, с моей активностью. Потому что этот вопрос вообще никак не решался четыре года, а сейчас почему-то был поднят и ему резко дали ход.

- Это вам такой привет, намек, мол, давай по санкциям не выступай, а сиди тихонько?

- Ну, и не только по санкциям, потому что наша позиция достаточно активная, и моя личная, и нашей организации. Я много езжу, выступаю, говорю, стараюсь как-то повлиять на то, что делается у нас в стране. Конечно же, я считаю, что это спецслужбы мне передали «привет».

- Мы наблюдаем некую оттепель в белорусской политике. Действительно, после президентских выборов никого не посадили, не избили…

- Единодушное мнение белорусских правозащитников, что никаких серьезных изменений к лучшему нет. Выпуск политзаключенных - большое радостное событие. Но вопрос не закрыт. И в любой момент они опять могут у нас появиться, потому что не происходит каких-то комплексных изменений в политике и у власти нет желания проводить эти изменения. То, что было сделано белорусскими властями, сделано только под давлением и стиснув зубы. И было сделано полшага назад. Никаких серьезных изменений у нас не наблюдается.

- С одной стороны, мы видим действия спецслужб, КГБ, МВД, с другой стороны, очень активны белорусские дипломаты, они ездят по Европе, ведут переговоры. И оттепель или нет, но по крайней мере ситуация не ухудшилась. Вы в Минске встречаетесь с какими-то чиновниками, они не пытаются с вами обсудить ситуацию? Есть ли разница между политической частью белорусской власти и спецслужбами? Может быть, все эти истории с репрессиями сейчас – это эксцессы белорусских спецслужб, которые не понимают, что время поменялось?

- Таких контактов, прямых контактов нет. Власти не идут ни на каком уровне на эти контакты и очень давно. Фактически, с начала 2000-х годов, уже почти 15 лет все эти контакты были очень-очень редкие. В лучшем случае это был обмен информацией, когда обсуждался самый первый универсальный периодический доклад. Тогда представителей «Весны» приглашали в администрацию, где просто состоялся обмен мнениями. Это не была какая-то серьезная встреча. После этого все прекратилось.

В 2003 году организация «Весна» была закрыта, прошла целая волна закрытия неправительственных организаций. Тогда было закрыто около 400 НПО в Беларуси. Практически то же самое происходит в России сейчас. Там другая форма давления, но она также приводит или к закрытию организации, или к появлению «иностранных агентов». У нас их просто закрывали. И мы попали под эту волну. 

Власти какой сигнал послали? Нет правозащитников, нет проблем с правами человека в Беларуси. Такого было понимание ситуации властями на то время. Тем не менее ни одна из закрытых правозащитных организаций не исчезла. Они или же перерегистрировались под другими именами и формами, или же, как мы, работают без регистрации, просто по факту. Мы находим какие-то возможности все равно влиять на ситуацию в Беларуси – или же через международные механизмы и встречи, или же через СМИ. Мы просто смотрим, чтобы те проблемы и вопросы, которые мы ставили, они иногда решаются с учетом нашей позиции. Происходит опосредованное влияние на ситуацию в Беларуси. Один из примеров – это вопрос политзаключенных, с чего мы начинали. Евросоюз называл четырех человек. Этот список был определен Евросоюзом в четыре человека. Мы определили, и тут было общее мнение всех белорусских правозащитных организаций – шесть человек. И в августе 2015-го года белорусские власти отпустили шесть человек. Есть ли влияние нашей позиции по политзаключенным? Я считаю, что есть. Это один из примеров. Таких примеров достаточно.

- Но пока даже по гуманитарным вопросам диалог с властью не восстановился?

- Есть организации, которые имеют определенную специфику работы. Например, офис по правам инвалидов, у которого хорошие контакты. По правам инвалидов они много решают с властями, насколько я знаю. Что касается общественно-политических прав, то тут все хуже. Никаких контактов практически нет, ни в рамках универсально-периодического доклада, ни в рамках других каких-то площадок, где присутствуют неправительственные организации. Сейчас нет никаких площадок, ничего, чтобы за одним столом могли сидеть и правозащитники, и представители белорусских властей. 

- Помогать инвалидам – это, конечно, хорошо и правильно...

- Это нужно. На самом деле, это тоже большая проблема.

- Но есть проблема с тем, что белорусские власти научились использовать правозащитное поле и правозащитные организации для того, чтобы создать такое псевдо- или квазиправозащитное пространство. Насколько велика опасность того, что сейчас в Беларуси, как грибы после дождя, появится масса фейковых правозащитных организаций, которые будут получать помощь из Европы, а на самом деле они аффилированы с властями и только имитируют правозащитную деятельность, изображая, что в Беларуси все с правозащитой в порядке? Точно так же, как есть много медиа, которые никогда не пишут о политике и общественных проблемаз, а пишут о праздниках, культуре, искусстве и так далее.

- У нас эта практика как-то не прижилась. Белорусские власти в этом более прямолинейны и не используют эти «правительственные неправительственные организации», которые очень активно используются, например, в Казахстане и финансируются государством. Там на самом деле есть и такие, и такие. У нас - нет. В Беларуси черно-белая ситуация, но примеры какие-то есть тоже. Что касается остатков «Платформы» после всех разборок с Бондаренко, то ясно, что они сейчас, по каким причинам, занимают абсолютно лояльную позицию по той теме, которой они занимаются: это ситуация с правами человека в тюрьме. Но других таких случаев нет, поэтому такой опасности нет.

- Я так наблюдаю за вами со стороны и вижу, что вы в хорошей форме. Многие деятели белорусской оппозиции, проведя несколько лет в тюрьме, выходили если не сломленными, но сильно подавленными. Например, Андрей Санников долго не мог прийти в себя после освобождения. За счет чего вы такой живчик и оптимист?

- Не знаю, тяжело сказать. Я не буду сравнивать ситуацию с Андреем Санниковым, потому что мы находились все-таки в разных ситуациях. Кандидаты в президенты – это были личные враги президента, поэтому они оказались в тюрьме. Александр Лукашенко рассматривал их как личных врагов и уровень давления на них был значительно сильнее, чем на других политзаключенных. Во мне и других правозащитниках он видел опасность, но не видел врага.

Кроме того, тюрьму каждый переносит индивидуально. Тут нет одного общего подхода и каким-то людям она дается легче, каким-то тяжелее. Все зависит от многих факторов. У меня так получилось, что особенно как-то изменяться я себе такого права не давал. Каждый день у меня была психологическая установка, которую я себе давал или в начале дня, или в конце, что я должен остаться таким, каким я пришел, должен выйти таким, каким я пришел в тюрьму. Но насколько это получилось? Наверное, не совсем, потому что все равно тюрьма меняет всех, она изменила как-то и меня. Возможно, внешне это не так видно.

- Каким вы стали после тюрьмы?

- Больше жизненного опыта появилось, потому что там много контактов с очень разными людьми, которые сидят по разным причинам: и убийцами, насильниками, с теми, кто непонятно, как туда попали. Это все разные люди и, конечно, этот опыт общения, хотя он у меня был ограничен, потому что мне не давали контактировать с другими заключенными, но все равно он остается за тобой.

- Жена иногда вздрагивает от ваших тюремных привычек?

- У меня их, открытых, нет. Не знаю, как на счет закрытых.

- 2016 год – это год парламентских выборов. Есть надежда, что они пройдут спокойнее, чем все предыдущие. Может быть, даже кому-то из оппозиционных или гражданских активистов удастся пройти в парламент, хотя шансов практически нет. Вы лично будете участвовать в парламентских выборах?

- Мы будем наблюдать. Правозащитники – это функция, которая всегда в последние годы за «Весной», и мы проводим наблюдение за выборами. В декабре 2015 –го года мы уже собирались, подводили результаты наблюдения за президентскими выборами. Сразу же большинство наших «весновцев» высказались за то, что нужно наблюдать за следующими выборами. Хотя, опять же, никто никаких чудес не ждет от будущих выборов. Наблюдение является эффективной формой мониторинга, а мониторинг – одна из наших главных задач.

- Но вы лично баллотироваться не будете?

- Нет, я не политик.

- Сейчас какие-то процессы идут в белорусской оппозиции: конгрессы, единения, правоцентристы, левоцентристы, - вы как-то участвуете в этих консультациях, будете участвовать в этих конгрессах или нет?

- Нет, мы являемся естественными союзниками всех демократических организаций в Беларуси без их отличия на хорошие или плохие. Это значит, что они все наши потенциальные клиенты, потому что все, несмотря на эти оттепели, могут пострадать. Любой из них в любой момент может очутиться в тюрьме и получить много разных неприятностей. Поэтому мы работаем со всеми, это наш принцип от самого начала образования организации.

В этом году, кстати, в апреле нам будет уже 20 лет. В 1996 году, когда был разогнан «Чернобыльский шлях» в Беларуси, 26 апреля, это день образования «Весны». Тогда сотни людей были задержаны и наша работа началась именно в тот день. Принцип был заложен тогда и он остается сейчас: мы работаем со всеми, мы помогаем всем, кто отстаивает свои права, кто отстаивает демократические принципы в Беларуси.

- 20-летие как-то грандиозно будете праздновать?

- Мы наметили ряд мероприятий, сделаем фотовыставку, выпустим книжку, эссе и воспоминания про 20 лет «весновцев», сделаем еще ряд фоторепортажей по работе региональных отделений «Весны». Будут также встречи с белорусскими правозащитниками из других организаций. Естественно, мы будем как-то это отмечать, потому что 20 лет «Весны» - это срез тех проблем, которые мы имеем, благодаря этой власти.

- Накануне рассмотрения вопроса по белорусским санкциям вы будете делать какое-то специальное заявление, направлять в Брюссель какие-то материалы или что-то еще? Или все ограничится встречами с еврочиновниками и правозащитниками?

- Посмотрим. Может, мы выйдем на какой-то специальный документ. Конечно же, встречи тоже будут. Они уже проходят и будут продолжаться до самого принятия решения. И тут для нас, еще раз подчеркиваю, чтобы белорусский вопрос не ушел с повестки дня Европейского Союза. Для нас важно, чтобы мы оставались актуальны.

- Чего вы ждете, как правозащитник, от 2016 года, от политической или гражданской ситуации в стране?

- К сожалению, больших надежд на 2016 год у меня нет, но жизнь иногда приносит разные сюрпризы. Не хотелось бы, чтобы эти сюрпризы были плохие. Мы работаем, мы знаем, что сейчас должны работать с ЕС по вопросу мониторинга во время санкций. Мы знаем, что следующий вопрос – это вопрос спецдокладчика по Беларуси в комитете по правам человека ООН, по которому мы также будем работать ближе к лету.

Потом - парламентские выборы. Практически, год расписан. Так что мы будем заниматься такими текущими делами и будем проводить тут летние правозащитные школы, будем работать с распространением информации, будем встречаться с людьми, будем проводить всякие разные мероприятия. Поэтому работы хватает.

- А что с молодыми правозащитниками? Вы 20 лет занимаетесь правозащитной деятельностью, я 20 лет занимаюсь журналистикой. Но в журналистику молодежь еще как-то приходит, а вот в правозащитниках как-то не особо.

- Во-первых, я еще не старый. Если посмотреть на российский правозащитный бомонд, то там люди постарше, другое поколение. А во-вторых, если зайти и посмотреть в наше помещение, то там есть молодые люди. 

Молодые люди приходят в правозащитное движение. Они есть в «Весне», они есть у нас в офисе, есть в других организациях. Это реальность. У нас в этом плане, может, лучше, чем в других общественных организациях или политических партиях, потому что мы работаем с молодежью. Есть новое поколение правозащитников. 

- Дай Бог, чтобы им пришлось не 20 лет бороться.

- Так не получится. Потому что это вопросы, которые не решаются изменением власти: изменили одного на второго и все наладилось, как и в Украине. Это долгий процесс.