Сирота из Минска: Если сократят, то окажусь на улице — ни прописки, ни жилья

Девушка-сирота, закончившая с отличием Ветеринарную академию, не смогла получить ни работы, ни служебного жилья.

Оксане Юрьевой 29 лет. Сиротой она стала, когда исполнился год — мать лишили родительских прав. В 23 года, согласно закону, этот статус девушка потеряла. Правда, в жизни Оксаны ничего не изменилось: нет близких, семьи и якобы гарантированного государством жилья. Сейчас она живет в постоянном стрессе: вот-вот лишится регистрации, которую ей четыре года назад дала «тетя Нина» — просто неравнодушная женщина. «Тетя Нина» умерла два года назад, и сейчас ее сын через суд аннулирует регистрацию Оксаны. И тогда девушка станет бомжом.

Журналисты tut.by встретились с Оксаной чтобы разобраться, как так случилось, что она не получила никакой поддержки от государства и скоро станет человеком «без определенного места жительства».

Мать видела один раз в жизни и если бы уехала с ней — погибла бы

Оксана не привыкла к вниманию. От кофе отказывается — говорит, перед выходом пила его дома. Разговор клеится с трудом. Оксана собирает тонкие пальцы на коленях и отводит большие карие глаза в сторону окна. Кажется, это тот случай, когда из лабиринта памяти нужно достать то, что причиняет невыносимую боль. Она все же решается.

Маму свою девушка видела лишь однажды. Когда ей было пять лет, мать приехала в детский дом, чтобы взять Оксану и ее старшую, шестилетнюю, сестру домой на выходные.

— Я просто убежала, не нашла сил даже взглянуть на нее. А сестра поехала с ней и… сгорела заживо в доме.

Мать пошла за выпивкой, оставила ребенка без присмотра, вспоминает Оксана.

Больше эта женщина в жизни девочки не появлялась. Сначала Оксана жила в детском доме в Орше, а потом воспитывалась в школе-интернате в Поставах. После девятого класса ученикам нужно было куда-то поступать. Выпускникам предложили несколько специальностей, выбор которых был ограничен местом прописки.

— Можно было учиться на швею, повара, ветфельдшера и даже хозяйку усадьбы, — с иронией вспоминает Оксана. — Я была отличницей, точно не об этих специальностях мечтала. Но выбора не было. В итоге поступила в Лужеснянский аграрный колледж.

С этого момента Оксана поняла, что в жизни бывает еще хуже, чем казалось до этого. Девушка приехала на новое место без денег, думала, что будет, как и прежде, на государственном обеспечении: еда в столовой, общежитие и пособие. На тот момент ей было 16 лет.

— В столовой не покормили. Пришла на урок, а у меня спросили, почему без ручки и тетради. Призналась, что денег нет — все засмеялись. Тогда и решила уехать зайцем на дизеле обратно в Поставы, где у меня была тетя Нина. Она, когда я жила в школе-интернате, забирала меня к себе на выходные. Просто так, потому что жалела. Тетя Нина приютила недели на три, пока не начались выплаты пособия. Тогда я вернулась в колледж и быстро догнала всех по учебе.

Тети Нины не стало два года назад. Теперь ее сын через суд будет аннулировать прописку Оксаны. Другого выхода нет — перепрописаться девушке негде, добровольно выписаться в никуда не позволяет законодательство. Оксана станет бомжом и будет должна возместить 1,5 миллиона судебных издержек.

Одиннадцать сестер

Когда Оксане исполнилось 18 лет, она увидела свое «личное дело», в котором говорилось, что у нее есть одиннадцать сестер. Из них она знакома только с двумя. Одна была удочерена и уехала жить в Италию, другая живет в Беларуси, но видятся они редко.

В 2006 году Оксана Юрьева поступила в Витебскую государственную академию ветеринарной медицины. Там же ей дали общежитие. На тот момент девушке было двадцать лет, но уже ближе к сроку окончания вуза Оксана стала задумываться о жилье. Сироту должны были поставить на очередь в момент совершеннолетия. Но этого никто не сделал. Новый закон, который был принят в 2005 году о социальных гарантиях детей-сирот, предполагал потерю статуса сироты в 23 года (раньше было в 25 лет), — он застал Оксану врасплох.

— Нам в интернате никто не объяснял наших прав, мы толком не знали, что нам положено. И только в академии до меня стало доходить, что я могу попросить у государства жилье. Поэтому еще до того, как мне исполнилось 23 года (на то время Оксана была еще студенткой ветеринарной академии. — ред.), обратилась в Витебский областной исполнительный комитет с просьбой предоставить мне жилье социального пользования. Там отказали, сославшись на то, что жильем меня обеспечат по первому месту работы.

«Отказали в работе из-за того, что смазливая и нестабильная»

И Оксана поверила. А на распределении не раздумывая согласилась ехать в СПК «Кухчицы» (Клецкий район) лишь потому, что раньше была в этом хозяйстве на практике, да и председатель заверил — дадут жилье. Приехала в колхоз, а жить оказалось негде. Обещанного домика для молодого специалиста руководство не нашло. Оксана поселилась у женщины, у которой жила когда-то во время практики.

— Она даже деньги за жилье брать не хотела, жалела меня. Но пользоваться этим бесконечно было для меня невозможным. И только когда собралась увольняться, председатель назначил человека, который должен был заниматься моим жилищным вопросом. Сначала мне было предложено подселение в цыганскую семью, но после отказа выделили жилье в бывшем лабораторном корпусе, а там — ни воды, ни канализации, ни плиты. Как жить? Уволилась и поехала искать любую работу, лишь бы дали общежитие.

Оксана пришла к журналистам с пакетом документов и двумя дипломами — там баллы от 7 до 10, считай, отличница. Особая ее гордость — языки. По латинскому в дипломе десятка, итальянский знает хорошо. Говорит, что на последнем курсе академии, чтобы заработать денег, ездила в Москву переводчицей.

— Итальянский выучила, когда летала к «родителям» в Италию. У каждого ребенка из интерната была такая семья. Причем некоторых ребят эти родители поддерживают до сих пор, в том числе и материально. Мои же итальянские родители были строгими, говорили, что надо самой зарабатывать на жизнь, но всегда хорошо меня одевали. Не новое покупали, конечно: много чего отдавали соседи…

После увольнения из СПК «Кухчицы» Оксана уехала искать работу в Дзержинск, где устроилась ветврачом на местную птицефабрику. Правда, долго работать девушка там не смогла — начался кашель — аллергическая реакция на куриный пух. Тогда Оксану взяли на работу ветврачом в Фаниполь — там тоже была птицефабрика, но держать в руках кур уже не было необходимости. В Фаниполе предупредили: нет мест в общежитии. Пришлось снимать комнатку у женщины. Потом снова уволилась. Работу Оксана меняла несколько раз — искала ту, где есть общежитие. Было время, что работала даже на стройке.

— Там пообещали хорошую зарплату. Правда, сначала платили мало, но у меня и навыков-то не было. А потом, когда наловчилась, хорошо штукатурила, думала — заработаю! Но нет. Дали как-то двухкомнатную квартиру сделать, пообещали семь миллионов, а по итогу заплатили в конверте только три. Там узнали, что я сирота, что некому за меня заступиться. Уже потом я начала скрывать, что сирота — потому что ничего хорошего этот статус не приносил.

Еще Оксана пыталась устроиться ветврачом на Минский мясокомбинат, поскольку там через полгода была перспектива получить комнату в общежитии. На работу в итоге не взяли, сказали, что не доверяют «смазливой девушке с нестабильной трудовой деятельностью».

Оксана никого не винит, не злится, нет в ее словах посыла — «мне все должны». Просто кажется, что передо мной бесконечно истерзанный, измученный человек. Здоровье и семья — вопросы, которые затягивают ее глаза блестящей пленкой и заставляют отводить взгляд в окно. У девушки сколиоз IV степени.

— Сейчас работаю в «Евроопте»: хожу по залу с тележкой и формирую заказы на дом. И всегда думаю о том, чтобы не попался заказ с большим весом, например, пятилитровые бутылки с водой. Поднять их не могу (спина не позволяет, да и вес у девушки, как у подростка, — 43 килограмма. — ред.), и тогда Светка бросает свою тележку, бежит ко мне и помогает.

Света — единственная подруга Оксаны. Именно она посоветовала девушке обратиться к журналистам: может, услышат историю неравнодушные люди и чиновники, помогут. Оксана своей работой очень дорожит, говорит, что если сократят, то окажется на улице — ни прописки, ни жилья.

Были у Оксаны и серьезные отношения.

— Но в итоге или отворачивались, или предавали. Кого-то отпугивала моя спина, кому-то не хотелось строить со мной семью из-за того, что у меня нет родителей. Страшно звучит, но я, как была, так и осталась сиротой. Мне кажется, что если бы у меня было жилье — была бы хоть какая-то опора в жизни.

С просьбой о предоставлении социального жилья девушка обращалась не только в Витебский облисполком (тогда еще Оксане не было 23 лет и можно было поставить ее на очередь. — ред.), но и дважды писала в Оршанский районный исполнительный комитет, в Министерство жилищно-коммунального хозяйства.

Чиновники старательно перечисляют все пункты законодательства, где говорится о правах сироты на социальное жилье, соглашаются с тем, что Оксана имела на него право, но упустила все сроки — с 23 лет она уже не сирота, а значит, не должно быть к государству никаких претензий.

Одни пишут, что на учет ее должны были поставить еще в Орше, где Оксана получила статус сироты, другие кивают на то, что жилье ей должны были выделить по первому месту работы. Это похоже на бег по замкнутому кругу. Оксана надеется, что этот текст прочитает человек, который сможет помочь ей с жильем и работой — на жизнь в Минске девушка не претендует. Возможно, кто-то сможет оказать девушке юридическую помощь — государство ведь не выполнило свои обязательства.