Александр Мосейкин: В СКА меня называли дедом

Сейчас узнать в Александре Николаевиче Мосейкине знаменитого в прошлом гандболиста тяжело.

Если бы Александр Мосейкин остался в Германии, где ему в начале 1990–х сулили роль играющего тренера, то встретиться и поздравить его с 55–летием было бы проблематично. Если бы он проводил дни и ночи в своем доме в Ждановичах, то наша прогулка по дорогам его жизни, вместившей спортивные взлеты и падения, смерть одной из дочерей, проблемы со здоровьем и почти полное забвение, получилась бы не такой выразительной. Но один из творцов золотой эпохи минского СКА последние несколько лет живет на хуторе вблизи деревеньки Ивезянка Дятловского района, где разводит всякую живность, облагораживает захиревшее озеро, собирается начать ремонт внутри дома и отдыхает от суеты «большой земли», пишет Прессбол.

«Я–то не против встретиться. Только далеко я теперь. Если общественным транспортом, то вам надо сначала на поезде до Барановичей ехать, затем на дизеле до станции Выгода и после этого еще километра четыре пешком по проселочной дороге или где–то два с половиной через лес. Можно через Дятлово, но оттуда автобус ходит только по четвергам, в неудобное для вас время, и доезжает лишь до соседней деревни Ивезь, откуда еще порядочно топать. Поедете?»

— Рад видеть. Чувствуйте себя как дома. Печку я уже протопил — тепло скоро пойдет. А пока что будете: кофе, чай?

Сейчас узнать в Александре Николаевиче знаменитого в прошлом гандболиста тяжело. Густая борода делает его больше похожим на философа, писателя или художника (творческий человек — скульптор, кстати, жил в этом доме раньше). Однако мастерка с лейблом SKA MINSK на спине, крепкое рукопожатие и исполинский рост говорят: перед нами именно он. Тот самый столп защиты «армейского» клуба, который с поднятыми вверх руками, кажется, едва не доставал до потолков спортивных залов.

— Уже, наверное, стоптался немного. Но когда за СКА выступал, 198 сантиметров был. Официально мне, правда, 204 ставили. При измерении роста специально в струнку вытягивался, чтобы выше быть. Наличие двухметровых ребят давало возможность заявлять лишних игроков в состав.

Место, в котором поселился Александр Мосейкин, конечно, расположено далеко от основных транспортных магистралей. Но он по этому поводу совершенно не переживает. Говорит, что любит уединенность (может, поэтому, когда выступал, не дал ни одного интервью, да и затем общался с журналистами немного?). А показывая нам свои примостившиеся на берегу озера постройки, то и дело повторяет: «Красиво–то как! Вот если бы вы летом приехали, вообще обалдели бы!»

— Есть дом. Если надоест здесь, поеду туда. Но пока не тянет. Последний раз был на «большой земле» в октябре. Пока с дочкой дошли до электрички и зашли на рынок в Ждановичах, столько нервов сжег! Толкаются, на ноги наступают, ругаются... Люди сейчас стали обозленные, не такие, как раньше. Здесь, надо сказать, тоже всяких хватает — браконьеры, допустим, эти места жалуют. Но, так или иначе тут народу меньше. И мне это нравится. Плюс руки всегда при деле, что гонит из головы всякие плохие мысли. Тут у меня гуси, куры, индюки, свиньи... Овцы есть, но вам их не покажу. Из–за того, что сена на зиму не заготовил, отдал их на время знакомому в соседнее село.

— Корову завести не думаете?

— Ох, увольте! Я тут от козы недавно чуть избавился. На год Козы мне подарили: привезли такую цирковую — всю размалеванную, в блестках. Молоко давала. Ни одного окурка благодаря ей возле дома не было. Но сколько вреда нанесла! Деревья посадил — все саженцы слопала. Курю — подходит, прямо изо рта сигарету вырывает и деру. Ну да это еще ладно, терпел. А когда до приезда автолавки надо было еще целый день ждать, а она сожрала мой последний запас сигарет (полторы пачки), тут я уже не выдержал. Честно признаюсь, хотел ее утопить вот в этом озере. Удрала. Дня два ее не видел. Потом пришла. И я бесплатно отдал ее сначала в одну соседнюю деревню (человек подержал два месяца и назад привез), а затем — в другую.

— Ближайший магазин от вас далеко?

— В Белогурне, примерно в пяти с половиной километрах отсюда, если идти по дороге, или на километр меньше — если через лес. Хожу. Но не очень часто. Сюда ко мне автолавка два раза в неделю приезжает. Все, что надо, привозит. Даже фрукты и овощи.

— Не чувствуете себя Робинзоном Крузо?

— Пятницы–хозяйки у меня нет. Да если и появится, то ненадолго. Быть женатым мне уже хватило. А на недостаток общения не жалуюсь. Дочка с мужем приезжают часто. Бывшие одноклубники порой проведывают — вот, допустим, незадолго до вас Игорь Кашкан был. Да и с местными, если захочется, общение найти можно. В Ивезянке несколько домов еще жилых. Я в свои 55, правда, тут один из самых молодых.

— С кем–то особенно сдружились?

— Толик тут есть, с судьбой, очень похожей на мою, — тоже разведенный, живет один. С ним больше всего общаемся. Вместе мост делали.

Находящееся под боком у дома озеро для Александра Николаевича — главная гордость. Когда он приехал, воды в нем практически не было, только небольшой ручеек метр–два шириной. Но желание вернуть на это место большую воду сделало, казалось бы, невозможное. Александр Мосейкин вместе со своим товарищем из Ивезянки построили мост, который к тому же стал дамбой. И вода прибыла.

— Да уж, походить по кабинетам для того, чтобы добиться дерева, пришлось изрядно. Сидит в Дятлово пацаненок лет двадцати пяти, и хоть ты ему кол на голове чеши: «У нас по карте озеро на том месте есть. Зачем вам что–то строить?» Упертый. Пока Минск не подключили, ни дерева, ни трактора, чтобы дно вычистить, не давали. А как только подключили — работа сразу заспорилась.

— Судя по тому, что бывшую мельницу вы оборудовали в мастерскую, работу еще не закончили.

— Хочу пирс построить, берег камнями укрепить. Пока, правда, отложил эту работу. Толя сейчас в больницу с воспалением легких попал. Побаливало что–то, говорил, но температуры, как ни удивительно, не было, поэтому к врачам не обращался. Затянул...

— А вы не боитесь, что не дай бог что со здоровьем, а вы на таком отшибе, да еще и один?

— Придет время крякнуть — никакие врачи уже не помогут. А если что–то не очень критическое, телефон всегда есть... Пока, правда, кроме спины, ничего не беспокоит. И планов строю много. Закончу с озером — займусь домом. Хочу воду внутрь провести, чтобы санузел и душ были. Поклеить, покрасить... С мельницей планирую что–то сделать, но пока не решил, что именно. То ли поставить генератор и использовать энергию воды для получения электричества, то ли новую баню в мельнице оборудовать.

— Довольно известная история, как байдарочник Иван Сотников, много лет живший отшельником, пустил свои медали на блесны. А ваши где?

— Все мои награды в целости и сохранности, не переживайте. Лежат в доме в Ждановичах, куда я порой наведываюсь. А все необходимое для рыбалки можно и в магазине купить.

— Рыбачите?

— Недавно запустил в озеро карпа. Но пока не ловлю. На удочку не клюет. А сети я не приемлю. Хотя некоторые и не стесняются. Обход делал — нашел сеть. Когда кто успел закинуть?

— Огородничаете?

— Когда–то здесь были парники — помидоры, огурцы. Но я не агроном. И потому от всего этого сразу, как заехал, отказался. Сейчас, кроме парочки грядок клубники, у меня ничего здесь нет.

— Дикие звери из леса на вашу территорию заходят?

— Волков не видел: наверное, собаки их отпугивают. А вот бобры, козы, лисы, кабаны заглядывают. Пару лет назад, когда у меня еще машина была, несколько кабанов вышли из леса и трутся–чешутся о нее. У меня арбалет есть. Наверное, другой на моем месте и поохотился бы. Да только это не для меня. Очень зверей и диких, и домашних жалею.

— А как же, если надо кого–то на суп приговорить?

— Курицу или утку с горем пополам засечь еще могу. А вот крупных... Когда надо было на мясо двух бычков пустить, специально человека звал. Сам же далеко уходил, чтобы не видеть. Вы знаете, как они чувствуют? Перед смертью у них слезы текут.

— Что готовите?

— Наверное, если бы не стал гандболистом, был бы поваром. Все, что хочешь, могу: суп, кашу, пирог с грибами или капустой... Питаюсь нормально. Утром только не ем. Еще со времени, когда выступал, так повелось: чашку кофе выпьешь — и на тренировку. Здесь точно так же. Правда, тренировки у меня теперь другие... В лес сходить, воды из колодца натаскать, живность покормить...

— Вы ведь начинали с баскетбола?

— Да, четыре года занимался в своем родном Кричеве. Но затем меня присмотрел Лев Рабинович и посоветовал в Минск Мироновичу с Косинским. Никаких смотрин, тестов... Как–то сразу попал в интернат, а через некоторое время и в основу клуба. Почти всю карьеру провел в СКА.

— Первый свой выезд за границу помните?

— Вроде это был 1980 год, когда я в составе молодежной сборной СССР поехал на соревнования в Чехословакию. Хотя могу и ошибаться. Столько этих дорог за время, пока выступал, накопилось. Из европейских стран не был только в Австрии и Люксембурге.

— Вы играли главным образом в защите.

— Голы тоже забивал. Но в основном лишь в быстрых отрывах, которых раньше было больше, чем сейчас. Когда же мы переходили в позиционные атаки, я менялся. Бегать и в защите, и в нападении у меня здоровья не хватило бы.

— Александр Каршакевич в одном из своих интервью рассказал, что на тренировках СКА даже урны были для тех, у кого подкатывало от колоссальных нагрузок...

— Гоняли нас действительно нещадно. Я шестикилометровый кросс терпеть не мог, кажется, лучше вагоны разгружал бы. Такого, чтобы на тренировках кого–то тошнило, я, правда, не помню. Но после игры случалось. Допустим, мне было очень дурно после игры против «Тусема» из Эссена, которую мы выиграли с разницей в один мяч. Люди подходят, поздравляют. А я думаю, как бы куда побыстрей спрятаться...

— Гандбол много принес вам в материальном плане?

— Дали квартиру, получил право на покупку машины в числе первоочередников, что–то заработал. Но не скажу, что слишком уж много.

— Фарцевали?

— Конечно, все так делали. Везли за границу водку, икру... Назад — джинсы, электронику, куртки. Не за суточные же жить!

— Режим нарушали?

— У многих бывало. И я — не исключение. Скажем, в Лиссабоне как–то не вернулся к отбою.

— За проступки гандболистов СКА строго наказывали?

— Женю Сапроненко из команды убрали из–за того, что под этим делом перешел дорогу перед кортежем первого секретаря ЦК. Да и тренеры, если видели перегибы, могли за поддачу наказать.

— А за курение?

— За это вроде не было особых репрессий. А курили из того состава 1980–х многие.

— Вы тоже?

— Я, как мне кажется, с сигаретой родился... Если серьезно, класса с девятого, наверное, дымлю. Бросить несколько раз пытался. Но не получается. Сейчас две пачки в день уходит. Как минимум.

— Гандболу курение не мешало?

— За три тренировки в день, которые у нас были на сборах, вся гадость из организма выходила.

— Какое прозвище у вас было в СКА?

— Дед. Приклеилось, потому что ходил и бубнил на всех. Учил, как надо в защите играть. Что надо не под соперника подстраиваться, а его под себя подстраивать.

— Вы довольно рано закончили карьеру. Почему?

— Из СКА в 29 лет ушел. Но, вообще–то, хотел и раньше завязать. С 1987 года со спиной мучаюсь. Бывало, носки перед матчем с трудом натягивал. Но нельзя было уходить, пока смена не подрастет. Блокаду перед игрой сделают, пояс специальный — и вперед. Сколько матчей так провел! И своим здоровьем расплатился. Так межпозвоночные диски стер, что последние лет десять только обезболивающие и спасают. Причем, если раньше для того, чтобы заглушить боль, одной–двух таблеток на день хватало, то сейчас уже, бывает, и с десяток зашарашишь.

— Расскажите о немецком этапе карьеры.

— Да нечего особо рассказывать. В 1991 году подался в команду одной из низших немецких лиг. Два–три раза в неделю тренировались, играли еще реже — чистое любительство. Предлагали и дальше оставаться — на должности играющего тренера. Но нет. Спина. А еще в семье беда случилась. Умерла дочь.

Тупик

После трагической смерти Маши прошло уже почти 25 лет. Но даже это время, конечно, не затянуло глубокие рубцы на сердце Александра Николаевича. Когда он вспоминает тяжелое лето 1991–го, его морщинистые щеки прорезают стрелы–слезы, а уверенный до этого голос начинает то и дело подрагивать.

— Дочку укусил энцефалитный клещ. Неприятно. Но ее можно было спасти, если бы поставили правильный диагноз в самом начале. Прикрепленная к нашему участку врач тогда была загружена по горло, а медсестричка, пришедшая по вызову, сказала, что у дочки ОРЗ. Через несколько дней Машу уже без сознания отвезли в больницу на «скорой». Десять суток пробыла под аппаратом искусственного поддержания жизни. Но спасти дочку уже было невозможно.

— Попали в лапы депрессии?

— Не знаю, как с медицинской точки зрения правильно назвать то мое состояние, но, конечно, было очень плохо. Отчаяние, боль.... К врачам, впрочем, не обращался. Как–то сам выбрался.

— Вы ведь через несколько лет после того развелись с женой?

— В 1997–м. Со смертью Машеньки это, впрочем, не связано. Были другие причины, о которых мне не хотелось бы сейчас говорить. Ныне с бывшей женой связь уже почти не поддерживаю. А вот с бывшей тещей, как ни странно, до сих пор общаюсь. Она даже и сюда ко мне приезжала.

— Кем вы работали после гандбола?

— Была грузовая машина — начинал с разного рода перевозок. Затем немножко побыл тренером, но быстро понял, что не мое. И ушел ремонтировать стиральные машины. Почти десять лет этим зарабатывал.

— Почему бросили?

— Здоровья уже не хватало. Машинку ведь для того, чтобы до ума довести, надо сначала в комнату или коридор вынести. Часто приходишь — там бабушка сидит. Чем она тебе поможет? Сам. Да и в ванной порой ковырялся. Было, например, такое: хозяева дверь в ванную поменяли и при этом дверной проем сузили, стиральная машина не проходит. Сидишь целый день, копошишься в этой машинке, согнувшись в три погибели, на носовом платке. А у меня спина... Бросил, в общем, я работу в сервисе по ремонту стиральных машин и уехал на хутор.

***

Кажется удивительным то, что прославленный чемпион, объездивший почти всю Европу, живет не в самых лучших условиях вдалеке от всех. Но сам Александр Николаевич спокоен. «Выгодное, — говорит, — у меня сейчас место. Не зря в нескольких километрах от станции Выгода находится. Вы, кстати, каким дизелем поедете?»

Справка «СБ»

Александр Мосейкин родился 1 марта 1961 года в Кричеве. Заслуженный мастер спорта СССР. В 1981 году в составе сборной СССР завоевал серебро молодежного чемпионата мира. Вместе со СКА шесть раз выигрывал чемпионат СССР, трижды — Кубок СССР, стал двукратным обладателем Кубка кубков и трехкратным победителем Кубка европейских чемпионов. Один из лучших гандболистов в истории «армейского» клуба.

Друзья-«однополчане»

Олег Васильченко, бывший вратарь СКА:

— Тех, кто из звездного состава СКА после окончания карьеры устроился в гандболе, можно пересчитать по пальцам. В основном разбросала жизнь кого куда. Кто автослесарем стал, кто строителем, кто электриком... Я, как только закончил играть в Минске, уехал в Чехословакию. Побыв там два года, вернулся в Беларусь. Пробовал устраиваться в гандболе. Но не сложилось. Через московских друзей прорабатывал заграничные варианты. Как позже узнал, на меня в наш спорткомитет приходил конкретный запрос из Сирии, где меня хотели видеть играющим тренером одного из клубов. Но один известный в нашем гандболе человек (ныне покойный) тогда послал в Дамаск свои документы вместо моих, и в итоге ни я, ни он не поехал. После возвращения из Чехословакии я восемь лет отработал таксистом, еще пять — сторожем на карьере, смотрел, чтобы не воровали песок, щебень... Сейчас тоже охранником, правда, уже на складах. Был бы рад как–то передать опыт новому поколению вратарей. Но никто не зовет. А сам проситься я уже устал.

Владимир Михута, бывший полусредний СКА:

— На деньги, скопленные за годы выступлений в Германии, я после завершения карьеры открыл пилораму в родной деревне Тулово Зельвенского района. Но из–за инфляции и изворотливости председателя колхоза, который за моей спиной поставил пилораму на свой баланс, я фактически прогорел. После этого несколько лет перебивался с работы на работу. Жил на остатки сбережений. Что скрывать, даже и недоедать приходилось.

Игорь Кашкан, бывший разыгрывающий СКА:

— Закончив выступать, мыкался по разным фирмам, полгодика работал мельником. А затем более 15 лет оттрубил таксистом. Не самая престижная, конечно, работа. Но не с протянутой же рукой на паперть выходить.