Сладкий яд пропаганды

Российская пропаганда старается делать даже самую вызывающую, агрессивную и отталкивающую ложь в чем-то привлекательной для зрителя или читателя.

Однажды я уже писала об основных приемах и стадиях развития российской пропаганды - в частности, об ослаблении критического мышления в российском обществе, о давлении на эмоции потребителей информации (жалость, страх, гнев), о создании образа врага, о привязке любых внутренних проблем к внешнему фактору, о консолидации и оправдании лишений ради противостояния «внешней угрозы» и искусственном созданим экстремальных условий и страха катастрофы, единственным спасителем от которой кремлевские СМИ считают Владимира Путина.

Однако существуют еще некоторые особенности пропагандистских приемов, которые делают даже самую вызывающую, агрессивную и отталкивающую ложь в чем-то привлекательной для зрителя или читателя. Сюда относятся, в частности, эксплуатация подсознательных архетипов, заложенных в российских граждан еще с детства, умелая игра на психологических потребностях человека, а также прямая лесть.

Попробую выделить лишь некоторые подобные приемы:

1. Самое простое и распространенное средство, применяемое всеми без исключения тоталитарными режимами – эксплуатация чувства коллективизма, потребности человека ощущать себя частью большой сплоченной общности. Замятинское «Мы» актуально во все времена, а пропаганда всячески эксплуатирует коллективное начало в человеке, противопоставляя «патриотическое большинство», «народ», «нормальных людей, не приемлющих фашизм» и прочие подобные конструкции «отщепенцам»: «национал-предателям», меньшинству, «либералам», «майдаунам» и прочим «явным и скрытым врагам».

Картина мира в таком случае становится простой и понятной, как детская игра. Есть некое «коллективное добро», причастность к которому греет душу обывателя. Это добро не приемлет «фашизм, революции, бандеровцев, развращенные европейские ценности», ощущает поддержку со стороны властей и само, в свою очередь, поддерживает их. Ощущение враждебного окружения еще больше сплачивает мифический коллектив, а причастность к большинству дает иллюзию силы и защищенности.

2. В отличие от советского времени, помимо коллективного начала ставка в современной России во многом делается на индивидуализм, элитарное начало в человеке, ощущение его особой избранности, уникальных моральных качеств или особой осведомленности. Если в советское время «сознательными и патриотичными» должны были быть все граждане СССР, то сейчас подчеркивается: патриотизм и готовность к жертвам ради родины – редкая черта, которую лишь немногие сумели пронести сквозь «лихие 90-е» и «ценности общества потребления».

Этот прием индивидуальной лести удивительным образом связан с поощрением коллективистского начала. Очень ярко оно проявилось, к примеру, во время травли актера Владимира Зеленского, развернувшейся в том числе на центральном московском канале «Вести». Пропагандисты явно подчеркивали, что равнодушное большинство идет на показ комедии с участием украинского артиста, поддержавшего военнцую операцию на Востоке своей страны, и лишь отдельные «сознательные граждане» готовы отказаться от невинного удовольствия, чтобы полученные за фильм деньги не пошли «на убийство детей Донбасса».

Аналогичная тактика используется и при разговоре о санкциях. Наряду с некими «массами», настроенными «эгоистично и потребительски», «растет число патриотов», готовых отказаться от пармезана «ради интересов родины». Людям, активно поддерживающим даже самые абсурдные решения властей, внушается, что они – лучшие, особенные, что только они способны пронести «героические качества советского человека» через годы «засилья либерализма», либо что только они достаточно мудры, чтобы понимать «геополитический смысл происходящего». В итоге человек, относящий себя к данной группе, ощущает себя чуть ли не носителем секретных знаний – особых геополитических раскладов, понимание которых возвышает его над сиюминутными желаниями и бытовым недовольством.

3. Вообще эксплуатация чувства тайны как таковой – тоже родом из детства. Практически каждый из нас зачитывался детективами, смотрел фильмы о полицейских и преступниках, мечтал познать непознанное. И пропаганда услужливо предоагает легкий доступ к настоящим «секретным материалам». Достаточно взглянуть на некоторые «расследования» НТВ, изобилующие документами и финансовыми отчетами, аудиозаписями чужих разговоров и видео скрытой камерой, сделанные на закрытых встречах. В большинстве стран такого рода информация является лишь достоянием спецслужб, но в России к ней с приобщают обывателей, добавляя к крупицам правды тонны вымысла.

Оказаться внутри настоящего «шпионского детектива», только не с вымышленными, а с реальными участниками в главных ролях, не вставая при этом с дивана – сильное искушение, которому поддаются многие. Легко может возникнуть ощущение, что вас подпустили к «святая святых» – к глубинам вражеских заговоров, к кипе чужого грязного белья, и теперь, после просмотра передачи, вы изнутри знаете весь механизм «козней Госдепа». Почувствовать себя в роли контрразведчика – детская забава, которой увлекаются многие взрослые.

4. Еще одно воспоминание детства: черно-белое видение мира, деление на «своих» (героев, патриотов, добропорядочных граждан) и «чужих» (американских агентов, шпионов, экстремистов, либералов, предателей). Некоторые, даже интеллигентные знакомые жаловались мне: знакомясь с продукцией российской пропаганды, они не могут поверить ей в силу природного интеллекта, но очень хотели бы это сделать. «Каким простым и однозначным тогда был бы мир, как жаль, что на самом деле он не таков», – сетуют они порой. Желание верить в праведную борьбу, в идеальных и непогрешимых «своих» и абсолютных злодеев в противоположном лагере – возвращение к сюжетам детских игр, в которых обязательно были герои и злодеи.

Тоталитарное общество в принципе погружает человека в детство. В нем всегда есть «отец» (лидер нации, сильный и непогрешимый), есть враги, от которых этот отец защищает, есть коллектив (аналог семьи), элитарность как аналог родительской похвалы, есть тайна и поединок, практически как в романах Дюма. Однако при таком раскладе возникает серьезный риск: если общество не готово к тоталитарной мобилизации, число подверженных «сладкому яду», оказывается намного меньше, чем того хочется диктатору.

Именно это, похоже, и наблюдается в современной России. Если вначале эйфория от аннексии Крыма и ужасы развернувшейся в Донбассе войны практически парализовали возможность многих мыслить критически, а пропаганда сумела ввергнуть российское большинство в иллюзорный мир, то теперь острота первичных эмоций прошла. Большинство физически не может постоянно находиться в возбужденном и нервном состоянии, и потому, несмотря на неослабевающий пропагандистский фон, первичные страхи, ненависть и прочие сильные чувства улеглись, на их место пришли другие: недовольство, тревога по поводу ухудшения условий жизни, у некоторых – попытки более рационального осмысления происходящего, у кого-то – моральные принципы.

«Ко мне в магазине и на улице подходят незнакомые люди, говорят: «Держитесь!», и никто, слава Богу, не плюет в лицо. В магазине, к примеру, на прошлой неделе женщина узнала меня и низко поклонилась. У всех разный уровень протестного сознания, не каждый решается открыто выразить свои взгляды, но люди начинают просыпаться», – поделилась своими наблюдениями екатеринбурженка Екатерина Вологженинова, осужденная за экстремизм из-за репостов записей, направленных против российской агрессии в Украине.

Показательна и реакция в поддержку Екатерины после того, как активистка ОНФ Валерия Рытвина написала на нее донос с требованием проверки возможных будущих «экстремистских действий» женщины. За Екатерину заступились тогда многие, и никакие пропагандистские штампы телевизионщиков о «русофобке и бандеровке» не смогли затмить очевидного факта: силовики и доносчики воюют против матери-одиночки за ее антивоенную позицию. По словам Екатерины, ее поддержали даже те, кто вначале осуждал ее взгляды.

Усилению коллективистского начала не способствует сильнейшая атомизация общества и высокий уровень взаимного недоверия людей. Сформировавшуюся за годы авторитарного правления пассивность граждан тоже не так-то просто перевести в режим мобилизации сталинского типа.

В результате сохраняющая уровень накала и агрессии пропаганда приводит не столько к единству сплоченного общества, сколько, напротив, к все большему его разделению. Если вначале пропагандистского бума влияние телевизионной лжи было практически всеобщим, то сейчас все отчетливее видно разделение на тех, кто поддался «сладкому яду» и теперь с радостью участвует в травле и пишет доносы, и тех, кто ощутил свое разочарование в нем. Такие люди, как справедливо заметила Екатерина, еще боятся открыто выразить свое недовольство, но их намного больше, чем может показаться. При этом по мере усиления кризиса и репрессий обе категории в перспективе, похоже, будут еще больше радикализоваться, что ставит российское общество на опасную грань гражданского противостояния. Продолжение пропагандистской истерии только усиливает этот риск, непреодолимую пропасть между теми, кто вписался в русло приятной лжи, и теми, у кого она вызывает отторжение.

Ксения Кириллова, «Радио Свобода»