Проданная свобода слова

Россияне легко расстались со свободой слова. Но главное - не верить мифу о том, что она никогда не была ценностью в России.

Когда я учился в университете, на первой лекции по физике преподаватель несколько шокировал нас, сказав, что поставит пятерку за экзамен любому, кто объяснит и докажет, почему небо голубое. Казалось бы, чего тут сложного, и некоторые студенты даже велись на эту нехитрую уловку. Но постоянные дополнительные вопросы "А почему так?", требующие подкрепления законами и формулами, выходящими за программу первого курса, почти сразу охлаждали пыл любого, решившего оформить "отлично" по-быстрому.

Это я к тому, что доказывать необходимость такой базовой ценности, как свобода слова, тоже не так просто. Вроде, все само собой очевидно, но лишь в теории. До первого столкновения с реальностью. Одни и те же люди противопоставят любым вашим доводам две, казалось бы, взаимоисключающие друг друга вещи. Во-первых, что никаких проблем со свободой слова в России нет: "Никто же не закрывает "Эхо Москвы", "Все, что угодно, пишут в интернете". А во-вторых, что нет на самом деле никакой свободы слова, причем, нигде в мире: "Вон, в Германии ведется расследование в отношении сатирика, вякнувшего что-то про Эрдогана".

Почему молчат СМИ?

Это парадоксальное восприятие свободы слова приводит к тому, что виртуальная реальность, создаваемая пропагандой, легко заменяет реальность настоящую. Интересно, что подобного конструирования не было в советские времена, когда ни о какой свободе слова и речи не было. Система была настолько уверена в собственной устойчивости и силе своей идеологии, что не нуждалась в фальсификации происходящего, ограничиваясь прошлым. Но как бы ни было интересно наблюдать за освобождением очередных Донбасса или Пальмиры от очередных же врагов, рано или поздно приходится сталкиваться с реальностью.

И тогда эти же самые люди начинают удивляться равнодушию окружающих и буквально какому-то заговору молчания, если что-то, не дай бог, случается с ними самими, и им требуется максимальная огласка. В их подчас отчаянных просьбах о помощи мирно соседствуют фразы, типа "Мы всегда поддерживали власть" и "СМИ замалчивают!", но нет и намека на то, что второе - это прямое следствие первого. Здесь ключевое слово "всегда": в самой по себе поддержке власти в каких-то вопросах нет ничего дурного, беда в бездумной готовности одобрить все, что идет сверху, только потому, что оно идет именно оттуда.

Свобода как счастье

Но свобода слова - это не только инструмент достижения справедливости. Это - огромное счастье, особенно после десятков лет полной несвободы. Главное - не верить еще одному мифу: о том, что эта свобода никогда не была ценностью в России. Ну, или не было на нее спроса у масс. Был и еще какой. Те, кто в сознательном возрасте застал конец восьмидесятых, должны помнить, как воспринималась каждая новая степень свободы слова: гласность, митинги, телепередачи, да даже пресловутый "Прожектор перестройки". Люди были реально счастливы, что могут говорить и слушать то, что их действительно волнует.

Другое дело, что Советский Союз, при всей своей одиозности, был в этом смысле вполне прямолинеен и даже честен: не допускается никаких других точек зрения, кроме точки зрения КПСС. Учение Маркса всесильно, потому что оно верно, так зачем нам еще что-то?! В современной России такого и близко нет. Нет никаких формальных запретов, но все отлично знают, что и где можно говорить.

Не ценим даже то, что имеем

Если поместить в наше время советского человека из 70-х, он с ума сойдет от уровня свобод и свободы слова прежде всего. Сотни телеканалов и радиостанций, газеты и журналы, включая зарубежные, не говоря уж про такую чудесную штуку как интернет. И все это не где-то на Западе, а здесь, на родном языке. Но самый большой сюрприз в том, что всем этим богатством мало кто пользуется по прямому назначению.

Многим, как выясняется при ближайшем рассмотрении, пользоваться и не дают, но и то, что доступно - не очень-то ценится. И если какое-то особенно смелое СМИ закрывается, продается другому владельцу, перепрофилируется или переформатируется - это мало кого волнует. Никто не идет протестовать на площадь, а коллеги в лучшем случае переводят дух: "Ну, сегодня не нас".

Наше сегодня

Принято считать, что по некоему общественному договору, негласно заключенному в начале нулевых, мы променяли участие в политической жизни на стабильность и доступные продукты. Где-то в тексте этой сделки мелким шрифтом видимо была прописана и свобода слова. И нам до сих пор кажется, что мы мало что потеряли.

Говорят, индейцы, продавшие в свое время Манхэттен, тоже считали, что здорово облапошили бледнолицых. (Хотя, существует версия, что остров им и не принадлежал, и тогда пример не подходит). Но я совершенно точно знаю, что самая настоящая свобода слова у нас была, и я счастлив, что застал этот короткий период. И мы, в отличие от индейцев, имеем все шансы этот актив вернуть - было бы желание. Однако вот с ним пока трудно.

Примерно в то же время, когда мы мечтали получить экзамен по физике "автоматом" за счет объяснения феномена голубого неба, и в голову не приходило, что ценность свободы слова кому-то придется объяснять. Она тогда только-только свалилась, а некоторые даже считали, что они ее завоевали. Никто и не думал, что вкус ее может приесться, несмотря на то, что есть было практически больше и нечего. Но если бы кто-то тогда мне сказал, что спустя 25 лет ценность свободы слова будет под большим вопросом, я бы очень сильно удивился. И еще сильнее - расстроился.

Александр Плющев, Deutche Welle