Белорусский цугцванг

Корпорация красных баронов вкупе с бюрократией в Беларуси движутся к своему концу.

Современная Беларусь и межвоенная Восточная Европа принадлежат к различным историческим периодам, социальным системам и технологическим эпохам. Несмотря на это, у нынешней Беларуси и восточно-европейских стран межвоенной Европы есть важный общий знаменатель: это крестьянские страны, возникшие на руинах распавшихся империй. О чем говорит статистика?

В 1918 г. удельный вес крестьян в населении восточно-европейских стран составил: в Болгарии — 80%, в Румынии — 78%, в Югославии — 75%, в Польше — 63%, в Венгрии — 55% и в Чехословакии — 34%. В 1994 г., когда Александр Лукашенко победил на первых президентских выборах, около 33% населения Беларуси было сельским. Также не будем забывать, что в городах Беларуси живет колоссальное число сельских мигрантов, занимающих преимущественно рабочие профессии на заводах и фабриках.

Теперь посмотрим на политическую эволюцию Республики Беларусь после 1992 г. и на политическое развитие Восточной Европы в 1918-1939 гг. Нельзя исключать, что сельская среда, работа в сельском хозяйстве и сельский образ жизни являются достаточно мощными факторами, способными преодолеть — по крайней мере частично — временные и системные различия между этими регионами и определить сходные пути в их политическом развитии.

Действительно, в межвоенной Восточной Европе демократизация привела к образованию и быстрому росту крестьянских партий, движений и групп. Но затем в одной стране за другой эти организации быстро потеряли влияние и уступили власть диктатурам. В конце концов, эти слабые государства (weak states) стали жертвами Советского Союза или держав Оси. Схематично процесс можно изобразить следующим образом:

(демократизация) → (подъем аграрного популизма) → (диктатура) → (коллапс государства)

Закономерно возникает следующий вопрос. Если сходства в политическом развитии послесоветской Беларуси и восточно-европейских стран межвоенного периода существуют (а они очевидны), не становится ли на наших глазах Республика Беларусь слабым государством? Не повторяет ли Беларусь путь сельских стран Восточной Европы межвоенного периода?

Если мы принимаем возможность такого подхода, то события более чем двадцатилетней давности можно интерпретировать следующим образом.

Результаты первых президентских выборов 1994 г. в послесоветской Беларуси показали, что даже слабые попытки либеральных капиталистических реформ режима Шушкевича в 1992-1994 гг. представляли угрозу не только привилегиям мощной аграрной корпорации «красных баронов», но и существованию крестьянства как класса. Как в 1930-х гг. в восточно-европейских странах, экономическое положение в начале 1990-х в Беларуси быстро ухудшалось, и старые конфликты и противоречия между городом и селом усилились. Перспектива земельной реформы и кризис в сельском хозяйстве представляли прямую угрозу земельным баронам, будь то сельские аристократы в восточно-европейских странах межвоенного периода или председатели колхозов и директора совхозов в Республике Беларусь. С усилением экономической депрессии вышли на поверхность и столкнулись два хорошо известных политических курса — политика городского меркантилизма столкнулась с политикой крестьянского аграрианизма.

Чувство извечной обиды на города, на их доминирующую силу, центральное положение в системе властей и организующую роль в экономической жизни общества всегда выступало катализатором активности крестьянства в этом макрорегионе. И здесь нет ничего удивительного, ибо города, особенно столицы, управляют сельским миром при помощи коррумпированной, а нередко и деспотичной администрации, руководствующейся в своей деятельности законами или прибылями и не принимающей в расчёт традиции и принципы справедливости, столь важные в сельском обществе.

Враждебность в отношении индивидуализма и стандартизированной, поставленной на поток и дегуманизированной городской культуры была господствующим мироощущением среди сельского населения в межвоенной Восточной Европе и в советской Беларуси. Такая враждебность остаётся — по крайней мере частично — определяющим образом мышления и среди сельских жителей Республики Беларусь.

Одним из ключевых требований аграрных партий в межвоенной Восточной Европе было требование равенства города и деревни в расходовании бюджетных средств. За советской риторикой нынешнего политического режима в Беларуси отчетливо просматривается этот и иные старые лозунги политиков аграриаризма межвоенной Восточной Европы. Мы сегодня не видим этого, потому что тот период был очень коротким; он основательно забыт и недостаточно исследован.

Действительно, практическая реализация этих лозунгов способна привести к увеличению производства сельскохозяйственной продукции до уровня, близкого к самодостаточности. Но такая политика сельскохозяйственной автаркии делает практически невозможными структурную перестройку экономики и промышленную модернизацию страны, поскольку модернизация зависит от средств, которые можно было бы изыскать за счёт сельского хозяйства (зарубежные инвеститоры не хотят идти в Беларусь).

Результаты политики аграриаризма в Беларуси весьма плачевны: без структурных изменений, инвестиций и технологических инноваций белорусские города с заводами и фабриками советских времен превращаются в «ржавый пояс» (rustbelt) — территории с приходящей в упадок промышленностью и быстро сокращающимся и деградирующим населением.

На основании вышесказанного вряд ли стоит определять идеологию «последней диктатуры в Европе» как «консервативную» или «националистическую», как это нередко делают западные, белорусские или российские исследователи. Идеология режима в современной Беларуси находится в левом секторе политического спектра. Но это не «марксистско-ленинская» и не «советская» идеология. «Официальная» идеология современной Беларуси de facto отражает идеалы сельского популизма и инстинкты и практику крестьян, сельских мигрантов, красных баронов и местных администраторов и является «эхом» аграрного популизма в межвоенной Восточной Европе. Это не удивительно для страны, где около четверти населения составляют сельские жители.

Сердцу крестьянина милы общество и образ жизни, в которых сельское хозяйство основано на его собственном труде и частной собственности, ограниченной интересами всего общества. Крестьяне предпочитают кооперацию, при которой ценится труд каждого. Они заинтересованы в том, чтобы роль и влияние игроков свободного рынка (например, банкиров и торговцев) были ограничены, причём не только в сельском хозяйстве, но и в добывающей промышленности, лесном хозяйстве и деревообработке, на крупных промышленных предприятиях и в ключевых областях общественных услуг.

Во имя достижения этих целей, крестьяне готовы согласиться на государственную собственность и контроль государства над жизненно важными экономическими объектами и организациями...

Эти идеи в своё время были описаны и развиты в работах Фердинанда Лассаля, известного немецкого философа и социал-демократа XIX века. Лидеры аграрных партий и движений в межвоенной Восточной Европе были прекрасно осведомлены об идеях Лассаля и принимали их как руководство к действию.

К великому удовольствию правящей власти, сотни тысяч горожан — молодых, энергичных, талантливых белорусов — уехали на Запад и иные развитые регионы мира. Похоже, что эти люди для правителей республики не представляют ценности, а скорее наоборот — являются потенциальной проблемой для сегодняшнего политического режима. Поэтому лучше избавляться от таких беспокойных, непокорных горожан...

На основании сказанного логично было бы внести уточнение в набившее оскомину представление о режиме в Беларуси как «антизападном» и главе этого режима как «ненавистнике Запада». Плоть от плоти крестьянского мира и выдвиженец из этого мира, руководитель Беларуси попросту не приемлет Модерн и главные творения Модерна — города-космополиты и столичные центры.

Парламентский успех аграрных партий и движений в межвоенной Восточной Европе как и демократическое избрание аграрного популиста президентом Беларуси в 1994 г. — события кратковременные. Партия или кандидат могут пойти на демократические выборы с сельской популистской платформой и их выиграть. Но после электоральной победы победитель может оставаться у власти демократическим путём совсем недолго. Почему? Да потому, что на практике управление государством в Европе на основании популистского идеализма невозможно!

Этот тактический тупик аграрного популизма был впервые сформулирован французским политико-географом, эмигрантом из Сербии Йованом Цвижичем: «Социальные настроения крестьян не могут найти выражение в политической деятельности». Победившую партию или победившего кандидата ожидает один из четырёх сценариев: 1) сложение полномочий или назначение новых выборов, 2) ниспровержение, 3) разделение власти с другими политическими игроками, или 4) узурпация власти.

В межвоенной Восточной Европе, чешская Аграрная партия выбрала третий сценарий. Ряд партий оказались в плену первого или второго сценария. Четвёртый сценарий стал участью межвоенных Эстонии и Латвии и на наших глазах становится реальностью в постсоветской Беларуси. Однако, независимо от сценария — и это исключительно важно! — все государства в межвоенной Восточной Европе оказались слабыми (weak states) и коллапсировали; они стали жертвами нацистской Германии, фашистской Италии или коммунистического СССР.

Почему аграрный популизм в этой части Европы оказался в тактическом тупике?

Британский социолог, эмигрант из Румынии Дэвид Митрани дает следующее объяснение. Родина сельского популизма — государства Восточной Европы — не может быть в выигрыше одновременно от электоральной победы аграрных партий, движений и корпораций и от развития демократических политических режимов потому, что это приведёт к либеральным капиталистическим реформам, которые быстро положат конец существованию крестьянства.

Движущиеся к своему концу руральные элиты, будь то дворянство в межвоенной Восточной Европе или корпорация красных баронов вкупе с местной бюрократией в Республике Беларусь, прекрасно это понимают. Пользуясь отсутствием сельского среднего класса в макрорегионе, эти элиты способны держать крестьян под жестким политическим патронажем для того, чтобы не допустить их участия в политической деятельности. Ввиду этого обстоятельства крестьянский популизм в этой части мира десятилетиями (если не столетиями) прозябает в цугцванге — этаком побуждении к движению без движения, поскольку всякое движение может привести к большой беде. В результате, единственным для крестьян способом выразить свою волю и силу является не активное действие, а пассивное сопротивление...

Да, у аграрного популизма бывают взлеты: аграрные партии успешно участвовали в парламентских выборах в межвоенной Восточной Европе; Лукашенко был избран президентом Беларуси красными баронами, крестьянами и сельскими мигрантами. Но после каждого мимолетного взлёта сельский популизм незамедлительно попадает в еще один тактический тупик: у европейского государства эпохи Модерна попросту нет институционализированных механизмов для достижения целей и идеалов аграрного популизма, сформулированных культурой сельского мира.

Для белорусов этот второй тактический тупик не был виден из-за высоких цен на нефть на мировом рынке, дешёвой российской нефти для Беларуси, офшорной роли Беларуси в бизнесе нефти и нефтепродуктов, а также ряда геополитических факторов и геостратегических реалий. Но сегодня стало ясно, что подобно гражданам стран Восточной Европы в межвоенный период, белорусы могут заплатить очень высокую цену за аграрно-популистское наваждение, начавшееся в 1994 г.

Насколько вероятно, что Беларусь, подобно слабым государствам (weak states) Восточной Европы межвоенного периода, закончит коллапсом (collapsed state)? И, что самое важное, какая стратегия способна предотвратить такой коллапс?

Александр Перепечко, «Белорусские новости»