10 лет без Янки Брыля: интересные эпизоды из жизни писателя

25 июля 2006 года умер народный писатель Беларуси Янка Брыль.

Историк и друг Янки Брыля Анатолий Сидоревич вспоминает некоторые эпизоды из жизни писателя. О том, что принес на первое свидание будущей жене Нине Михайловне, как подшучивал над Максимом Танком, какие имел привычки и что считал главным в людях, пишет nn.by.

Знакомство Сидоревича и Брыля

Был 1963 год. Я тогда жил в Томашовке Брестского района, куда приехали три писателя: Сергей Граховский, Павел Ковалев и Алексей Пысин. Самый тесный контакт у меня завязался с Сергеем Ивановичем, — рассказывает Анатолий Сидоревич. — В том же году где-то в последних номерах журнала «Полымя» печатали роман Брыля «Птицы и гнезда». Перед этим его проанонсировали, сам Янка Брыль читал фрагменты на белорусском радио, и они меня заинтересовали. Поэтому роман я прочитал и выразил Сергею Ивановичу Граховскому свое мнение о нем. А Сергей Иванович написал мне письмо, где говорилось, что будет лучше, если я все это напишу самому Янке Брылю. И дал мне его адрес. Я написал, и с тех пор у нас с Иваном Антоновичем завязался заочный контакт. Уже в ноябре 1964 года мы познакомились лично. Здесь, в Минске, на улице Карла Маркса, 36, где жили Брыли.

Помню, как я, 16-летний пацан, иду в компании с двумя Иванами. Да какими! Иваном Антоновичем Брылем старше меня на 31 год, и Иваном Алексеевичем Скрыганом, старшим аж на 42 года. И того и другого я любил как авторов. И вот начинается личное знакомство. Мы с улицы Карла Маркса шагаем вниз, до парка Горького, делаем круг… Кстати, у Брыля, как у человека умственного труда, прогулка был обязательной.

Голос в жизни как на радио

Сразу после личного знакомства я отметил две вещи. Во-первых, голос на радио и голос в жизни у Янки Брыля почти такой же. А во-вторых, не мог не поразить его гренадерский рост.

Что прежде всего интересовало в людях

Для Брыля было важным, насколько человек надежный. В Советском Союзе в 30-х годах и после войны стоял вопрос выживания. Что и кому можно сказать? Что нельзя? Общество же было стукаческое.

Не принял советскую систему, но звание «народный писатель» все равно присвоили

Наталья Петровна Машерова, дочь Петра Машерова, однажды упомянула, что когда-то ее отец Петр Машеров дома в разговоре сказал о Брыле: «Я знаю, что он не принимает нашу систему». И, зная это, Петр Миронович как первый секретарь Центрального комитета коммунистической партии все равно дал согласие на присвоение Брылю звания народного писателя. Машеров ценил талант Брыля. И эстетические соображения стали у него выше политических.

Оставался беспартийным

За книгу, изданную в Лондоне, Олега Бембеля исключили из коммунистической партии и выбросили с работы. Он пришел к Брылю и попросил подписать ходатайство перед ЦК КПБ о восстановлении его в коммунистической партии. Каково же было удивление Олега Бембеля, когда он узнал, что народный писатель Беларуси — беспартийный.

Кстати, не были в КПСС и два других великих белорусских писателя — Василь Быков и Рыгор Бородулин.

Подшучивал над Максимом Танком

Беспартийный, он подшучивал над Максимом Танком, человеком, который прошел партийную муштровку в юности. Говорил: «Для Максима и уборщица в ЦК — большой авторитет». Это было такая легкая насмешка.

Ругал Стрельцова

С Михасем Стрельцовым у него были очень интересные отношения. Он любил его настолько, насколько и не выносил. Если видел Стрельцова в минуту его слабости, Брыля это выводило из себя: «Представь себе: идет с сеткой, а в ней бутылка. Ты только представь: это идет Стрельцов!» Не мог он с этим смириться. Но Михаил Леонович знал, что Брыль его любит. И если ругается, то это так, как отец на сына: любящий.

Убедил Бровку поменять тон

В литературу пришло новое поколение, так называемое «филологическое», и стало «в рожки» со старшими писателями. Петрусь Бровка готовит доклад и, пользуясь высоким положением, намерен размазать по стенке некоторых фрондеров. Брыль подходит к Бровке и, чтобы никто не слышал, говорит: «Петр Устинович, это наши дети. Умный отец детей по голове не бьет». В результате Бровке пришлось поменять тон, и выступил он довольно сдержанно.

Был поклонником Толстого

Он читал все или почти все, что публиковалось о Льве Толстом. Как-то пожаловался, что не читал то ли книгу «Дочь», то ли книгу «Отец» Александры Львовны Толстой, и сказал мне об этом. Я обратился в Национальную библиотеку к заведующей отделом белорусского литературы Людмиле Николаевне Рабок. Сказал, что ее друг, Янка Брыль, хочет почитать такую книгу. И Людмила Николаевна выписала ее на свое имя. Я отнес книгу Брылю и сказал, что Людмила Николаевна попросила вернуть то ли через 10 дней, то ли через 14. Он книгу прочитал за считанные дни и позвонил: «Приди забери». Я тогда сказал ему: «Вы себя не жалеете. Куда вы спешили?» Ему же тогда было уже около 80 лет, а он книгу буквально проглотил. Наверное, потому, что о Толстом, и потому, что талантливо написанная.

Не выносил «заумь»

Когда вышла книга о Максимилиане Волошине, он попросил меня принести ее. Книгу я принес. Брыль ее прочитал и говорит: «И была бы хорошая книга, если бы не эта «заумь». А там были целые литературоведческие разделы, написанные соответствующим сленгом. Вот этого Иван Антонович не любил.

У него была даже парочка крепких выражений об этом, но их при даме повторять не буду. Если у нас начинались такие разговоры, он говорил: «Закрой дверь». И Наталья Ивановна, его дочь, говорила: «Ну что, уже маты начинаются?»

Говорил мне: «Посмотри, какая классическая ясность у Карского, «зауми» этой нет». Классическую ясность он любил. Когда красота стиля не в ущерб научности, а научность не отрицает хорошего стиля. Это он ценил в работах ученых.

Что читал

«Дзеяслоў» он выписывал, а вот «ARCHE» носил ему я. Там его интересовала наша история и литература, а также художественные переводы. Он с удивлением смотрел на мои отметки на политологических, социологических текстах и спрашивал: «И ты все это читаешь?» Это его не интересовало. Он с высоты своего возраста смотрел на эти вещи скептически.

Не любил фантастики. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что он читал Рея Брэдбери. Наверное, потому, что у Брэдбери (по крайней мере в переводах) хороший стиль. И Брыль начал читать фантастику Рэя Брэдбери.

Много читал мемуаристики и документалистики.

Среди его любимых писателей был Ромен Роллан с его произведением «Кола Брюньон» и Шолом-Алейхем. Автор «Нижних Байдунов» любил произведения «колабрюньоновского» типа.

Что принес на первое свидание с будущей женой

Нина Михайловна однажды меня очень рассмешила: «Знаете, что он принес мне на свидание?» И, не ожидая, что скажу я, сама ответила на вопрос: «Критику чистого разума» Иммануила Канта». Смеясь, Иван Антонович прокомментировал: «Ты же была гимназистка, девушка грамотная».

С Ниной Михайловной дружба длилась где-то 66 год. Такая длительная — до самой смерти жены — была дружба со своей Любовью Андреевной и у Максима Танка.

Семейный ритуал

Когда остался вдовцом, Наталья, младшая дочь, тогда работала в издательстве «Мастацкая літаратура», расположенном на проспекте Победителей. А отец ее жил на нынешнем проспекте Машерова. Так вот, во вторник, в обеденный перерыв, Наталья Ивановна приезжала к отцу и привозила ему приготовленное на вторник и среду, в четверг — приготовленное на четверг и пятницу. В субботу приезжали Наталья Ивановна, старшая дочь Галина Ивановна и Андрей Иванович с невесткой Ниной Филипповной. Девушки, как называл их Иван Антонович, убирались, готовили, а потом все вместе садились за стол обедать. Это был такой хороший семейный ритуал.

Что было главным в жизни

Главным было не совершить какого-либо низкого поступка, быть порядочным человеком. Не предать. Очень не любил сплетников.

За что болело сердце

Сердце болело за Беларусь. За будущее Беларуси, а это значит и за будущее детей, внуков, правнуков. Останется ли Беларусь? Что это будет за Беларусь? Опять Северо-Западный край или все-таки что-то другое?

Вспоминается фраза из записей Брыля, которая читается как одностишие: «Во флагах наших много света». Он очень хотел, чтобы над нашей страной развевались наши флаги.