Крымские диверсанты: чего добивается Россия?

Историю с крымскими диверсантами руководство России отрабатывает в виде ультиматума западным участникам переговоров: или Минск в ближайшее время, или простор для творчества.

Если раньше Россия считала Минские соглашения своим планом, то теперь она дает понять, что в связи с изменением ситуации у нее может появиться право на новый, отличный от них план.

Для всех, кто поспешил истолковать поимку крымских диверсантов как искусственно созданный повод для войны, следует заметить, что гораздо лучшим поводом были бы сами действия, которые вменяют задержанным. Поимка шпионов – casus belli менее убедительный, чем взрывы. Так что для войны надо было обнаруживать их не до, а после.

А так, как сейчас, – не повод для войны, а попытка громкого разговора с Западом о несостоятельности Украины как стороны мирного процесса. На Украине Россия сейчас может воевать только против себя, подтверждая обвинения и страхи на свой счет. Но и Украина, которая попыталась бы перенести войну в Россию, пусть и на отобранные территории, подтвердила бы худшие сомнения Запада на свой.

Создать или использовать

Поимка диверсантов – это действие не в интернете, а на местности. Странно обсуждать интонации вождей, формулировки спикеров и планы стратегов, вынеся за скобки само событие. Событие же состоит в том, что, когда пограничники и иные стражи порядка обнаруживают неизвестную им группу вооруженных людей в пейзаже, они ее ловят, потому что за любое другое поведение им влетит от начальства, и это в лучшем случае. И уж с какими заявлениями выступит потом политическое руководство и как про это напишут в фейсбуке, они думают во вторую очередь: не все в мире похоже на ловлю покемонов.

Исходить из заведомой и принципиальной невозможности проникновения людей с оружием из Украины в Крым можно только в публицистических целях для создания непротиворечивой нравственной географии, где люди, способные к причинению зла и насильственным действиям, обитают исключительно на определенной широте и долготе. В целях же практического понимания на третий год вооруженного конфликта невозможно разбирать ситуацию так, будто Украина все еще романтическая территория безоружной свободы, какой был ранний киевский Майдан. Все-таки с тех пор были и котлы, и аэропорт им. Прокофьева, и «Азов», и «Торнадо», и убийства Бузины, Шеремета и адвоката Грабовского, и взорванные ЛЭП в причерноморских степях, и остановленные грузовики, и попытка народной морской блокады.

Можно, разумеется, развивать тему патриотической мобилизации российского населения против внешнего врага – особенно теперь, когда к ней прибегают демократические правительства, придумавшие наконец универсальную защитную формулу «обсуди проблемы своей страны, порадуй Путина». Однако если предположить, что российское руководство желает мобилизовать сограждан, чтобы те забыли экономические трудности, есть ровно те же основания предполагать, что такое желание может посетить украинское правительство, обремененное теми же тяготами в масштабе три к одному и общественным мнением, которое требует одновременно мирной Европы и победной войны. А значит, мотив мобилизации масс и здесь и там можно не учитывать по причине его полной зеркальности, приводящей к исчерпывающей аннигиляции сюжета.

Навязчивая мысль о вездесущей провокации, которая преследовала великого русского писателя Андрея Белого («провокация загуляла по Невскому»), тоже не является универсальным объяснением. Притом что политические и военные провокации в дикой природе иногда встречаются, гораздо чаще мы видим попытки политиков использовать в своих интересах реальные события. Это и безопасней, и эффективней. Реакции политиков на событие, то, что они пытаются из него выжать, – куда более законный предмет для исследования, чем реконструкция возможных провокаций по разрозненным костям.

В произошедшем в Крыму можно довольно отчетливо углядеть цели и выгоды и Украины, и России. Украина никак не возражала бы против того, чтобы из Крыма стали приходить новости о вооруженном насилии. Главная радость тут не в срыве туристического сезона (крымский сервис и примирение с Турцией справляются с этой задачей лучше) и не желание заставить крымчан пожалеть о своем вероломстве. Главное в том, что России довольно быстро удалось разделить вопросы о Донбассе и Крыме. Один обсуждается на мирных переговорах, другой нет: зачем, там и так тихо. Снятие всех серьезных санкций с России связывают с урегулированием в одном Донбассе. И чем больше проходит времени, тем дальше расходятся оба вопроса. Момент, когда их все еще возможно объединить, может быть упущен навсегда. По этому поводу растут претензии украинского общественного мнения. Насилие в Крыму могло бы втянуть Крым в область обсуждения вопросов войны и мира, в контур переговоров, вернуть разделенные вопросы к первородному единству.

Что может и собирается извлечь Россия из этой ситуации, видно по словам ее официальных спикеров. Вряд ли непосредственно и сразу войну. Это противоречит логике последних действий, которые в целом выглядят как курс на снятие санкций, возвращение отношений с Западом на докрымский (опять же) уровень и демонстрацию собственному народу не только внешнеполитического могущества, в котором все уже убедились, но и способность к внутренним достижениям. Разумеется, если таких достижений не последует, то все может пойти в дело, но ведь пока толком и не начинали.

Если нужен любой повод для давно созревшей войны, то покушение на убийство высокопоставленного союзника Плотницкого – вполне себе выстрел в Сараеве, следующего можно и не ждать. Однако оно не привело к превышению продиктованной случаем самообороны. К тому же, если принять всерьез тезис о том, что у России есть своя сторона на американских выборах, воюющая Россия уменьшает шансы Трампа на победу.

Право на смену плана

Если желаемый результат громкой реакции на не успевшие толком развернуться события не война, тогда что? Тогда это легитимация большей по сравнению с нынешней свободы действий.

Россия явно использует произошедшее в Крыму как попытку четче обсудить с Западом тему недоговороспособности украинского руководства. Украина является одной из сторон мирных переговоров, однако любит в них сам процесс, а не результат. Результат Минских соглашений, по которым страна должна принять в свой состав навязанную Россией автономию, да еще и в разрушенном виде, ни украинскую общественность, ни украинских политиков не устраивает, и их в общем можно понять.

Однако по мере того, как потенциальная автономия смиряется с мыслью, что Украине она не нужна, а ее жители привыкают к самостоятельной жизни, России впихивать Донбасс назад в Украину, даже на своих условиях, становится все менее удобным действием. Хочется сделать следующий шаг в сторону большей определенности и большего равновесия, потому что нынешнее состояние, где стороны говорят о мире, а готовятся к войне, кажется теперь слишком рискованным, способным обрушить любые российские политические и экономические планы в любой момент, причем момент будут выбирать не обязательно в Москве. Одно дело – давний замороженный конфликт, другое дело – он же, но вечно подогретый.

Но чтобы сделать какой-то следующий шаг, любой шаг в сторону, нужна большая и притом оправданная свобода от договоренностей, зафиксированных в Минске. Нужно объяснимым, невероломным образом снять с себя часть текущих обязательств. Легитимировать саму эту возможность. Для этого нарушителем должна оказаться другая сторона.

В реакции на события в Крыму Путин поднял вроде бы забытую тему незаконности украинской власти: «Те люди, которые захватили в свое время власть в Киеве и продолжают ее удерживать».

Большая часть недавних упреков сводилась к тому, что украинская власть плохо контролирует собственных вооруженных сторонников, речь шла о диктатуре комбатов и беззаконии батальонов. В нынешнем высказывании российского президента и его эхе тема дееспособности заменена вопросом о договороспособности. Дело уже не в том, что украинская власть плохо присматривает за рвущимися в бой героями, а в том, что она их в бой сама посылает, да еще туда, где, к облегчению мирового сообщества, хотя бы не стреляли. Для стороны, которая утверждает, что ее цель – мирное урегулирование, это разоблачительное поведение: вот и разоблачаем. Туда же относится именование Украины страной, которая поддерживает террористические методы.

Второй пункт, который делает нынешнюю российскую реакцию необычно острой, – отказ от запланированной встречи в нормандском формате, потому что «в ней нет смысла». Нормандский формат не надо путать с Минском и вообще с любыми переговорами по Украине. Главы Германии, Франции, России и Украины встретились в Нормандии в июне 2014 года, в самом начале донбасской войны, когда предмет и масштаб трудностей был едва ли ясен, и в нем не участвуют ни американцы, ни сепаратистские республики.

Похоже на то, что Путин тут действует в духе своих представлений о неполном европейском суверенитете. Европейцы как посредники для мира бесполезны, они не могут заставить Порошенко не только выполнять Минские соглашения в той части, где речь идет о фактической федерализации страны, но даже заставить его не воевать. Значит, говорить имеет смысл с его более влиятельными американскими покровителями, например в формате встреч Суркова и Нуланд. Или в минском, где пусть по касательной, но Украина общается с сепаратистскими республиками, а заставить их общаться – одна из целей российской дипломатии. Но уж если и американцы не смогут принудить союзника к миру, тогда и в Москве с себя снимают ответственность.

Историю с крымскими диверсантами руководство России пока отрабатывает в виде ультиматума западным участникам переговоров. Сами говорили, что у проблемы Крыма и Донбасса нет военного решения, тогда реализуйте мирное. Если даже вам это не под силу, Россия оставляет за собой право на собственный следующий шаг. Или Минск в ближайшее время, или простор для творчества.

Следующим этапом творчества совсем не обязательно будет война. Это может быть, например, одностороннее изменение статуса сепаратистских республик: референдумы о независимости, на сей раз признанные Россией, и следующие за ними военные гарантии. Информация о том, что обсуждается разрыв дипотношений с Украиной — из этой повести. Это не значит, что в Москве уже решили действовать именно так, но это значит, что в ситуации, когда, по словам Путина, Украина «перешла к террору», Россия выговаривает себе право на отступление от нынешнего плана. Если раньше Россия твердо считала Минские соглашения своим планом, то теперь она дает понять, что у нее может появиться право на новый, отличный от них план.

Александр Баунов, Carnegie.ru