Стас Намин: «Верю, что любовь победит зло»

Юбилейное интервью о русском рок-н-ролле со Стасом Наминым.

Стасу Намину — 65. Одни связывают его имя с группой «Цветы» и песней «Мы желаем счастья вам». Другие — с SNC-Records, которая в начале 90-х обеспечила нашим рокерам выход на мировую арену. Третьи — с Театром Стаса Намина в Парке Горького. Сделано много, больше ста проектов. Но сам Намин последние лет двадцать держится в тени, и о его взглядах на жизнь страны мало кто знает, пишет «Новая газета».

— Все, что о вас известно, говорит о том, что вы очень независимый человек. И в творчестве, и в отношениях с властью, причем неважно — советской или теперешней. Эту независимую линию многие связывают с вашим происхождением. Все-таки внук Председателя Президиума Верховного Совета мог себе позволить больше, чем простые смертные. Так и говорят: у него номенклатурная семья, поэтому он настолько свободно всю жизнь себя вел.

— Не повторяйте глупостей. Моим происхождением обычно бездарные люди пытаются объяснить, почему у них ничего не выходит. У моего деда Анастаса Ивановича Микояна было десять внуков. Исходя из этой логики, у всех десяти жизнь должна была сложиться по моему сценарию.

Связи не помогают писать музыку, картины, режиссировать, продюсировать и вообще что-то интересное придумывать. Какие должны быть связи, чтобы заставить всю страну столько лет петь «Мы желаем счастья вам»? И почему эти связи сделали меня невыездным и полузапрещенным в советские времена?..

У меня нет даже идеи, по какой причине надо бояться власти. А что она, собственно, может мне сделать? Посадить? Так не за что, я законов не нарушаю. Самое страшное, что можно сделать, — лишить меня финансирования. Закроется Зеленый театр, Театр Стаса Намина… Но для этого особых причин не нужно. Пару лет назад один нахрапистый чиновник, получивший власть над культурой Москвы, ни с того ни с сего решил так и сделать. Слава богу, не вышло, а то бы семнадцатилетний труд огромного количества людей был выброшен на улицу вместе с людьми.

— Причины как раз найти можно. Достаточно послушать песни второго состава «Цветов»: «Государственный бюджет,/Генеральские кокарды,/Не прольется правды свет/На лихие миллиарды». Или русско-украинскую версию «Дайте миру шанс», которую вы записали в самый разгар украинского конфликта.

— Так я своих мыслей не скрываю. Мои песни и интервью в открытом доступе в интернете. Но политика меня не интересует, я не политический активист, не хожу на митинги, не провоцирую власть. Из этого правила было, по-моему, только одно исключение. Когда Ельцин пришел к власти, я внес предложение провезти мумию Ленина по миру, а деньги, полученные от этого проекта, отдать пенсионерам, которые потеряли тогда свои накопления. Тут на меня накинулись все. Коммунисты назвали это кощунством, а демократы решили, что я таким образом пропагандирую Ленина. Помню, как мне позвонил тогда Фрэнк Заппа и сказал, что смешнее шутки за последние годы не слышал.

— Вы прошли с русским роком огромный путь. Сначала «Цветы», в 1970-е одна из самых популярных групп страны, потом свое радио, фирма грамзаписи, продюсерский центр, огромные фестивали… Все так хорошо начиналось с русской музыки, а кончилось попсой и потаканием плохому вкусу. В чем причина? Что неправильно сделали?

— Рок-н-ролл в 70–80-х в Союзе был чуть ли не единственным рупором свободы, способом говорить все честно, открытым текстом. Ни один театр не мог с ним сравниться по социальной значимости. Кто мог позволить себе высказывания типа «Твой папа — фашист», как у группы «Телевизор»? Так было до 90-х, когда «открытый текст» появился везде, в любой газете. Ниша оказалась занята. Рок-н-ролл из социального протеста превратился в явление культуры, и оказалось, что он не родная культура для этой страны, а родная — авторская песня и попса. Попса — по наследству от фальшивой советской эстрады, а авторская песня — от слезливого городского романса и блатных песен. Победила массовая культура, а рок стал элитарным явлением, чем-то вроде джаза.

— Сейчас, судя по всему, опять приходит время говорить открытым текстом, но большинство музыкантов почему-то молчит…

— Есть разница между советской и нынешней ситуацией. Раньше сдерживающим фактором была идеология. Слушай партийных дядей, и у тебя будет дача, машина, за границу поедешь — в Болгарию. А сейчас появился аргумент намного мощнее, чем идеология, — деньги. Ты уже можешь не просто в Болгарию поехать, а покупать замки во всех странах мира, яхты за четверть миллиарда и самолеты. Будешь лояльным — сможешь зарабатывать, не будешь — не получишь финансирования, попадешь под налоговые и другие механизмы государственного давления.

— В конце 80-х — начале 90-х вы инициировали целый ряд международных проектов. Огромные концерты, фестивали, копродукция с западными лейблами. Но главное, появилось ощущение, что мы не изолированы, мы вместе с цивилизованным миром. Прошло 25 лет, ситуация сильно изменилась. Нет ощущения, что все было зря?

— У меня и тогда не было особых иллюзий по поводу того, что мы часть мировой поп-культуры. Когда меня в 1986 году впервые выпустили на Запад, я проехал с «Цветами» по всей Америке. Нас великолепно принимали, но я понимал, что это еще не настоящий прорыв. Именно тогда у меня появились амбиции сделать группу, которая реально прорвет железный занавес американского шоу-бизнеса, что не удалось почти никому из Европы. Я придумал «Парк Горького», собрал людей, определил стиль и репертуар, и работал с музыкантами в студии два года, прежде чем представил их в Лужниках. Один раз прорыв получился, Америку мы покорили, но я бы все-таки не стал обобщать.

А сейчас вообще особая ситуация в связи с политической игрой, которая происходит в мире. Пропаганда ведь агрессивно работает не только здесь, но и там. И так же, как у нас, там есть жертвы пропаганды, которые уверены, что в России все сволочи и подонки. Конечно, и в России, и в Америке умные понимают, что в действительности происходит. Недавно в Нью-Йорке ужинали с Робертом Де Ниро и говорили как раз на эти темы. Попрощались, потом он звонит, спрашивает: «Ты далеко отъехал? Можешь вернуться? Хочу тебя познакомить с одним человеком». Вернулся, а там Шон Пенн, мы с ним еще пару часов просидели.

— Если не секрет, о чем разговаривали?

— О политике. Как я понял, он еще более левых взглядов, чем Боб.

Я еще в восьмидесятые понял, как мало мы отличаемся от американцев — и в хорошем, и в плохом. Помню, как впервые попал туда в 1986-м с проектом Peace child. Перед поездкой мы прошли через жесткие запреты и скандалы, и когда вопрос решился, я поставил условие: «Если ко мне приставят сопровождающего, я на первой же конференции покажу на него пальцем». И вот меня позвали на интервью на ТВ. Перед эфиром сидим с ведущим, болтаем по-дружески, все нормально. А прямо перед этим была новость о гастролях нашего цирка в Японии, там несколько человек попросили политического убежища. И вдруг ведущий довольно агрессивно говорит: «Может, и вам остаться здесь? Вы здесь так популярны. Но ведь за вами следят. Всем известно, что когда советский человек выезжает за границу, с ним едет сопровождающий в штатском». «И что, прямо всюду сопровождает? Ну тогда я понимаю, какая у вас вторая профессия. Потому что в студии, кроме нас двоих, больше никого нет». Это я рассказываю для тех, кто думает, что в смысле цензуры и пропаганды мы со Штатами сильно отличаемся друг от друга.

— Недавно вы спродюсировали американский фильм Free to rock— о том, как музыка влияет на общество. Примеров куча. Прежде всего антивоенное движение, вдохновленное американским роком. Но и у нас такое было. Говорили даже, что рок победил советскую власть. Только все это уже в прошлом. Что-то имеет сейчас такое же влияние на умы, как рок в свое время?

— Думаю, что интернет.

— Но это всего лишь технология, в ней нет творческого начала.

— А творчество на массы уже почти не влияет. Вообще предчувствия самые мрачные, если честно. Я не так давно написал симфонию Centuria S Quark, где попытался сформулировать то, как я вижу развитие цивилизации и ее неизбежный крах. Она умрет, потом будет медленно возрождаться, и когда разовьется опять до достаточно высокого уровня, до глобальных изобретений, которые будут одновременно и глобальным оружием, опять наступит очередной апокалипсис. Человечество не имеет коллективного разума, как у муравьев, которые оберегают свою цивилизацию. А индивидуальность, может быть, и прогрессивна, но разрушительна. Чтобы не заканчивать на грустной ноте, расскажу о том, что меня вдохновляет и вселяет надежду. Я поклонник гениального ученого, именем которого в Москве назван проспект. Вернадский открыл ноосферу, где сохраняется вся накопленная человечеством духовная культура и, наверное, та любовь, про которую говорят, что она победит зло. Это, может быть, фантастическая теория, но я в нее верю.