Охота на кондора

Парагвайский учитель Мартин Альмада разоблачил заговор латиноамериканских правительств и спецслужб против собственных народов.

Документы, найденные Мартином Альмадой, стали доказательной базой в десятках процессов. Но человек, убивший его жену — главный палач, которого искал Мартин, — правосудия не дождался.

Это был самый обычный брошенный дом: в деревне, в 15 км от столицы Парагвая Асунсьон. С улицы была видна булочная, какие-то мастерские и гаражи, а во дворе, пустое и пыльное, стояло здание бывшего полицейского участка. Внутри лежала гора бумаг.

«Гора» не была преувеличением: в здании хранилось 700 тысяч документов — почти 3 тонны. Полный архив операции «Кондор» — совместной кампании спецслужб США и Латинской Америки по политическому террору. Его нашел самый известный диссидент Парагвая, педагог, юрист и интеллектуал Мартин Альмада. В суде документы стали важным доказательством вины чилийского диктатора Аугусто Пиночета, благодаря им отправились в тюрьму несколько силовиков, их использовали для защиты прав бывших заключенных половины стран Латинской Америки… Но сам Мартин Альмада много лет разыскивал эти документы, чтобы узнать главное для себя: как почти 18 лет назад погибла его жена.

Журналисты «Новой газеты» встретились с Мартином Альмадой и записали историю человека, в одиночку изменившего судьбу целого континента.

Cправка

Операция «Кондор» — совместная кампания политического террора диктатур в Парагвае, Чили, Аргентине, Уругвае, Боливии и Бразилии при помощи ЦРУ США в 1975—1985 годах. Операция включала слежку, аресты, допросы, пытки, экстрадицию заключенных между странами — членами операции, похищения и убийства.

Используя сеть информаторов, власти арестовывали всех, кто потенциально мог протестовать или быть коммунистом: политиков, дипломатов, учителей, преподавателей, священников, сотрудников профсоюзов, интеллигенцию, деятелей искусств.

В тюрьмах оказалось более 40 тысяч человек, убиты или пропали без вести, по разным оценкам, от 60 до 100 тысяч. Как говорит Альмада, если бы на континент сбросили атомную бомбу, количество жертв было бы сопоставимо. Одной из главных баз операции «Кондор» был Парагвай.

У Мартина аристократичное лицо испанского гранда, идеально вежливые, сдержанные манеры дипломата и красивая, очень витиеватая речь.

Мы говорим в Москве, в лобби его отеля: выходить на улицу Мартину тяжело. Он прерывает интервью каждые 20 минут, чтобы отдохнуть. Щурится на лампу: после пыток в тюрьме глаза плохо переносят свет. Когда хочет поделиться со мной эмоциями, доверительно берет за руку.

Рассказ Альмады звучит, как роман Маркеса: страстно, страшно, невероятно и фантастично — хотя все приводимые им факты можно проверить по учебнику истории.

В конце 1960-х молодой учитель Альмада уже многого достиг: директор школы, единственный во всей стране кандидат педагогических наук, он учился педагогике и юриспруденции в Парагвае, Чили и Аргентине, пропагандировал метод бразильского педагога Пауло Фрейре и создал Ассоциацию учителей, члены которой вскладчину покупали и делили между собой продукты, своими руками строили дома для учителей. Как вспоминает Альмада, зарплаты учителя в те годы хватало только на 15 дней. «Еще 15 мы голодали. Наша ассоциация потребовала повысить зарплаты учителям, дошла до парламента, и президент вышел из себя. Он сказал, что наши зарплаты разбалансируют весь бюджет страны. А мы настаивали и кричали, что хотим жить не голодая. Это потом записали как подрывную деятельность».

Вскоре педагога Фрейе запретили за социалистические взгляды, Ассоциацию учителей признали коммунистической организацией. В 1974 году 37-летнего Альмаду арестовали.

Арест был обставлен как ограбление. Толпа секретной полиции вломилась в школу (из-за нищеты Альмада жил внутри школы с женой и тремя детьми) за четыре дня до выплаты зарплаты учителям. Сейф школы расстреляли из пистолетов, деньги забрали. Полицейские в Парагвае всегда врывались толпой, говорили, что ищут оружие, на деле — крали пишущие машинки, деньги, любые ценности. Всех попавшихся по дороге били. Приходили обычно вечером, чтобы привезти задержанного в полицию ночью. Пытать по внутренним правилам тюрьмы можно было только ночью.

Вместе с Альмадой забрали его 16-летнего племянника. Во время первого же допроса ему выбили глаз — и отпустили.

Мартина посадили в «Красную шапочку» — так в Парагвае называли грузовики, на которых возили арестантов. «Это были мобильные центры пыток, — вспоминает Мартин. — Избивать меня начали сразу — у них это называлось «разогрев». Привезли в секретную полицию. А там люди в элегантных униформах, в темных очках — как на празднике. Первым меня допрашивал полковник из службы разведки Чили. Потом аргентинец — он утверждал, что у меня были связи с подпольем. Потом бразилец, уругваец…»

По акценту испанского Мартин понимал, откуда родом человек. Не понимал только, почему эти люди тут.

В полиции Альмаду держали месяц. Он считает, что его арестом власти хотели парализовать Ассоциацию учителей и любые другие профсоюзы, — «это была показательная порка». Через месяц его официально признали «интеллектуальным террористом» (судили их так же строго, как и террористов реальных) и отправили в знаменитую политическую тюрьму Эмбоскада.

Во время холодной войны Латинская Америка охотилась за коммунистами. Борьбу возглавлял Парагвай: президент США Ричард Никсон выбрал диктатора Парагвая Альфредо Стресснера «антикоммунистом № 1». Сразу же после его избрания страна получила у США кредит 7,5 млн долларов на борьбу с коммунистической угрозой, и получала еще много лет. Альмаду арестовал первый организованный США иностранный «офис по специальным делам» — особая международная полиция, которая под присмотром США должна была выслеживать и уничтожать коммунистов по всей Латинской Америке.

Вместе с Альмадой в тюрьме сидели 400 заключенных. Коммунистов, по его словам, из них было всего человек 10: «Остальных брали просто потому, что режиму нужны были враги». Альмада помнит, как пытали человека, у которого дома нашли Библию, — в то время католическая церковь в Парагвае выступала против диктатуры, и верующих тоже сажали*. Помнит, как с ним в камере оказался бывший сотрудник секретной полиции, чей сын вошел в профсоюз студентов. Организацию сочли террористической, сына арестовали, отца тоже: за то, что не донес.

Отношения церкви и диктатуры Стресснера в Парагвае имели свои особенности. Саму по себе религию и церковь запретить не могли, поскольку большинство населения были католиками, этот институт был долгое временно единственным, кто оказывал помощь отдельным группам людей, например, индейским общинам, вел широкую благотворительную деятельность. Но, поскольку, с первых же лет диктатуры священники даже на уровне епископов позволяли себе критику режима, многие из них подверглись гонениям, уехать в ссылку пришлось целому ряду преподавателей Католического университета. Жертвами террора стали протестантские группы. Свидетелей Иеговы, работавших с бедными, провозгласили коммунистами. В рамках Антикоммунистической лиги была создана комиссия по «Борьбе с подрывной и коммунистической деятельностью клира». Несмотря на это, священники продолжали обличать нарушения прав человека на национальном и международном уровнях.

В стране было больше 20 лагерей, охрану которых иногда обучали нацистские преступники, которые получили в Парагвае политическое убежище, — среди них был, к примеру, Йозеф Менгеле. Лагеря всегда были переполнены, в тюрьмах при диктаторе Стресснере побывал каждый четвертый парагваец — всего около 484 тысяч человек. Все диктаторы Латинской Америки усердно уничтожали собственные народы. Стресснер обошел в этом многих.

— Вторая кожа парагвайца до сих пор, — говорит Альмада, — страх.

Селестина Перес де Альмада

Секретная полиция по-разному пыталась найти подход к Альмаде. Ему то предлагали сотрудничать и обещали большие должности. То требовали назвать сообщников и пытали. Вырывали ногти, пытали пиканой (электрошоком).

После ареста Мартина его жена, учительница Селестина Перес де Альмада, вместе с тремя детьми оказалась под домашним арестом. Где муж, ей не сказали. В Парагвае не было термина «задержанный» — только «пропавший». Родные никогда не знали ни место заключения, ни приговор. Зато хорошо знали про пытки и казни в секретных тюрьмах.

Мартин тоже не знал, что происходит с его семьей. Пока спустя месяц после ареста сокамерник не принес ему клочок газеты, которая лежала в туалете вместо бумаги. На нем было короткое официальное сообщение: жена уважаемого учителя Мартина Альмады скоропостижно скончалась. На похоронах, значилось в сообщении, присутствовал господин Альмада с детьми.

Когда Мартин бросился к полицейским, требуя объяснить, что они сделали с его женой, ему заявили: «Она покончила с собой».

— Я точно знал: она не могла это сделать, — говорит Альмада так, что я не решаюсь спросить, почему. — Они это придумали. Я сразу знал: они это придумали.

Альмада был неудобным заключенным: он постоянно требовал соблюдения своих прав. Чем больше требовал, тем больше его пытали.

— Один раз к нам привели какого-то важного узника, собрались генералы… А меня ведут мимо, голого, на ногах и руках — наручники. И я крикнул генералам: «Я хочу, чтобы вы меня убили. Я хочу отдохнуть. Если вы меня не убьете, я за вами приду и вас засужу».

Я спрашиваю, верил ли он, что это однажды случится.

— Не знаю. Я даже не знаю, хотел ли я умереть. Просто у меня выработалась тактика — постоянно на них нападать. До ареста я был трусливый, но в тюрьме во мне просто заполыхал пожар.

…Мартин освободился через три года, в 1977-м. В тюрьме он объявил голодовку, 30 дней отказывался от еды и благодаря международному давлению и кампании Amnesty International вышел на свободу. Вместе с матерью и детьми бежал в Панаму, получил политическое убежище во Франции, работал в ЮНЕСКО, вел проекты по экологической грамотности в Африке и Латинской Америке. А еще написал книгу «Парагвай: забытые тюрьмы», вызвавшую дискуссию по всему миру, и составил первый список заключенных и преступников режима Стресснера.

В отличие от Чили и Аргентины, в Парагвае тюремщики не надевали масок. По субботам палачи собирались в тюрьме играть в пинг-понг. Через дырку в заборе тюрьмы Альмада подглядывал за ними. Скоро он начал спрашивать у сокамерника — бывшего полицейского — их имена.

На сигаретных пачках Virginia Slim, собственной кровью, ночами, когда не видит охрана, он записывал имена тех, кто играл в пинг-понг, и тех, кто сидел в камере вокруг.

Свидания в Эмбоскаде давали на 5 минут, но этого было достаточно: когда мать Альмады приходила к нему, он обнимал ее и засовывал обертки от сигарет ей в воротник.

Спустя много лет Альмада нашел подшивку журналов для полицейских, обнаружил там все имена, которые помнил, нашел должности полицейских, места работы и биографии. Так впервые в Парагвае были названы имена: и тех, кого пытали, и тех, кто пытал.

В тюрьме Мартин встречал заключенных из других стран Латинской Америки, которые рассказывали ему о секретной операции спецслужб по борьбе с коммунистами. О том, что она называется «Операция «Кондор», ему рассказали гораздо позже.

«Я узнал о «Кондоре», когда был прямо в его когтях», — весело говорит Альмада. Тогда он не поверил этим рассказам.

По словам Мартина, после освобождения он решил посвятить жизнь тому, чтобы найти ответы на два вопроса: почему в тюрьме его родной страны его пытали и допрашивали иностранцы? И как на самом деле погибла его жена?

В гнезде «Кондора»

Как только в 1989 году режим Стресснера был свержен (диктатора по латиноамериканской традиции сбросил собственный зять), Альмада немедленно вернулся на родину и встал во главе нового движения за права человека и переход к демократии. Первое, чем он занялся, — доказательством пыток в парагвайских тюрьмах и обеспечением компенсаций их жертвам. Он подал в суд на режим Стресснера за свой арест и пытки (которые правительство Парагвая отрицало), смерть жены и конфискацию имущества.

Параллельно с этим он искал архив операции «Кондор». К этому времени Альмада и его команда — парагвайские оппозиционные журналисты, французский иезуит и адвокат — точно знали, что он существует. Найти «архив террора» было принципиально важно: без юридических доказательств пыток политзаключенных осудить палачей невозможно.

Мартин не рассказывает про поиск в подробностях. Он говорит только, что сначала составил примерный список брошенных полицейских управлений, где могли бы быть спрятаны документы, и объезжал их сам. Затем ему помогли жившие рядом люди. Архив обнаружили 22 декабря 1992 года. Когда Альмада зашел в брошенный дом и увидел пыльную гору бумаг, он заплакал.

— Много лет военные и полицейские заявляли, что я сумасшедший и никакой секретной операции не было, — говорит Альмада. — Это была моя личная победа.

В архиве обнаружились записи об арестах, протоколы допросов, доносы, сведения об убийствах, планы полицейских операций, аудиозаписи встреч оппозиции. Были даже методические рекомендации по тому, как проводить пытки (например, сначала у заключенного положено было вырвать ногти, потом отрезать уши). И — главный документ — подписанное чилийским диктатором Пиночетом и руководителем его спецслужб генералом Контрерасом письмо, в котором они приглашали других латиноамериканских правителей на секретное совещание в Чили 25 ноября 1975 года. Встреча положила начало операции «Кондор». Позже бумага позволила осудить ее участников.

В тот же день около архива собрались журналисты всех стран мира. Люди выстроились в живую цепь, по которой передавали документы из отделения полиции к машинам. Дом правосудия, где сложили документы, круглосуточно охраняли волонтеры.

Ответ на свой первый вопрос Мартин получил: его арест был частью международного договора диктатур о совместном преследовании оппозиционеров, в зоне Панамского канала США устроили центр по подготовке палачей.

Оставалось найти ответ на второй: о гибели Селестины.

«Вы хотите знать, кто убил вашу жену?»

Мартин не стал читать весь архив «Кондора».

— Я не смог, — просто говорит он. — Из 700 тысяч листов я знаю один процент. Больше я не могу: у меня кошмары, мне тяжело. Я нашел свое уголовное дело. Мне хватит.

Спустя 18 лет после смерти Селестины, Альмада держал в руках справку о ее смерти.

…Через несколько дней после ареста Мартина Селестине позвонили. В трубке слышались крики и стоны: на том конце провода пытали ее мужа. На следующий день ей позвонили вновь.

Селестине звонили восемь дней. На девятый полицейские принесли ей окровавленную одежду Мартина. На десятый — снова позвонили: «Ваш учитель-подпольщик помер. Заберите его труп».

У 37-летней Селестины случился инфаркт.

— Если бы пришли врачи, ее бы спасли.

Мы сидим в лобби московского отеля, вокруг галдят китайцы и турки, но Мартин смотрит в пространство, не замечая их.

— Врачи не пришли. Они боялись. Полицейские думали, что таким образом добьются от Селестины показаний, что она придет к ним и выдаст моих сообщников. Но у меня не было сообщников. В прошлом году на улице ко мне подошел господин. Он спросил: «Как поживаете? Вы меня помните?» Я привык, что ко мне подходит только секретная полиция, и сказал: «Конечно же, я вас помню». — «Вы хотите знать, кто убил вашу жену? Кто звонил ей?» — «Хочу». — «Это был комиссар Франсиско Рамирес по кличке Тата». На языке гуарани «тата» — это «огонь»: Рамирес занимался пытками электричеством, я его знал. Я сказал господину: «Скажи мне, где живет Рамирес». — «Он в прошлом году умер». Я сказал: «Ты трус. Почему ты не нашел меня раньше?» Человек молчал.

Почему Россия не Парагвай

«Марш молчания» с портретами людей, пропавших во время «Операции «Кондор». Шесть тысяч человек вышли на улицы Монтевидео (Уругвай) под лозунгом: «Они в нас». 20 мая 2016 г. Фото: EPA

1990-е в Парагвае отдаленно похожи на российские 1990-е: в стране начался процесс реабилитации жертв репрессий, появились первые книги и статьи о терроре, люди стали получать информацию о сгинувших в тюрьмах родных.

В 1994 году Альмада создал латиноамериканское отделение Американской ассоциации адвокатов и начал серию судебных процессов против лидеров Парагвая, начиная с генерала Рамона Дуарте Вера, шефа полиции и главного палача режима Стресснера. После свержения Стресснера Дуарте переехал в Боливию, работал послом Парагвая, жил в почете и уважении. Но свидетельств о его пытках и убийствах оказалось так много, что суд вынужден был приговорить генерала к 16 годам тюрьмы.

Со своей второй женой, аргентинкой Марией Стеллой, Альмада учредил Фонд Селестины Перес де Альмада, который занимается правами человека, доступным образованием, защитой окружающей среды. В фонд Альмада вложил собственные деньги, заработанные в ЮНЕСКО.

Фонд продолжает собирать имена репрессированных, расследует дела. Несколько лет Мартин и Мария Стелла боролись, чтобы им отдали здание бывшей политической тюрьмы. Теперь там Музей памяти, диктатуры и прав человека. Руководит им Мария Стелла.

— Мы нашли пилу — корыто, в котором заключенных пытали током, кандалы, наручники, пыточный грузовик. Люди приезжают со всей страны, школы привозят в наш музей детей. Мы устраиваем там встречи семей жертв… — говорит Мария Стелла. В Москву они с Мартином приехали вместе. Когда Альмада прерывается или теряет мысль, Мария Стелла продолжает говорить за него, как будто это — один человек.

Недавно музей собрал портреты всех исчезнувших людей: прямо на улице растянул белую простыню, и люди вывешивали на ней фотографии — с каждым днем больше и больше.

— Мы должны это делать, потому что музей — это единственное место, куда родственники убитых могут прийти и поставить свечку, — говорит Мария Стелла.

— А кладбища?

— О чем вы? Люди пропадали без вести, у них нет могил. Наша задача — сделать так, чтобы они не исчезли. Но есть память о жертвах, а есть — память о диктатуре. И символически важно, чтобы те, кто проводил репрессии, приняли участие в реабилитации жертв. Мы не должны быть наивными и думать, что демократия все сделает сама — только с нашей помощью. Я знаю, что у вас в России впереди тоже большая работа. Не надо опускать руки.

ОПГ диктаторов

Полгода назад в Аргентине завершился трехлетний судебный процесс, ставший для Латинской Америки собственным Нюрнбергом. 27 мая суд признал организованной преступной группировкой бывших диктаторов Аргентины, Боливии, Бразилии, Парагвая, Уругвая и Чили — всех стран, которые участвовали в операции «Кондор». 15 бывших высокопоставленных чиновников отправились в тюрьму на сроки от 8 до 25 лет.

Последний военный диктатор Аргентины, 88-летний Рейнальдо Биньоне получил 20 лет тюрьмы. Его признали виновным в более чем сотне убийств. Суд доказал, что по его указу спецслужбы похищали новорожденных детей у женщин-политзаключенных. Младенцев усыновляли офицеры хунты, матерей убивали — в частности сбрасывали с самолетов в открытое море. Всего было похищено почти 500 младенцев, только 106 позже нашли настоящих родителей.

Мартин говорит об этом процессе с печалью: «Это исторический суд, но он единственный. Атмосфера в Парагвае не очень способствует тому, чтобы мы настаивали на разоблачении режима. У нас проводится политика полного забвения. Мы ждем лучших времен».

По его словам, вспоминать о репрессиях в стране не запрещено, но «не нужно»: «Нынешнее правительство ностальгирует по диктатуре. Большинство крупных политиков любят Стресснера.

Все, что делается для памяти о репрессиях, делается гражданами, а не властью. В Международном суде сейчас ведутся 13 дел частных лиц, пострадавших от диктатуры, одно из них — самого Мартина. Суд начался еще в 1989 году. За 25 (!) лет решения все еще нет. Причина этого удивительна даже для России с ее богатым опытом репрессий и реабилитаций. Дело в том, что старый кодекс Парагвая не считает пытки преступлением. Вырывать ногти и отрезать уши… было законно. Палачам нечего предъявить.

Между тем Стресснер и большинство его генералов умерли в собственных постелях. «Мы хотим, чтобы в тюрьму отправились те, кто еще жив», — говорит Альмада.

В последние годы в странах Латинской Америки, как в Германии времен дела Эйхмана (1960-е), идут дискуссии о том, нужно ли наказывать исполнителей репрессий или только тех, кто отдавал приказы. Я спрашиваю об этом Альмаду.

— Грязной работой в Парагвае занимались полицейские. Подписывали приговоры военные. Я считаю, в тюрьму должны пойти именно они, — говорит он. — Пусть это требует времени, не важно. У меня китайское терпение. Я все равно буду идти вперед.

Я спрашиваю, будет ли момент, когда Мартин решит, что отдал долг прошлому? Что пора забывать и можно простить?

Альмада долго молчит.

— Видите эти лампы под потолком? — говорит он. — Этот свет — он светит мне в самую душу. Во время пыток у меня пострадала сетчатка. Окулисты во Франции починили мне глаза. Но если свет бьет в лицо, мне больно, как будто у меня в теле открытая рана. У меня проблемы с ногами. Ровно в 3 часа утра меня будит дикая боль. Когда это началось, я пошел к врачу. Тот удивился: «Вы футболист? Вы катались на мотоцикле? У вас когда-то было сильное повреждение ноги». Я его не помнил, но каждый день в 3 часа утра испытывал одну и ту же боль. А потом вспомнил: когда меня арестовали, мне надели кандалы. И каждое утро в 3 часа приходил человек и подкручивал в них винты, чтобы я не мог шевелиться. Винты доходили мне до кости. Каждый раз в 3 часа утра… Я забыл, только недавно вспомнил. А тело помнит. Мое тело — территория, которая имеет свою память. Как оно может забыть? Как я могу простить?