Как белорусское законодательство распугивает инвесторов

Инвесторы не хотят вкладывать свои средства даже в частные проекты в нашей стране.

Правительство каждый год ставит вопрос о росте инвестиций в белорусскую экономику, однако сами инвесторы неохотно вкладывают свои средства даже в частные проекты в нашей стране. Одна из проблем — неадаптированное инвестиционное законодательство Беларуси. В чем его проблемы и как их решить, обсуждали в дискуссионном клубе B Venture, посвященном вопросам венчурной экосистемы Беларуси, передает tut.by.

Государство не дает права на ошибку, средний класс не готов вкладывать

«Сегодня, к сожалению, все наши изобретения и стартапы финансируются западными фондами. То есть фактически мы продаем мозги, — с таких слов начала обсуждение директор Национального агентства инвестиций и приватизации Наталья Никандрова.

— Однако для того чтобы эти изобретения и их создатели, инженеры и программисты, оставались в стране, необходимо много факторов. Сейчас я бы посоветовала правительству поставить амбициозную задачу — войти в 30 стран с лучшим уровнем экономической свободы. Если мы туда попадем, тогда начнут активно развиваться стартапы».

Необходимым условием развития венчурной среды Никандрова считает наличие действующего фондового рынка. На западе основными источниками средств являются пенсионные фонды, страховые компании и частные инвесторы, которые таким образом приумножают свои капиталы. Сегодня в Беларуси, по мнению директора агентства, средний класс не занимается сбережением в том понимании, как это есть на Западе. У нас думают только о насущных проблемах, о сбережениях в виде паёв с вхождением в состав этих фондов речи пока не идет.

Если говорить о государстве как инвестфонде, то оно не дает права на ошибку принимающим решения, продолжает Никандрова. Подобное финансирование — достаточно рискованный тип вложений. Именно поэтому, по мнению спикера, государство не может играть главную роль в венчурной экономике, главная роль должна принадлежать частному бизнесу. Государство, в свою очередь, должно помочь создать такие условия, чтобы эта среда начала развиваться.

«В Израиле венчурная экономика началась с того, что продали ICQ, и это просто разломало стандартное сознание народа. Они поняли, что можно быть не только юристами и врачами, а есть возможность делать что-то другое за большие деньги и для себя, и для своей страны. С этого началось активное стартап-движение и активное развитие венчурной экосистемы. Что-то подобное было у нас, когда продали MSQRD. Это ощущение остается у высококвалифицированных работников Парка высоких технологий», — продолжил тему частной инициативы старший партнер юридической фирмы «Алейников и Партнеры» Денис Алейников.

По словам Алейникова, также наблюдается интерес со стороны офлайн-бизнеса к венчурной экономике из-за падения маржинальности на традиционных рынках.

«Законодательство уважаемое, но оно морально устарело»

Однако в белорусском законодательстве нет четкого понятия венчурной экономики на основе международного опыта и практики. Есть только закон «О государственной инновационной политике», в котором указывается определение венчурной организации. Согласно этому закону венчурная организация — это коммерческая организация, являющаяся субъектом инновационной инфраструктуры, предмет деятельности которой состоит в финансировании инновационной деятельности. Как заметил Алейников, ключевая фраза — «являющаяся субъектом инновационной инфраструктуры». То есть по закону получается, что в нашей стране урегулированы венчурные организации, но чтобы быть такой организацией, нужно сначала зарегистрироваться в качестве субъекта инновационной инфраструктуры. По словам юриста, ему не известно ни одной венчурной организации, зарегистрированной подобным образом. Но эксперт заметил, что подобная ситуация по формулировке схожа со статьей 233 Уголовного кодекса Республики Беларусь «Незаконная предпринимательская деятельность», где написано, что «незаконной предпринимательской деятельностью является деятельность, осуществляемая без регистрации в установленном законодательными актами порядке».

«Меня периодически спрашивают: „Не является ли незаконной предпринимательской деятельностью то, что мы по факту занимаемся венчурной активностью?“ Мой ответ — не является. Поскольку 233 статья в качестве регистрации в установленном порядке предусматривает государственную регистрацию. По моему мнению, в порядке декрета № 1 „О государственной регистрации“ и практика такова. Но формулировки очень похожи. В юридической практике таких случаев нет. Но нет и практики регистрации венчурных организаций, нет и практики деятельности венчурных организаций», — рассказывает Алейников.

Получается, законодательство сейчас не регулирует, что такое венчурная деятельность. Оно регулирует понятие, что такое венчурная организация и венчурный проект. Если судить по международным стандартам, то венчурная деятельность — это инвестиции в венчурные проекты. Но если анализировать то, что по нашему законодательству является венчурным проектом, то это «инновационный проект, финансируемый венчурной организацией». Выходит, что если банк или бизнес-ангел финансирует инновационный проект, то это не венчурный проект. Таким образом, в Беларуси сложились две системы, рассуждает Алейников. Есть одна система, где фактически происходят инвестиции в венчурные проекты (банки, бизнес-ангелы), следующие мировым принципам венчурной экономики (высокорисковость и ожидание высокой доходности), ни один из которых не внесен в наше законодательство в привязке к понятиям «венчурная организация», «венчурный проект» и «инновационная деятельность». И есть какое-то свое понятие венчурной деятельности, которое не работает.

«Эти две системы нужно привести к общему знаменателю. Законодательство уважаемое, но оно, наверное, морально устарело. Я не говорю, что необходимо регулирование венчурной деятельности. Я бы, скорее, сказал, что регулирование венчурной деятельности является вредным. Деятельность отрегулирует сама себя», — резюмирует спикер.

Впрочем, если отойти от утопичной идеи саморегулирования венчурной деятельности, то неплохой пример регламентирования инвестиционных сделок в России привел директор Юридического института «М-ЛОГОС» и профессор Высшей школы экономики Артем Карапетов. В рамках закона, принятого в 2015 году, в Гражданский кодекс РФ попали многие инструменты, необходимые для юридической поддержки венчурных инвестиций: регулирование института возмещения потерь, платы за отказ от договора и т.д. Также появились нормы по заверению об обстоятельствах — своеобразный вариант заверения гарантий, используемый почти в любых серьезных сделках, связанных с инвестициями. Карапетов отметил еще появление нормы об опционах, межкредиторские соглашения, регулирование преддоговорной ответственности за недобросовестное ведение переговоров и некоторые намеки на регулирование вопросов о конфиденциальности стадий переговоров.

«Важно, чтобы все элементы государственной системы работали синхронно, по крайней мере насколько это возможно. Реформа законодательства больших эффектов не дает без синергии, соединения различных институциональных структур, которые должны все вместе работать на развитие условий для привлечения долгосрочных качественных инвестиций», — добавил эксперт.

Белорусское право — красный свет инвестору

В процессе дискуссии Алейников задался вопросом, как проекты, ориентированные на мировой рынок, будут продаваться дальше и получать финансирование: по английскому праву за рубежом через двойное структурирование или по белорусскому праву? Однако сразу заверил, что здесь он занимает одинаковую позицию с государством: деньги должны идти в экономику страны. Страна, естественно, заинтересована в том, чтобы проекты структурировались по белорусскому праву. Но в таком случае регулирование должно происходить на условиях, понятных для инвесторов.

«Инвесторы должны получить минимальные стандартные гарантии, используемые в аттестационных сделках по всему миру, — объясняет Алейников. — Инвестору всего лишь нужно, чтобы были понятны правила игры за свои деньги. Он не хочет никакого регулирования, ему не нужна никакая помощь от государства. Он просто хочет понимать, что его инвестиции защищены».

Но тут мы опять упираемся в несоответствие с международными трендами венчурного инвестирования: в отличие от США у нас нет такого инструмента, как конвертируемый заём, и его не пропишешь в договоре, поскольку корпоративное законодательство и законодательство об обществах запрещают конвертацию займа в акции. Основная суть конвертируемого займа — это когда финансирование предоставляется в качестве займа, но в случае успеха проекта инвестору интересна не возвратность займа, а конвертация займа в акции уже состоявшейся компании по определенному принципу, изначально оговоренному при предоставлении средств. В нашем случае иностранный венчурный инвестор может инвестировать только в акции и доли.

Впрочем, на этом проблемы неразвитости венчурного законодательства в Беларуси не заканчиваются. Известная проблема — субсидиарная ответственность, и практика развивается по пути привлечения учредителей организаций к этой ответственности. Исходя из того, что выживаемость стартапов на ранней стадии 1 к 10, иностранный бизнесмен, проинвестировав в портфель на территории нашей страны, по 9 из 10 случаев рискует быть привлеченным к субсидиарной ответственности, даже если его доля невелика.

Во время обсуждения темы с аудиторией один из участников дискуссии, Алексей Ванин из Академии наук, участвовавший, по его словам, в подготовке концепции закона о венчурной деятельности, рассказал о том, каким на самом деле должен был быть закон. «Вопрос регулирования венчурных договоров появился в нормативных документах году так в 2006—2007-м. Он мелькал в совместном плане Нацбанка и правительства в виде предложения подготовить концепцию и проект указа президента по венчурной деятельности. К сожалению, я соавтор этого результата. К сожалению, потому что, во-первых, закон готовился более 10 лет. Это была постоянная борьба вокруг его содержания, — объяснил Ванин. — На этапе перед самым подписанием у него была огромная глава про венчурную деятельность. Решили, что указа не будет, но будет большая глава в законе. И там были предусмотрены не венчурные организации — там были возможности создания фондов как юрлица, работа венчурных фондов без создания юрлица, высокие свободы договоров, в том числе и возможности трансграничного инвестирования и возврата средств». Но получилось как всегда.