Кузнец из Жодино: После 25 марта в Беларуси не осталось равнодушных

Те, кто сохранял нейтралитет, теперь настроены против власти.

Анатолий Фролов — кузнец из Жодино. В политических партиях и организациях, говорит, никогда не состоял. Одно движение, правда, поддерживает. Зовется оно ЗОЖ. «Здоровый образ жизни, — поясняет Анатолий и все никак не понимает, за что их с сыном задержали на День Воли, — В митинге мы не участвовали, шли себе в зоомагазин». Фролову-старшему в итоге дали 10 базовых, младшему — 10 суток. Услышав приговор Максима, отец рванул к судье и попросил заменить ему штраф на арест. Хотел быть рядом с сыном.

Не получилось. Теперь вот возит передачки на Окрестина. В среду, 29 марта, тоже возил, поэтому до кузницы добрался только после обеда. Тут холодно, но, если шевелиться, воодушевляет кузнец, мороза не чувствуешь, пишет tut.by.

Заказов у него сейчас почти нет, поэтому с большего мастерит для себя.

— Вот подъемник, вот пресс, — перечисляет сделанное. — Работа тут найдется всегда. А нет — так в огороде копаемся.

Кузница Анатолия находится в поселке Дорожный, это в восьми километрах от Жодино, во дворе дома покойного тестя. До 2013-го там, где сейчас стоит мастерская, было поле. Идею открыть ИП предложил сын Макс.

— Он как раз консерваторию закончил, нужно было работу искать. А куда с баяном пойдешь? Можно, конечно, в садик за 100 рублей, но это не вариант, — вспоминает, как все начиналось отец. — Он и говорит: давай кафе сделаем или магазинчик. Возражаю: мы с этим не сталкивались. И предлагаю: могу варить, зачищать, ворота установить — давай лучше кузницу. Он: «Ну, давай!» В общем, продали мы его баян и купили нужный материал и оборудование.

Анатолию 52. Выглядит он сурово, но внешность в данном случае врет. Даже длинная борода не элемент образа, а необходимость, чтобы, щеки от жара защитить, когда железо на угле греешь.

Его сыну Максу — 29. Неофициально деловые отношения в семье складывались так: сын рисует, отец переноси на материал, и вместе работают с металлом. По бумагам все выглядит иначе: отец предприниматель, сын — музыкант.

— Он в Минске играет в ансамбле, пишет музыку, а в свободное время со мной на кузнице.

По словам Анатолия, с осени дела в семейном бизнесе складываются не очень: у клиентов денег нет. В 2013-м, когда только начинали, все тоже шло не как по маслу. Услуги предлагали и в интернете, и в жодинской газете, а люди никак не шли.

— Через полгода, хотели, уже закрываться, а потом мне попался большой рулон пленки. А у нас ведь дом рядом с трассой. Лето, помню, солнце жарит, а я сижу, три часа объявление пишу, — смеется Анатолий. — Как растянул его на заборе, так в день по пять человек стало заезжать. Заказы в ежедневнике были на полгода вперед расписаны. Один — у него дача под Гродно — просил: «Сделай винтовую лестницу». Смеюсь: «И что я тебе ее в Гродно повезу?» Он: «Ты мне сделай, я сам заберу». Другой просил метровую булавку на стену. Мол, на удачу.

Я указал: «С написанным не согласен». Майор ответил: «Это ничего не меняет».

Кстати, об удаче. 25 марта, не скрывает Анатолий, им с сыном основательно не повезло. Днем они с Максом приехали в «1000 мелочей», что в Минске рядом с метро «Парк Челюскинцев». Оттуда шли в зоомагазин, на пути за кормом их и «взяли».

— Это случилось около часа дня, на проспекте еще и митингующих толком не было. Акцию во сколько собирались провести? — спрашивает и сам же отвечает. — В два или полтретьего? В общем, повели нас люди в масках во дворы. Там стояла маршрутка на ней написано ШАБАНЫ. Нам, говорим, не в ту сторону, но кого это волнует. В салоне уже сидело двое таких же, как мы, «пассажиров». Потом привели женщину лет 35-ти, зонтик ей сломали. Запомнил еще 17-летнего пацана. У него, хорошо, паспорт с собой оказался. Посмотрели: а он из соседнего подъезда — ребенок только из дома вышел.

Маршрутку, по словам Анатолия, набили уже через полчаса: кто везет, куда — не объясняли. Предупредили только: кто будет разговаривать, оденут наручники.

— Где-то в 14.00 привезли на задний двор в Заводской РУВД, — тот день кузнец запоминал все до мелочей. — Там стояло два стола и три загона, огороженных пандусами. Нас отправили в первый. Поставили к стене. Тех, кто пытался возникать, «учили жизни по почкам» и пугали наручниками. После обыска перевели во вторую загородку, потом в третью. Там мы стояли часов до пяти-шесть. Шел дождь, снег, опять дождь. Затем отправили в подвал. Около одиннадцати уже в кабинете, стали ходить с протоколами. Читаю свой: «Матерился, махал руками». Я указал: «С написанным не согласен». Майор ответил: «Это ничего не меняет».

— А вы вообще материтесь?

— Когда работаю — могу, на улице — нет. Это же не культурно.

Потом, возвращается к рассказу кузнец, их завезли в изолятор. До суда Максима он не видел. Есть и пить в заключении Фролов-старший отказался.

— Я язвенник. Спрашиваю, у вас есть что-нибудь обволакивающее. Мне: «Нет». А холодная кипяченная вода? Опять — нет. Я сообщил, что вегетарианец, поинтересовался: капуста или морковка у вас хоть имеется? Оказалось, нет. Я разозлился: «Есть не буду, пить воду из-под крана тоже не буду. И вообще, где мой сын?!» Обидно, что с нами там поступали. Рецидивистам и то адвокатов предлагают, а нас, как стадо, сразу к стенке.

Сказали: это холодное оружие, но это ключ от кузницы.

— Вы, правда, вегетарианец?

— С 1986 года. Из армии пришел, бросил курить и выпивать, — отвечает и тут же переводит тему. — Вот за что нас взяли? Я в оппозиционных партиях не состою, в организациях тоже никаких не значусь. Придерживаюсь, правда, взглядов Порфирия Иванова.

— А это кто?

— Ну даешь! Старец, который зимой и летом по улице в одних трусах ходил, водой обливался. Я тоже за здоровый образ жизни. С весны до осени на речку хожу. Иду к тому, чтобы моржом стать.

«Я просто озлобился, пока стоял до пяти часов в загородках»

И снова к 25 марта, точнее к его последствиям.

Увиделись отец и Максим только в понедельник 27 марта. Судили их разные судьи, но в соседних кабинетах. Сначала Анатолия. Наказание — 10 базовых, Максима отправили на 10 суток.

Приговор сына Фролов-старший узнал тогда, когда Максима выводили конвоиры.

— Он выкрикнул десять суток, а потом еще кричал: «Объявляю голодовку». А я ему в след: «Не дай бог! Кончай дурью маяться». Я после этого к судье: «Переписывайте штраф на сутки!» Он: «Не могу, уже бумаги подписаны». Я к арестантам, с ними милиция: «Заберите и меня!» Не реагируют, злюсь: «Мне что руками махать и матом ругаться?» Они: «Вали отсюда!»

— А чего вы так за Максима переживаете, не маленький уже.

— У него с сердцем проблемы, с клапаном что-то. Его поэтому и в армию не взяли. В военном билете указали: в военное время может быть музыкантом оркестра.

— А чтобы изменилось, если бы и вам 10 суток дали?

— Не знаю, но он мой сын, и мы почти всегда вместе. Сейчас путаюсь в подсчетах, какого он выйдет 4 апреля или 5-го. Ждем с матерью, а куда деваться? Уже некуда. Но мы это дело так не оставим, будем обжаловать решение суда. В одной инстанции, в другой — пока не дойдем до конца.

— Вы эмоциональный человек?

— Нет, я спокойный как бегемот. Я просто озлобился, пока стоял до пяти часов в загородках. У меня ведь отец и брат в милиции работали. Я и сам как до 25-го к власти как относился? А никак не относился. Полный нейтралитет — ни вашим, ни нашим. Ковыряюсь себе потихоньку, людям добро делаю — кому навес, кому перилку. И все! Остальное меня не волновало. Разве только жить получше хотелось. Теперь все изменилось. Думаю, 25 марта разделило белорусов на «за» и «против». Не знаю, сколько «за» и сколько «против», но равнодушных, уверен, уже нет.