Шестидесантник

Так Евтушенко назвал одну из последних книг – и там заглавное слово еще стоит во множественном числе.

Ушла в вечность центральная фигура великой литературы шестидесятников – как флагшток рухнул. Когда-то Евтушенко писал на смерть другого поэта:

Ахматова двувременной была,

о ней и плакать как-то не пристало.

Не верилось, когда она была,

не верится, когда ее не стало.

Сегодня это можно сказать о нем самом.

Первый поэт Советской Страны, он собирал стадионы, выступал перед толпами всех стран мира, был принимаем президентами и обруган лично генсеками. Слава его была легендарна, а очереди завистников и критиков бесконечны. Он был честолюбив, как фейерверк, и больше всего любил писать стихи, а потом – печатать их, издавать, читать перед залами и площадями. Стотысячных тиражей его сборников было не достать никогда. Это была великая эпоха поэзии, и он был первым глашатаем эпохи. Такой славы у поэтов больше не будет.

Он выпустил первую книгу двадцатилетним, еще при живом Сталине. ХХ Съезд был главным событием в состоявшейся жизни его поколения – созрев, в 25 лет они почувствовали себя свободными. Они еще верили в коммунизм!

Если мы коммунизм построить хотим,

трепачи на трибунах не требуются.

Коммунизм для меня – самый высший интим,

а о самом интимном не треплются.

В тридцать лет они были прославлены и богаты – Евтушенко, Вознесенский, Аксенов, Гладилин, Рождественский, Ахмадулина. Они взламывали запреты, они дали язык и интонацию своему поколению, они породили великое доверие к слову, когда литература перестала быть фальшивым официозом.

А потом случился 68-й год, и танки в Праге, и закручивание гаек, и все кончилось – хотя все мы поняли это не сразу.

И те, кто в августе 91-го был костяком сопротивления в Белом Доме, те, кто уже ощутил в своих руках ожившую мечту глухих десятилетий – мечту о свободном народе в свободной стране – это были их читатели. Потому что в воздухе их молодости шестидесятники явились тем кислородом, который успели вдохнуть все.

Поэт был стойким и мужественным и выжил в нелегкие времена. Был чуток и добр к непробившимся талантам, собрал огромную антологию русской поэзии, с годами все больше восхищался другими, их мастерством и находками, поддерживал. А прожил последнюю четверть века в Америке, в оклахомской глубинке, работал в университете, названия которого в России сейчас так с ходу и не назовет никто.

Преподавал русскую литературу…

Дух великой эпохи, краски и звуки эпохи, прошедшие через душу поэта и ставшие словом – примерно этим остается поэзия. Часто прикидываясь нехитрым говором – отточенная до простоты.

Так надо жить – не развлекаться праздно!

Идти на смерть, забыв покой, уют,

но говорить – хоть три минуты – правду!

Хоть три минуты! Пусть потом убьют.

Михаил Веллер, «Эхо Москвы»