Александр Буд-Гусаим: Нужно отбросить жалость к самому себе

Единственный вышедший на свободу белорусский пожизненник рассказал, как победить систему.

На прошлой неделе похоронили бывшего заключенного-пожизненника Александра Буд-Гусаима из Солигорска. Ему шел 59-й год. В Беларуси он был единственным на свободе свидетелем того, что представляет собой такая исключительная мера наказания, как пожизненное заключение (ПЗ). Два месяца назад он дал Свaбодзе свое последнее интервью.

На свободе Александр Буд-Гусаим не прожил и трех лет. Однако де-юре он оставался осужденным даже на свободе. В 2010 Верховный Суд только заменил ПЗ (за убийство, которое не совершал) на ограниченный срок наказания: двадцать лет заключения, а с учетом различных амнистий - семнадцать. Осенью 2014-го произошла замена на еще более мягкий режим - «домашнюю химию». Вернувшись домой, в семью, Буд-Гусаим, как и любой другой «химик», должен был регулярно являться в милицию для регистрации или просто на профилактические беседы, не мог без предварительного согласия с милиционерами покидать место регистрации.

С вечера до утра, даже среди ночи, к нему могли прийти правоохранители, чтобы проверить, дома ли он. Также его работодатель в ответ на обращения силовиков должен был направлять сведения о поведении. Постоянный милицейский надзор проявлялся не только в этом ... Когда после возвращения домой Александр Буд-Гусаим дал интервью Свободе, его предупредили: не хочешь неприятностей - молчи. Для милиции (и не только для нее) он все равно оставался осужденным за убийство (ст.139, ч. 2.) Убийцей он, как нереабелитированный, юридически остается и сейчас.

Официально судимость была снята в канун Нового года. Правда, по словам Александра Степанович, ему снова на восемь последующих лет назначили милицейский контроль, но более мягкий чем предыдущий. Каких-то ограничений уже не было, не предупреждали также и насчет разговоров со СМИ. Свое второе и последнее интервью «Свободе» он дал два месяца назад, по телефону. Технически запись получилась плохой, и в эфире были использованы лишь небольшие его фрагменты. Договорились пообщаться при встрече. В его деревне на Старобинщине, в родительском доме, который он после запустения ремонтировал. Договаривались на конец мая. В конце мая Александра Буд-Гусаима не стало. Полностью публикуем последнее интервью бывшего заключенного-пожизненника.

На пожизненным не только нелюди

- Абсолютное большинство пожизненников те, кто жестоко, цинично убил не одного, а больше людей ... Как вы чувствовали себя среди такого окружения? Вам приходилось ломать себя, чтобы как-то адаптироваться к этой публике, или, наоборот, вы, насколько было возможно, пытались дистанцироваться от них? Насколько часто к вам в тех условиях приходили отчаяние и сожаление самого себя?

- Часто было противно и больно на душе. Сидишь ты невиновен, а тут рядом лица с тремя-четырьмя трупами. Но сожаление самого себя и отчаяние ничего хорошего в тех условиях не приносят. Если же говорить о публике, то она там самая разная. В Жодино состав сидельцев в камере постоянно менялся, так как, если люди длительное время сидят в одном помещении по двое-трое, конфликты неизбежны, даже по малейшему поводу. В результате камерных перетасовок мне пришлось делить подвал со всеми местными обитателями. Большинство попадали на ПЗ за убийства на бытовой почве, из-за непонимания, в крайне нетрезвом состоянии. То, что привело их к этому, имеет много причин ... Но в условиях совместной отсидки такие люди нередко проявляли себя как достойные лица. Могу сказать, что их большинство. Встречались же и настоящие уроды - разные серийники, садисты, насильники, педофилы. Их мало, они не пользуются уважением и на ПЗ, а потому за равных их не признают. Сам я никому не судья, однако по простоте (это говорю впервые), таких за людей не считаю.

Например, кем можно считать парня, который в 23 года убивает мать? Ну как так может быть?!. Или урода, за которым одиннадцать трупов и которого спасло, что он после последнего убийства убежал в Россию? А Россия выдавала его с тем условием, что Беларусь не осудит его на смертную казнь. Одиннадцать смертей. Сделал себе обрез и вот просто так ходил по улице и стрелял людей. Этот «чистильщик» говорил: Я убивал именно тех, кто мешал всем нам, кто не должен был жить в нашем городе.

Я до конца не знаю, как нужно поступать с такими нелюдями.

Аляксандар Буд-Гусаім

- И как вы сосуществовали с такими? Вы не задумывались: а вдруг и кто-то из них получил такой же, как и вы, несправедливый приговор?

- В условиях ПЗ ты быстрее, чем в другой тюрьме или колонии, учишься «читать» людей, начинаешь понимать, как себя дальше вести с тем или иным осужденным ... Если в камеру приходил новичок, я всегда просил, чтобы он показал свой приговор . В тех условиях это очень естественная просьба - нужно знать своего соседа и ориентироваться, как в определенных случаях нужно себя с ним вести. В деле меня тоже интересовали результаты различных экспертиз - баллистической, дактилоскопической и других.

Такой случай. Пытались нам как-то подселить одного рецидивиста. О том, что он убил женщину и ее дочь с двумя маленькими детьми, контролеры не сказали. А я сразу спросил новичка, есть ли за ним трупы. В ответ тот начал темнить. Нас в камере было трое, и мы все поняли, что здесь что-то не то. Попросили показать приговор - обычно его имеет при себе каждый. Наш новый сосед сказал, что бумаги в оперчасте. Мы требовали, чтобы он забрал их, потому что нам необходимо знать того, с кем придется жить. В результате оперативники быстро забрали его из нашей камеры. После в Жодино сделали камеру отдельно для серийников. Пару лет я его не видел. А потом снова пришлось пересечься. Знаю, что один парень ему даже ухо резанул, за что получил трое суток.

А было и такое. Сидел с нами один парень Саша Машей. Он был ранее судим, а тут еще его обвинили в убийстве одной девушки и дали ПЗ. Дело обстояло так. Сидели втроем, выпивали. Саша разливал водку, на бутылке в итоге остались отпечатки пальцев. Когда все выпили, Сашу послали в магазин. Возвращается, а там труп. Разумеется, по тем отпечаткам - других доказательств не было - и повесили на него убийство. Машей куда только не обращался, доказывал, что не убивал. Однако никого его доводы не волновали. Отсидел Саша года три, и однажды вечером в камеру завели одного рецидивиста, которого наказали за тяжкое убийство. Саша увидел его и шепчет мне: «Это он. Тот самый, что убил девушку». Тот, кого хотели заселить к нам, был вынужден пойти в оперчасть и подписать явку с повинной, что действительно это он убил. А Саша, сколько он потом не апеллировал в различные инстанции, никаких сдвигов не получил. Он и до сих пор сидит на ПЗ. Никто его не оправдывает. Никто не хочет в это вникать и этим заниматься.

Жизнь на пожизненном

- Держатся ли за жизнь пожизненники? Может ли хотеться жить в таких условиях?

- Есть такие пожизненники, которые не могут привыкнуть к своей участи, а потому долго не живут. Умирают своей смертью. Некоторые вешаются. Приходилось самому вынимать из петель. Разговаривал с теми, кому расстрел заменили на ПЗ ... Они так говорили: «Лучше бы меня расстреляли, чем вот так болеть, есть гнилую кильку, постоянно чувствовать себя каким-то животным». Однако не думаю, что это было до конца честно. У каждого из тех, кто на ПЗ, все же теплится маленькая надежда, что однажды, может не скоро, но он все же глотнуть свежего воздуха и увидит нормальное небо над головой, а не его кусок над проволокой в так называемом тюремном дворике. От тюремщика приходилось слышать, и это была обнадеживающее: «Вот вы будете себя хорошо вести, вас лет через десять переведут в Глубокое, а потом еще через десять - в обычную колонию, потом на поселение ...» Это поддерживало, также как и переписка, даже с совершенно незнакомыми людьми, да единственное на год короткое свидание. Это когда у тебя еще жива мать, когда не бросила жена. Но к абсолютному большинству пожизненников никто не ездил.

Много было абсолютно одиноких людей, вся жизнь которых проходила в тюрьмах и лагерях. Например, рецидивист с прозвищем Газета (он любил в газеты «пописывать»). Впервые его посадили при Брежневе. Прошел многие колонии в СССР, тот же «Белый лебедь» в Соликамске. Позже, уже в независимой Беларуси, его на пожизненное посадили. Было ему 60, когда я его в Жодино встретил. Говорил мне: «Знаешь, Степанович, видел все. В какие только карцере меня не бросали ... Но тогда я был молод. Адреналина много было. А теперь надоело все. Тяжело. Скорее бы умереть». Был также один, даже старше Газеты рецидивист, также говорил, что устал и скорее бы умереть. А как пришло время умирать, сказал: «Вот еще бы пожить». Как я считаю, то каждый все равно цепляется за жизнь.

- Говорят, что сейчас на том же ПЗ стало лучше, чем в самом начале ...

- Не знаю. Ну, может, какой ремонт лучший начали делать, еду менее гнилую начали давать ... То, что охранники больше не бьют заключенных - не уверен. Может ли при существующей системе так быстро измениться суть тюремного наказания, те же тюремщики? Тот же выход из камеры, проход, даже пробежка по коридору исключительно в позе ласточки, когда человек согнут, с задранными к верху руками - это все остается, хотя и не прописано никаким законодательством. Говорят, это было взято за образец в российской колонии «Белый лебедь». Туда, когда создавали ПЗ в Жодино, наши охранники ездили за опытом. Вспоминаю некоторых контролеров, их удовлетворение на лице от «ласточек», в общем от того, как удалось выдрессировать зеков. Среди контролеров на ПЗ были персонажи необразованные, неграмотные ... Например, один вообще имел классов восемь. Какой-то идиот и садист. Но сколько наслаждения от ощущения власти где-то над сотней осужденных ... Когда мы становились в позе ласточки, он махал над нами дубинкой, как Чапаев шашкой. Больно бил по спине и ниже. У него, как и в других ему подобных, было ощущение полной безнаказанности. Специфика работы в этой системе срывает им крышу. А разве дома такие люди могут быть другими? При мне даже на какого-то из начальников приходили письма - примите меры, так как избивает свою жену, детей.

Жодино и Глубокое

- Вы сказали, администрация обещает, что при хорошем поведении через десять лет из Жодино могут перевести на улучшенные условия в Глубокое. Там, в Глубоком, действительно лучшие условия?

- В Глубоком для пэзэшников было лучше только в самом начале. Где-то с 1997-го до 2001-го. Тогда жодинский ЛТП еще не был перестроен под отделение для пожизненного и всех принимала глубокская ПК-13 особого режима. Я находился там года два, с 1999-го по 2001-й. Не было тогда зверств со стороны милиционеров, как потом в Жодино, где нас били «смертным боем». Хотя, если быть точным, все началось в 2001-м, еще в Глубоком. Во время этапа в Жодино. Мы сидели в камере и смотрели телевизор, и вдруг к нам в подвал ворвались люди в масках и начали нас жестко избивать. Потом так же жестко, до гематом и переломов, избили всех по приезде. То есть нам показали, что есть настоящий пожизненный режим. Через десять лет, когда я опять попал в ПК-13 через смену режима, поведение тамошних охранников были такие же, как и в жодинских. Никакого понимания того, что к ним прибыли те, кто отправился и кому изменили режим на более «мягкий». Эти заключенные продолжали оставаться для милиционеров «быдлом с ПЗ».

Турма ў Жодзіна

- А если говорить о каких-то бытовых условиях содержания?

- Начнем с того, что колония в Глубоком - это монастырь, который большевики перестроили под тюрьму. Худшее, что может быть для отсидки, тем более продолжительной. Сидеть в тех кельях ужасно. Это толстые стены, влага, отсутствие всякого воздуха. При мне камеры были переполнены в несколько раз - двадцать и более человек в небольшом помещении. Здесь туалет, здесь сушат белье, здесь курят ... Дышать очень и очень трудно. Что касается питания, то оно вообще не для человеческих желудков. Пожалуй каждый зэк имел желудочно-кишечные проблемы. Болели всеми известными болезнями. Много было туберкулезников, много тех, кто шел на суицид. Ведь вернуться живым из Глубокого, скажем, после десяти лет отсидки, очень проблематично. Люди становились агрессивными, озлобленными на всех и все. Независимо от степени своего преступления они были абсолютно не адаптированы к условиям свободного общества.

Жизнь после пожизненного

- Если гипотетически представить себе, что, согласно законодательству, человек, отсидев десять лет на ПЗ в Жодино, при хорошем поведении переводится в Глубокое, столько же лет сидит там, потом по смене режима отбудет оставшиеся несколько лет в какой-то колонии. Наконец этот человек получает свободу. Насколько подготовлен он к абсолютно другой жизни?

- Возьмем тех, кто из-за глупости оказался на ПЗ лет в 18-20. Таких там много. Теоретически молодым легче адаптироваться к новым условиям. Им лишь бы в какой-то морской бой играть. Такими же детьми они и останутся лет через 25. Им будет под 45, а ничего другого в их голове и подкорке, кроме зоны, сидеть не будет. Не будут они готовы для того, чтобы жить на свободе. За решеткой не готовят к свободе. Социальные связи у людей потеряны. Уже через десять лет отсидки у таких осужденных обычно умирают матери, их бросают жены, забывают дети. Они фактически сразу будут отвергнуты обществом, потому что не имеют никакого представления, как здесь себя вести. Трудовых навыков большинство не имеет. Во время моей отсидки в Жодино работы не было никакой; говорят, сейчас там установили несколько швейных машин. Потом, когда перевели в Глубокое, там стояли машины четыре. Несколько человек, которые были должны государству, шили рукавицы. Контролеры говорили мне: «Вот сделаем для вас швейные цеха. Это не только расходы на производство, но еще и расходы на охрану. Овчинка выделки не стоит». Говорят, что сейчас чуть больше машинок, однако большинство зэков все равно лентяи.

Аляксандар Буд-Гусаім з жонкай, 2014 год, здымак, зроблены неўзабаве пасьля вызваленьня

- Как вы сами привыкали к свободной жизни?

- Если взять меня, то, безусловно, я вышел с надломленной психикой. Во время домашней химии, когда находился под их наблюдением и должен являться на регистрацию, я машинально, по-тюремному, прятал руки за спину, ловил себя на том, что боюсь даже одной их формы. Я и до сих пор не отошел от этого состояния. Я вообще, хотя и скрывал это, долгое время стеснялся себя, так как считал, что другой, не такой, как обычные свободные люди. У меня случались галлюцинации типа обонятельных. Несмотря на то, что я постоянно мылся в душе, надевал на себя все абсолютно чистое, я все равно чувствовал на себя вонь пожизненника, смесь самых неприятных запахов, включая запах туалета, - то, на что так реагируют тюремные собаки.

Или взять такой момент, как поведение за столом. Привыкнув к тем помоям, которые нам давали в лагере, я, оказавшись дома, долго не мог вспомнить, а как есть ту же колбасу. Мы ели за решеткой исключительно ложкой или вообще руками. Первое время на свободе вилка выскальзывала у меня из рук. И я искал ложку, чтобы помочь себе поднести ко рту ту колбасу. Не говорю уже о мобильных телефонах, разных компьютерах. До моего ареста я мало что знал об этом. А тут пришлось учиться пользоваться. Многие вещи, элементарные для всех остальных свободных людей, давались мне с трудом. Это при том, что у меня была любимая семья. А те, кто этого не имеет, они, в подавляющем большинстве случаев, оказавшись на свободе, скоро могут совершить что-то жестокое, сами того не желая и не понимая.

Постскриптум

В конце разговора Александр Степанович поделился: еще за решеткой он начал писать заметки о своей так называемой «пожизненной жизни». Рукопись готова, но дальше нужна редактура: все же он не писатель. В Беларуси материал никого не заинтересовал. Нашелся кто-то в России, где это вроде более актуально.

Внучка Буд-Гусаима, которая учится в младших классах, узнала о том, что ее дед сидел, только когда его не стало. В семье ей об этом не говорили. Однако на днях школьная подруга передала девочке слова отца - в его фирме до последнего дня работал дед:

«Хороший человек был, второго такого работника трудно найти. Сколько бы хорошего еще сделал, если бы не та тюрьма».

Девочка была потрясена услышанным и уже дома спросила у родителей и бабушки, правда ли, что дедушка сидел, ведь в тюрьме сидят только плохие люди, убийцы.

«Если в головах детей такие стереотипы, то что тогда в голове взрослых, - говорит близкая знакомая семьи Буд-Гусаимов, которая рассказала эту историю. - тюрьма у нас - клеймо на всю жизнь, тем более в условиях небольшого города. Если политзаключенный - изгой для государства, то нереабелитированный уголовник и его семья - изгои и для государства, и для общества».