«Адские боли - а в карточке: «жалоб нет, давление 120/80»

Как белорусская медицина поиздевалась над пострадавшей в теракте в минском метро.

О жизни после теракта в минском метро belaruspartisan.org рассказывает одна из потерпевших – Наталья Барцевич.

Вечером 11 апреля 2011 года в Минске произошло одно из самых громких и резонансных преступлений в истории независимой Беларуси – на станции метро «Октябрьская» прогремел взрыв.

В тот вечер, в прочем, как и всегда в «час пик», пересадочная станция столичной подземки была полна людьми. 15 погибших, более двух сотен раненых.

С того страшного дня прошло немногим более шести лет. Помнит ли государство о пострадавших в том теракте? Поддерживает ли этих людей?

- В тот весенний день, который навсегда разделил мою жизнь на «до и после» я ехала на встречу со своей подругой, - вспоминает Наталья Николаевна. - Договорились встретиться в 18.00 в районе «Октябрьской» . Ехала я туда со станции «Академия Наук». Зашла в первые двери третьего вагона. Электричка была битком набита людьми. Мне не удалось протиснуться внутрь вагона. Я стояла практически около дверей. На «Площади Победы» в вагон зашел тучный мужчина, стал, фактически облокотившись на двери, закрыв собой меня. Когда состав въезжал на «Октябрьскую» наш вагон сильно затрясло. Я подумала, что-то случилось с самим вагоном. Услышала крики и писк… Я вижу достаточно большое облако дыма. Причем дым этот, какого-то голубоватого цвета и вижу, как мужчину, ехавшего этим же поездом, как буд-то перерезает пополам… Машинист успел открыть двери. Интуитивно я боялась находиться в этом вагоне, выскочила на платформу, и всё, потеряла сознание…

- Как пришли в себя?

- Я очнулась на платформе от ощущения того, что лежу в луже.  Меня трясёт какой-то человек, но я не могу встать, я даже не могу поднять на него глаза. Лежу пластом и думаю, почему меня трясут, что от меня хотят. Я практически ничего не вижу рядом с собой, мужчина меня трясёт и что-то бормочет… Единственное, на чем сфокусировался мой взгляд – пятно песочного цвета. Как я потом поняла – эта были брюки того самого мужчины. И вдруг, я понимаю, что он хочет уйти, а лужа, в которой я лежу – лужа моей собственной крови. Мне стало страшно. Голова в крови – спасло меня от смерти только то, что под капюшоном куртки, в которой я была в тот день на мне был мамин платок… Я до сих пор считаю, что это мама меня уберегла.

Короче говоря, я вцепилась в эти брюки и никуда их не отпускала. Я понимаю, что этому мужчине и самому страшно, он побыстрее из этого кошмара сам выбраться хочет, но я вцепилась  в его штаны и не отпускаю. Так он меня и протянул до самого эскалатора. А сил подняться у меня по прежнему нет…

- Помогли люди, которые были в тот момент рядом?

- Поймите, была страшная паника, люди старались выбраться на улицу, на меня внимания никто не обратил. А картина была такая: стою я на коленях перед эскалатором, он работае, бежит вперед серебристая змейка, а я не могу на него зайти.  Плачу. Из последних сил я на коленях заползаю на эскалатор, так и ехала до самого верха. Вверху увидела двух молодых девушек в светлых  плащах. Они показались мне такими красивыми…  Эти девчата  подхватили меня: «Женщина, вставайте, пойдемте на улицу…»  Они меня повели к выходу, а я иду и думаю, что кровью им плащи запачкаю. Мы с ними вышли на улицу, а я понимаю, что не могу идти дальше самостоятельно. Девчата меня положили на лавку, я открыла глаза, увидела небо и отчетливо поняла, что пережив что-то страшное, я осталась жива…

- Дальше была больница…

- Я не знаю, сколько я пролежала… Видела только, что рядом бегают какие-то люди, врачи… И вдруг кто-то крикнул: «Тут еще одна бабушка». Ко мне подбежали какие-то люди, приложили к голове платок, который тут же запачкался кровью, после этого занесли меня в машину «скорой». Там мне стало плохо – мне стыдно, меня рвет прямо там. Привезли меня в 5-ю городскую больницу. Там выяснилось, что у меня ранение головы – ее нужно зашивать…

В больницу примчался сын и та самая подруга, с которой я должна была встретиться. Говорю, заберите меня отсюда, дома, отец прикованный к постели один остался. И все, я собиралась уйти из больницы. Врачи прибежали, ни в какую меня не отдавали родным. Привезли меня на каталке в какой-то кабинет на обследование головного мозга – в капсулу положили, а я из нее вырываюсь, мне страшно, я испугалась закрытого пространства. Сначала врачи меня просто уговаривали пройти процедуру, после пятой неудачной попытки, не без помощи крепкого слова, уговорили… Я не вдавалась в диагноз, слышала только – «шить надо»… Оказалось, что повреждены мягкие ткани и сосуды головы, я потеряла много крови. Зашили, но домой не отпустили… Перевели в палату.

- Что было потом?

- Я, как вы понимаете, за временем особо не следила, но в палату меня перевели поздно – остальные пациентки спали уже. Я была восьмой в палате и единственной из метро. И тут же к моей кровати стали по очереди подходить молодые люди – представители разных спецслужб. Я вам клянусь, их было человек пятнадцать. Подходили они по одному и задавали одни и те же вопросы. Самый главный из них был таким: «Снимали ли вы что-нибудь в метро на телефон». Естественно я не снимала. И еле-еле об этом отвечала. Каждому.

Тут уже не выдержали соседки по палате: « Что вы ее мучаете? Оставьте ее в покое, посмотрите в каком она состоянии…». А я и правда, в полуобмороке. Опрос, правда, закончили. Ночь я не спала – у меня очень болела голова. Помню, что эту ночь я провела на полурваной простыне. Почему обращаю внимание на этот факт: на следующее утро в больнице были журналисты-телевизионщики, выспрашивали, как там и что было. Так перед их приездом постельное белье быстро заменили на новое и красивое – для «картинки». Показуха. Вообще, в первые дни, после теракта трескотни и шумихи было много вокруг случившегося. Посыл был такой: «Все что вам нужно, мы предоставим». В этом уверяли врачи. В этом уверяли все, кто приходил. Но пиетет, к людям в белых халатах, который я испытывала до этого, улетучился…

- Неужели не лечили?

- Я лежала в пятой больнице на протяжении пяти дней, после случившегося. Меня мучали головные боли. Страшные головные боли. Адские. Вам не передать. Всю жизнь я прожила с диагнозом гипотания - низким кровяным давления, а после взрыва в метро у меня стало зашкаливать давление. А в больнице – во внеурочное время, ночью, например, таблетки было не допроситься. Что я делала? Обнаружила, что возле нашей палаты душевая есть – туда ходила по ночам. Стояла под холодной водой, мне становилось капельку легче. Полчаса полежу – снова в душ… Помучалась. Померили давление. Раз 220/180. Дадут таблетку «каптоприла» - на час хватает, и все по новой… Голова болела постоянно. Помню, как бродила по больнице, искала себе лекарства – ни у кого ни одной таблетки! Лекарства привозил сын. А за день перед выпиской меня повели на очередное исследование головного мозга – снимок делать, я уже не помню, что. Факт в том, что пошли мы к нужному кабинету вместе с санитаркой. И тут вдруг ее срочно куда-то вызвали сунула мне. Та карточку и убежала… Я, естественно, стало эту карточку листать. А там в графе «давление» - 120/80 – «жалоб нет». Ложь! Чистой воды ложь! Я пять ночей промучилась с адским давлением, а оказывается, жалоб нет. Я пошла к завотделения хирургии. Показала карточку и спросила: «Как вы можете такое писать?». Ответ был такой: «Я разберусь». Больше мне моя больничная карта мне в руки не попадала. А потом меня быстро выписали домой…

- Вас признали потерпевшей делу о теракте?

- Да. Но это все надо было самому доказывать-рассказывать, везде ходить. После выписки из больницы я ходила в поликлинику к травматологу. На первом осмотре он увидел мой бок – весь черный и сказал, немедленно обратиться в комиссию, которая устанавливает степень увечий, полученных после взрыва в метро. А у меня голова болит, я хожу как пьяная, из квартиры выйти боюсь, не то, что ехать куда-то. Через неделю гематомы на теле у меня стали сходить. Их цвет изменился – стал желтым. Всё тот же травматолог настоял на том, чтобы я в эту комиссию поехала. А заседала эта комиссия в районе «Новинок» - достаточно далеко от моего дома. Но я собралась, поехала. Там меня осмотрели. Две женщины, ли «лёгкую степень» полученных травм и выписали матпомощь – 700 000 старыми, позже я получила сидевшие с такой брезгливостью на лице, мол, ходят и ходят тут. После осмотра мне назначи еще 4 миллиона – страховая выплата. На этом участие государства в моей судьбе закончилось.

Кстати, и к этой помощи пытались «примазаться». Я не знаю, мошенники это или нет, но факт остается фактом. Однажды мне позвонил молодой человек, сказал, что его мама, якобы моя полная тёзка и она тоже была в том метро. Не знаю, получила ли эта семья что-либо и на самом ли деле была эта женщина в том метро, но у меня после этого разговора почему-то остался нехороший осадок…

- Неужели сейчас вам никак не помогают?

- Помощь бывает разной. Каждый год я пишу заявление на матпомощь -- в прошлом году получила 300 тысяч старыми, в этом 170 рублей новыми. Спасибо и на этом! Но, Если в первое время были звонки – отовсюду, мол чем помочь, то со временем внимание к пострадавшим от теракта угасло. За эти шесть лет в моей жизни изменилось многое – я стала гипертоником, пью горстями таблетки, я получила третью группу инвалидности, но это не связанно с тем, что я стала жертвой того взрыва…

Я на своем примере убедилась, что в Беларуси нет долгосрочной системы реабилитации жертв подобных трагедий. В первые годы на моей медицинской карте стояла большая буква «М» красного цвета – пометка для врачей, что я пострадала от того взрыва. Со временем ее просто заклеили. Сейчас я обычная пациентка своей районной поликлиники. Хотя спустя годы, болезней и болячек у меня стало больше. Я уверена, что многие из них стали следствием той трагедии.

Хоть бы кто-нибудь хоть раз позвонил и предложил какую-то пусть самую дешевую в санаторий – этого нет. За свою пенсию в 290 рублей, я себе не могу позволить купить ее. Я не прошу, обойдемся, я говорю о том, что со временем участие государства в жизни жертв того теракта сходит «на нет». Поэтому, живу, как живется.

После теракта, я хоть и была признана потерпевшей, не была ни на одном судебном заседании. Не хотела это переживать вновь. Верю ли я в виновность Коновалова и Ковалева.? Я не следователь, но чисто по человечески, я не верю в их виновность. Ребята – фактические троечники и тут собрали такую адскую машину… Не вериться мне. Все это дело расследовалось очень быстро – улики уничтожены, приговор приведен в исполнение… Не знаю почему, но мне кажется, что подобное преступление белорусы организовать не могли в принципе. Не в нашей ментальности такое…

…Я никогда не прихожу на место трагедии в годовщину – мне страшно там оказываться вновь. Я и сегодня боюсь спускаться в метро, если есть альтернатива, выбираю наземный вариант поездки. Тот взрыв, конечно наложил отпечаток на дальнейшую жизнь – в первую очередь в плане здоровья. Добавились болячки, появилось больше страха, что-ли… Хотя, кого это по большому счету сегодня волнует?...