Алексей Мочанов: Всех этих чертей с Донбасса Россия скоро заберет к себе

Что нужно сделать, чтобы закончить активную фазу войны на Донбассе в этом году?

Об этом рассказал в авторской программе Алеси Бацман "Бацман LIVE" на канале NewsOne известный украинский блогер и телеведущий Алексей Мочанов. Издание "Гордон" публикует текстовую версию интервью. Charter97 приводит выдержки.

– В интервью Дмитрию Гордону Александр Невзоров сказал: "Рано или поздно все эти захарченки и плотницкие потребуют либо у украинского, либо у российского правительства миллион долларов, ящик водки, блондинку в чулках и вертолет. И на этом все закончится, как всегда и происходит у террористов". Правда ли, что Путину надоело давать деньги ОРДЛО и финансовые потоки сократились, а среди главарей боевиков нарастает полупаническое настроение? Вы что-то знаете об этом?

– Я не сижу на потоках от Путина к боевикам, и поэтому понятия не имею, какое финансирование было и каким стало. Я думаю, что панические настроения в первую очередь связаны с гибелью Павлова (боевик "ДНР" Арсен Павлов, известен как Моторола), с гибелью Толстых (боевик "ДНР" Михаил Толстых, известен как Гиви), с некоторыми другими ликвидациями, которые в первую очередь выгодны россиянам. Ведь зачем им живой тупой Моторола? Из него мертвого значительно легче сделать символ и размахивать им потом, как красным флагом.

Вообще появление Гиви и Моторолы – гениальная идея российского кинематографа, потому что на этой войне им нужен был коллективный Василий Теркин. Один дурак должен был быть из России, второй дурак должен был быть местным. Чтобы показать и российским, и местным дуракам, куда нужно идти, чтобы из никого – из мойщика или охранника супермаркета – стать полковником, всеми любимым героем.

– Как они закончат?

– Если все произойдет так, как должно произойти на Донбассе в течение ближайшего времени… даже представители Оппозиционного блока говорят, что там нужны "голубые каски". Только Юрий Анатольевич Бойко называет их "шлемы", а не "каски", но главное – что они уже готовы. Я думаю, они консультировались с россиянами и понимают, что там на это может быть добро при определенных условиях. Я думаю, что таких знаковых чертей заберут к себе и – хорошее для них развитие событий – где-то там поселят, и они будут доживать. Как, например, наш сбежавший президент Янукович.

– Почетная пенсия?

– Наверное, так дешевле, легче и правильней. Россия таких размеров, что там раствориться легко, а растворить кого-то еще легче, особенно когда у тебя власть.

– Когда война закончится, куда Путину девать людей, которых он выпустил под амнистию, у которых руки реально по локоть в крови, которые почувствовали себя хозяевами жизни? Они же хлынут в Россию. Это проблема?

– Нужно думать, что делать нам. Что будет делать Путин, мы можем гадать сколько угодно. Мы, к сожалению, тоже выпускали под амнистию и некоторым зекам милицейские ксивы раздавали. Амнистия у нас, безусловно, еще будет, связанная как раз с боевыми действиями на юго-востоке Украины.

– О какой амнистии вы говорите?

– Чтобы там что-то начало налаживаться, безусловно, будет какое-то поэтапное решение вопроса. Явно это будет не в Минске, потому что я, например, не понимаю, кто нас представляет в Минске. Нардеп от Оппозиционного блока, экс-регионал Нестор Шуфрич, первый зампредседателя Верховной Рады Украины Ирина Геращенко, второй президент Украины Леонид Кучма и[глава организации "Украинский выбор" Виктор Медведчук – офигенная легитимная тусовка. У них уровень доверия ниже, чем уровень доверия к парламенту, который вообще никто серьезно не воспринимает.

– Кто в таком случае мог бы представлять Украину? Ведь его должны слышать и с той стороны…

– Слышать должны не его, слышать должны грамотно сформулированное предложение. И, мне кажется, нужно будет воспользоваться ситуацией на Донбассе не как проблемой, а как возможностью, которая может показать, что мы можем реально сделать, когда у нас на руках есть хоть какие-то козыри. Потому что сейчас "Минск", как я его себе понимаю, – это когда за столом не понятно кто договаривается не понятно с кем не понятно о чем не понятно о ком.

Это может быть народный депутат Сергей Тарута, к примеру. Даже не потому, что он был когда-то губернатором Донецкой области, а потому, что он сам с Донбасса, из Мариуполя. Во-вторых, когда у наших олигархов первого и второго эшелонов возникали какие-то проблемные трения, Таруту как раз приглашали быть третейским судьей, потому что он какой-то очень не крайний, очень центральный.

– На каких условиях?

– Это же надо Таруту пригласить и спросить, готов ли он на каких-нибудь условиях…

– Вы же говорите, что Таруту приглашали олигархи. Наверное, знаете какие-то истории.

– 90-е годы. Коммунистическая власть уже отходила, и вот бандюки и комсюки вместе собирались и пытались что-то делить-пилить, потом самых неудачливых дебилов отправляли во власть. Потому что за столом, где сидят серьезные люди, – чего там участвовать какой-то писюрве? Писюрва увалила во власть, легализовалась, и выяснилось, что они получили больше возможностей, чем чуваки в бане и дорогом кабаке. И помаленечку все это поперетирали, позачищали и стали сами властью. Но они были рэкетирами-неудачниками, бизнесменами-неудачниками, и эти неудачники построили страну-неудачницу. Ведь кто у нас шел во власть? Покажите мне хоть одного человека из тех, кого мы видим на экране, кто готовился управлять страной хоть на каком-то этапе, на какой-то стадии? Кто во время войны понимал бы, как читается карта, кто бы знал, как водить полки или хотя бы как водили давным-давно…

– Нет школы...

– Есть замечательная книга "Война – это просто рэкет" Снедли Батлера – командующего морской пехотой США до 1931 года. Он описывал, как американцы, имея где-то интересы, отправляли туда морскую пехоту, меняли там правительства, занимались курсом доллара, доставали коку… И он говорил: "Мне так обидно, что кто-то считает Аль Капоне крутым чуваком. Он со своими гангстерами кошмарил три микрорайона в Чикаго, а я со своими морскими пехотинцами кошмарил три континента: Северную, Южную Америки и Азию".

Мы сейчас с вами живем в такое время (уже даже смутные времена прошли), когда вот-вот что-то должно случиться: либо уж совсем мы попадем во внешнее управление и нас раздерут на куски, либо мы возьмемся за голову и поймем, что для сохранения страны нужны понятные программы, уровень образования, уровень… я не могу терпеть слово "толерантность", потому что tolerance – это терпимость. И если я отношусь толерантно к вам, я вас терплю. Я за respect, я за уважение. Чем бы вы ни занимались, это может вызвать мое уважение. Терпимость у меня может вызвать гей-парад. Хотелось бы мне, чтобы страна полгода обсуждала парад инвалидов, которые готовятся к Паралимпийским играм и демонстрируют, что в этой стране невозможно жить, когда ты на инвалидной коляске, потому что ты не можешь никуда зайти, заехать, подняться, опуститься. Но никто не обратит на них внимания, их еще попросят убрать с дороги.

– Мать пленного российского военного Агеева, который приехал убивать украинцев на украинский Донбасс, сказала: "Братья стреляют друг в друга – вот что страшно. Мне просто вот сейчас в голову пришло: это ужасно, когда люди стреляют друг в друга. Мы, простые обыватели, ждем-ждем, смотрим на эти Минские соглашения. Это крик души. Думаете, мы не жалеем?" А вам жаль эту женщину? 

– Нет. Вообще не жаль. Нас называют циничными людьми, но у нас просто немного другой – даже не болевой порог, а установки другие. Давайте согласимся, что любая мать, которая отправляет сына в военное училище либо на контракт в армию, должна осознавать, что ребенок идет стать профессиональным убийцей на стороне государства. Если он идет в частную компанию, то на стороне частной компании, но заказ все равно будет государственный. Но мы не имеем права морального оскорблять юношей и мужчин, которые выбрали себе военную профессию, проявляя к ним такую жалость, как будто они молочники, художники, писари или журналисты. Как я могу жалеть мать Агеева, сын которой взял оружие, пришел в мою страну, куда его никто не звал?

– Как Россия поведет себя по отношению к нему, что с ним будет?

– Я не знаю. Давайте попробуем узнать, как Россия повела себя по отношению ко всем, кого уже поменяли. Что-то я о них больше ничего не слышал.

Когда-то американская компания SOG (Studies and Observations Group) появилась, потому что группа консультантов и экспертов выехала работать во Вьетнам. Эта группа не имела даже малейшего намека на принадлежность к американцам. Занимались они террористической и диверсионной работой, их ножи и другая экипировка – SOG-tools так называемые – готовились в Японии, чтобы если человека найдут, американцы скажут, такого не было. Человек, который шел в эту группу, понимал, что если он вернется домой, то его ждут не лавры, а зарплата, обеспеченная старость, часы Rolex и домик где-нибудь в Луизиане. Если его поймают, никто ни на кого его менять не будет.

– Есть отдельная проблема: реабилитация тех, кто вернулся из зоны АТО. У нас сейчас человек приходит оттуда, где он защищал родину, рисковал собой, стал инвалидом, а здесь его никто не ждет. Он брошен. В той же Америке, на опыт которой вы часто ссылаетесь, после Вьетнама, Ирака, Афганистана были целые государственные программы с огромным финансированием по реабилитации и социализации для этих ветеранов. Что нам делать?

– Я в январе этого года попытался обществу помахать красной тряпкой и запустить с новым смыслом флешмоб #22PushUpChallenge, который обсмеяли "95-й квартал" и еще какие-то комики. Никто ничего не понял. Я криком кричал, что речь идет об отчете Ассоциации ветеранов Соединенных Штатов Конгрессу, в котором говорится, что каждый день 22 человека кончают жизнь самоубийством. У нас за 2016 год – 63 человека.

– Но это только официальная статистика…

– Вопрос не в этом. Берите официальную статистику и там, и здесь: у нас за год столько, сколько у них – за три дня. Там посчитано, из какого вида оружия, в какое время дня и ночи [ветераны кончали с собой]. Там, по-моему, на седьмом или восьмом месте только огнестрелы идут. Потому что к тому моменту, когда ветеран приходит к мысли, что он хочет покончить с собой, у него уже нет оружия, нет денег на патроны и на то, чтобы купить пистолет. У него даже бухла нет, чтобы нажраться и броситься под поезд. Это совершенно другие варианты ухода из этой жизни. Нас это все ждет. Может, не в этом объеме.

– Чем это грозит стране?

– Посмотрите фильм или прочтите книгу "Рембо". В книге очень много мудрых мыслей, что придут ветераны разного уровня подготовки. Кто-то просто напьется и уйдет на тот свет, а кто-то заберет с собой огромное количество людей, потому что самец должен жить ярко и умирать красиво. Это очень разные люди, с очень разными подходами, и мерить их гражданскими рамками нереально.

Сейчас уже идут какие-то разговоры о Министерстве ветеранов. Я не думаю, что нам нужно министерство, хватило бы, условно говоря, госкомитета при Кабмине… Нужна государственная программа. Три года войны прошло – и что мы начали выпускать за это время? Давайте согласимся, что война есть, и мы должны из любой ситуации вынести хоть какую-то пользу. Даже говорят, что во время изнасилования, если ничего не получается, расслабьтесь и попытайтесь получать удовольствие. Что делать, цинично звучит, но так оно и есть. Может, мы стали выпускать автомобили? Нет. Может, у нас есть государственная программа по выпуску беспилотников? Нет. Может, мы стали выпускать патроны? Нет. Может, мы стали выпускать протезы? Нет. Мы все время где-то ходим, канючим и пользуемся тем, что сделали другие.

– Я вам скажу, что мы стали выпускать: у нас появилось совершенно новое объединение и явление – волонтеры. Даже околокремлевские политологи когда говорят о том, что больше всего поразило Путина и чего он не ожидал, вспоминают это объединение общества. Просто народное восстание в Украине, которое в первые месяцы войны на своих плечах унесло Украину от полного разгрома.

– На своих плечах от разгрома Украину вынесли десантники, танкисты, артиллеристы, добровольцы, гвардейцы и помогающие им люди. Да, люди собирались: где – на тепловизор, где – на машину, – но на передовой был воин. И когда у этого воина не было ничего, он все равно был на передовой, не бежал, не кричал: "Мама!" Я бы не преувеличивал значение волонтерства (всем волонтерам – низкий поклон). Я имею право так говорить, потому что я доезжал туда, куда в принципе могла ступить нога или колесо волонтерского автомобиля, и я видел там людей, у которых не было ничего, но они были на местах, на позициях, вели огонь, вели наблюдение как могли и как умели. Не было намека на то, что если мне не привезут сейчас новые батарейки или еще что-то, я развернусь и уйду. Мы сейчас из волонтеров делаем каких-то сверхлюдей.

– Возвращаясь к теме АТО. Правда ли, что одна из самых больших проблем для бойцов и во время, и после АТО – это проблемы с алкоголем?

– Я повторюсь: ничего нельзя красить одной краской. Есть вообще непьющие подразделения, есть бухающие, потому что они сидят и третий год не могут понять, чего от них хочет верховный главнокомандующий. Бежать? Сидеть? Стрелять? Просто сидеть и терпеть крушение – не знаю, так и беременная женщина сопьется. Армия – это срез общества. Это вроде бы и банальность, но сколько в обычном обществе алкашей, умных людей, тех, кто занимается спортом, нытиков? Вот ровно эта же процентовка – плюс-минус – появляется и на передовой, и вдалеке от передовой. Мне повезло – я синяков и алкашей не видел. Я видел ситуацию, когда командир наливал человеку 200, потом – еще 200 и еще 200, потом – закусить – и следили, чтобы он лег спать. Потому что крышу сорвало по какой-то причине: первый раз кровь увидел, товарища потерял, да просто испугался.

Я не понимаю вот этого: "Они же наши парни, пошли на войну..." Я начал заниматься автогонками, и было бы странно, если бы я расстроился, что гонка началась. Они ведь ради этого и шли…

Есть старый анекдот. Встречаются два друга. Один говорит: "Ты где?" – "Я в пожарной охране". – "И как?" – "Вообще круто. Сутки спим, трое отдыхаем, ездим на машине с мигалками, журналисты ходят, люди любят и уважают. Только одна проблема". – "Какая?" – "Как пожар, хоть бери и увольняйся".

Каждый военный человек, который служил в военном училище или пошел на контракт, понимает, что зарплата, которая приходила на карточку, 30% – это ППД (постоянный пункт дислокации), 30% – это учения, 30% – это война. И 25 лет армия получала 30% в кредит. В 2014 году пришло время его отдавать. Ничего страшного, сложного или сверхъестественного не происходит. Я очень рад, что у меня огромное количество военных знакомых, которые обрадовались, что наконец-то этот долг можно вернуть. И они повозвращались [на службу], даже те, кто поуходил. Странно, когда те, кто служил в армии, ушел с началом войны.

– Facebook нас научил объединяться в порыве ненависти против кого-то, но очень сложно в Facebook объединяться в порыве любви к кому-то. Вы можете назвать такие объединяющие личности, условные моральные авторитеты, которые сегодня так нужны стране?

– Алеся, нет. Если вы обратите внимание, в этом мире все моральные авторитеты, которые призывали к миру и объединению, были убиты. 35-й президент США Джон Кеннеди, 32-й президент США Франклин Рузвельт, борец за права человека, президент ЮАР Нельсон Мандела, борец за независимость Индии Махатма Ганди. Это не проблема нашего общества, это проблема общества на планете Земля: когда кто-то получает достаточный уровень доверия и авторитет, чтобы кого-то объединить, он тихо травится либо громко взрывается.

– Но у нас в обществе есть такие фамилии? Вы можете назвать тех, кто имеет и авторитет, и может повести за собой народ?

– Я считаю, что вести за собой должны не люди. Потому что человек по дороге может споткнуться и поменяться.

– Это должны быть идеи?

– Да.

– Но для них нужны трансляторы. Кто эти трансляторы сегодня?

– Есть концепция "Украина 2030", где хотя бы есть предположение, что должно быть завтра, через год, в 2020-м, чтобы к 2030-му что-то случилось и мы пришли к какому-то результату. Меня, например, очень расстраивает, что в тяжелые времена мы выбираем президента и парламент на пять лет. Потому что во время войны, в послереволюционное время нужно было сделать выводы из того, что было в 17-м году: мы должны были выбирать их каждый год, проверяя и оставляя на месте лишь тех, кто что-то сказал и сделал.

– Кого выбирать, если вы сейчас даже фамилии не можете назвать…

– Выбирать – я еще раз говорю – идеи, принципы и декларации. А кто их озвучивает – это всего лишь механизм.

– На сегодняшний день вы не знаете таких людей?

– Я понимаю, за какие идеи я бы голосовал. Но речь идет о том, что у нас каждый мудак, который шел в парламент, рассказывал, как он покрасит подъезд и уберет детскую площадку, а каждый мудак, который шел в райсовет, рассказывал, как он поменяет Конституцию. Вы ничего не перепутали, люди добрые?

– В 2014 году вы тоже баллотировались в мэры Киева. На следующих выборах мы увидим фамилию Мочанова в бюллетене?

– Нет. Я считал, что я человек ответственный, и если мы выходили на Майдан и у людей – по крайней мере они так декларировали – есть спрос на новые лица, новые смыслы и новые истории, то мы должны были эту историю дать. Вот в этом городе нашлось 40 тысяч человек, которые за нас. Я горд и счастлив, что их оказалось больше, чем дебилов, которые проголосовали за Дарта Вейдера, например.

– На следующих выборах вы будете баллотироваться?

– Нет.

– Возможно, в парламент?

– Я бы согласился на работу в исполнительной власти, где нужно закатать рукава и пахать, не видя ничего вокруг себя, но избираются в этой стране только вруны, которые изначально обещают несбыточные вещи. Сидеть и врать людям я не буду.

– Вы по образованию археолог. Скажите: где зарыта наша национальная идея?

– Я не планирую стать лидером этой нации, поэтому формулировать идею, одинаково приемлемую для тех, кто ходит в шахтерских касках и в вышиванках, – это практически невозможно. Я считаю, что наше транзитное центрально-европейское положение позволило бы нам за 25 лет построить 25 дорог, по которым бы к нам ездили транзитом "из варяг в греки". Никто нас с этого места не уберет. Мы не можем надеяться на чудо, что кто-то вырежет ножницами Украину и приклеит ее в Австралию (потому что мы и там всех задолбаем). У нас может быть только одна история: нам с этим соседом, с этой наглой, вооруженной, пьяной взбесившейся бензоколонкой все равно жить рядом. За забором, за рвом – как угодно.

– Леша, закончить эфир я хотела бы вопросом, который объединяет всех граждан Украины: когда закончится война?

– Если мы включим мозг, перестанем истерить и начнем думать, а потом делать, если не будем делать ничего за гроши, которые подкидывают люди, собирающиеся тушить костер бензином, боевые действия могут закончиться в этом году. Потом, я думаю, будет 2,5 года с привлечением "голубых касок", Донбассу дадут какой-то особый статус (но только с экономической точки зрения, ни с какой другой), чтобы попытаться его разминировать и восстановить. Хотя разминировать там, наверное, придется очень долго.

И потихонечку на примере Донбасса мы сможем показать, что наша страна может решить важную проблему на краю пропасти. В том, что мы сейчас стоим на краю пропасти, у меня нет никаких сомнений. Осталось сделать шаг – и тот, кто умеет летать, полетит. Тот, у кого есть деньги, полетит из Жулян или Борисполя. Но нам здесь жить. Меня никто нигде не ждет, я никуда уезжать не хочу. Пусть они уезжают.