Подаренный белорусами реанимобиль спас украинского бойца

«Ратаўніца» уже вывезла с линии фронта несколько сотен раненых солдат и мирных жителей.

«Ратаўніца», на выезд! У нас тяжелый трехсотый. Осколочное ранение. Бегом!» Через две минуты белорусский реанимобиль уже мчится по разбитым фронтовым дорогам Донбасса. Корреспондент nn.by провел несколько дней с медиками-добровольцами и увидел, как работает «Ратаўніца».

В марте 2015 года белорусские и украинские волонтеры сообща собрали деньги на покупку реанимобиля для фронтовых медиков на Донбассе. Машину пригнали из Германии и подготовили к службе на фронте. По итогам голосования в соцсетях реанимобиль получил название «Ратаўніца». В апреле 2015 года «Ратаўніцу» торжественно передали медикам из Первого добровольческого мобильного госпиталя (ПДМГ). За время работы на фронте «Ратаўніца» уже вывезла с линии фронта несколько сотен раненых солдат и мирных жителей.

ПДМГ, к которому приписана белорусская «Ратаўніца», базируется рядом с городом Волноваха, к югу от Донецка. Но перед тем как попасть в волонтерский госпиталь, мне необходимо заехать в город Краматорск. Здесь все журналисты, отправляющиеся в зону АТО, должны получить аккредитацию. Близость войны в городе уже практически не заметна. На вокзале не дежурят вооруженные военные, да и в городе людей в форме почти не видно. Город живет привычной неторопливой донбасской жизнью. Люди устали от войны.

— Знаешь, чем отличается народ от населения? — делится своей жизненной мудростью разговорчивый таксист. — Не знаешь, а я тебе скажу: народ — это те, кто участвует в политической жизни страны, а я вот — население. Отстаньте от меня с этой войной, я хочу нормально жить.

«Мы не желаем друг другу спокойной ночи»

Вечером добираюсь на базу ПДМГ. Это дом в частном секторе поселка. За домом — окоп, наверное, на случай обстрела, окна задрапированы, но световой маскировки здесь нет — до линии фронта отсюда еще несколько километров.

Знакомимся с медиками-добровольцами и медротой ВСУ, которая расквартирована здесь же.

— А что, вроде бы здесь спокойно сейчас? — спрашиваю у военных.

— Ну, пойдем, послушаем шум моря, — откликается на вопрос начмед с позывным Док.

Выходим во двор. Тишину южной ночи периодически разрезают очереди 30-миллиметрового орудия. Издали они и, правда, похожи на шум прибоя. — Такая у нас романтика — как на курорте.

— Выезды у вас часто теперь бывают? — интересуюсь у медиков.

— Ох, давай я не буду отвечать, а то сейчас как скажу, так точно что-нибудь случится.

Через 10 минут примета сбывается. Поступает звонок: машина с двумя больными заглохла на дороге и ждет нашей помощи. Девушки собираются на выезд за две минуты, а начмеда приходится подождать.

— Док, а вдруг война, а ты такой медлительный, — шутят напарницы.

Получаем в штабе пароль — он нужен для передвижения в ночное время в прифронтовой полосе — и мчимся с мигалками на вызов.

— Вот я же говорила, не спрашивай больше о таком, — критикуют меня в машине.

— У нас тут свои предрассудки, — объясняет Док. — Мы не желаем друг другу спокойной ночи и не говорим про выезды, чтобы не сглазить. А то ночь спокойной точно не будет.

Машина, застрявшая и ожидавшая помощи, завелась так же внезапно, как и заглохла. Больных доставили без нашего участия. Команда возвращается на базу.

— Ну, главное, что все живы, но могли бы и нам сообщить, — говорят медики.

На базе прощаемся до утра, по привычке говорю «спокойной ночи».

— Ну вот, ты опять за свое, — отзываются медики.

Через некоторое время раздается звонок.

— Вика, Марина, бегом на выезд, у нас тяжелый трехсотый. Уши, уши [фонендоскоп] возьми и капельницы, там осколочное ранение.

Через пару минут команда в сборе — и Ратовница мчится спасать чью-то жизнь. В реанимобиле нервное напряжение: очень важно успеть вовремя. «Все, можете не торопиться», — звучит, как приговор, из рации. Значит, солдат уже умер.

— Черт, ненавижу, когда так! — восклицает Вика.

Бригада прибывает на место уже только для того, чтобы засвидетельствовать смерть. Боец подорвался при пока невыясненных обстоятельствах. На базу возвращаемся в полном молчании.

— Спокойной ночи, — прощается сопровождавший нас солдат.

Никто из медиков ему не отвечает.

Следующие пару дней выдались спокойными. Днем медики занимаются своими делами, главная обязанность здесь — дежурство на рации, чтобы обеспечить мгновенный выезд на вызов.

— Все же я вас не понимаю, — обращается солдат к медикам-добровольцам. — Вам же даже не платят за это. А если нет вызовов, вы все равно весь день на базе сидите?

— Ну, если мы здесь сидим просто так, значит, все живы и здоровы.

Ближе к вечеру кто-то берет на себя инициативу и готовит ужин. Вся медрота и медики ПДМГ собираются во дворе. Знакомимся с добровольцами поближе. Вика — фельдшер по образованию, приехала из Киева, ей 24 года. Ее напарница Марина — старше на 10 лет, она анестезиолог-реаниматолог из города Сумы.

«После первой ротации я перестала краситься»

Девушки попали в ПДМГ по объявлению в интернете. Вика хотела пойти по контракту в армию, но минимальный срок — три года, а значит, она теряла бы курс, который уже проучилась в университете. А в марте 2015 года заполнила анкету, чтобы попасть сюда. Ей позвонили через пару дней, в апреле она уже была на фронте.

Марина приехала, потому что предложили коллеги: вместе было не так страшно. Они поработали месяц, в соседний дом попал снаряд, от взрывной волны на них обрушилась стена.

Марина говорит, что ее «затянуло», и она приезжает на свою девятую ротацию, каждая из которых длится месяц.

— Как относятся родные к вашей работе?

Марина: Мои родители полностью меня поддерживают. Волнуются, созваниваемся каждый вечер, но они меня знают: если я что-то решила, меня не переубедить. Попросили только зимой не ездить — боятся, что заболею.

Вика: А для моей семьи войны как будто и не существует, поэтому для них мое решение стало шоком.

— Чем занимаетесь, после того как возвращаетесь домой?

Вика: За то время, что я работаю в ПДМГ, у меня накапливается большое количество «хвостов» по учебе, поэтому заняться мне там есть чем. На работу я не устроилась: ну кому нужен такой работник, то в институте, то на Донбассе?

Марина: В мирной жизни я просто возвращаюсь на работу. Главврач у нас смелая, отпускает меня сюда в командировки. Деньги за это я получаю смешные, в последний раз вот получила 4 тысячи гривен (около 300 белорусских рублей), но я же не за деньгами сюда езжу. А вот коллеги, бывает, обижаются — им сложно раздежурить мои смены.

— Кто вас обеспечивает: волонтеры или государство?

Марина: Мы полностью волонтерский проект и существуем целиком за счет добровольных пожертвований и помощи волонтеров.

— Как расцениваете помощь от белорусов в виде «Ратаўніцы»?

Марина: Это, конечно, очень приятно, потому что реанимобиль — это главное в нашей работе. Я помню, как нам ее привезли в 2015 году и торжественно вручали. «Рататуйчик», так мы ее нежно называем, у нас она боевая баба — то ей тормозные колодки прострелили, то на местных дорогах подвеску разбили, но волонтеры нам и с ремонтом помогают.

— Изменилось ли на этой работе ваше отношение к жизни, смерти и войне?

Марина: Да у меня и дома работа такая же (смеется). А если серьезно, после первой ротации я перестала краситься, следить за тем, во что я одета, и покупать дорогие украшения, просто я осознала, что есть вещи куда более важные. Я не могу объяснить это словами, это эмоциональное. Здесь ты осознаешь всю важность жизни и дружбы, потому что они могут оборваться в любой момент.

— Встречаются ли симулянты среди пациентов, либо, наоборот, те, кто не хочет уезжать с передовой?

Марина: Бывают симулянты, но мы на них зла не держим. Их можно понять: сидит человек на позициях месяц-другой безвылазно и придумывает, например, что у него зуб болит. Да ему просто в город хочется, людей увидеть, в магазин сходить. Но обычно бывает наоборот — в больницу не затащить. Однажды парень с осколком в ноге отмахивался от врачей: никуда не поеду, останусь на позиции. Силой затащили его в машину.

— Припомните самые страшные моменты?

Вика: Страшно работать в одиночку. Страшно, что не будет достаточно опыта и знаний спасти раненого, что не довезу. Но такого у меня еще не было. В прошлом году был случай на второй позиции: отключили электричество, на улице гроза, гром, ливень. Мы легли спать и слышим: ба-баах! Мы оделись и побежали на звук, а тут уж и рация начала разрываться. Мы забежали в то помещение, где граната взорвалась, а там стену снесло, какие-то вещи загорелись, света нет, дым столбом, все кашляют, глаза слезятся. Вот тогда было страшно от неожиданности, но я как только увидела пациента, страх выключился и глаза уже не слезятся и ничего не мешает.

— Сможете ли вернуться к мирным профессиям?

Марина: Мы туда регулярно возвращаемся, но это очень тяжело дается: я даже сплю дома в спальнике по привычке. Там все люди в каких-то своих заботах: дискотеки, салюты, постоянное движение — все это сложно воспринимать по возвращении с фронта.

Вика: Сложно еще и от того, что, приезжая домой, ты понимаешь, что там, на фронте, ничего не закончилось — те же ранения и болезни, а ты — почему-то здесь, дома. И меня сразу тянет назад, особенно, если вижу в соцсетях, что на нашем участке снова обострение. Возможно, когда все закончится, вернуться в мирную жизнь будет проще, а пока что ездить туда-сюда — это невыносимо тяжело.

— А как относятся к медикам противники? Были ли случаи угрозы жизни, обстрелы?

Марина: Мы слышали, что с той стороны фронта за нас дают награду, за каждого медика. А вообще мы не боимся. И в первый обстрел почти не страшно было. Страх приходит потом. Помню, влетели мы в какой-то подвал. Военные кричат: «Спасай медика» — и все на меня рухнули, тогда я боялась, что если не от обстрела погибну, то просто-таки задохнусь под ними. А уже после того как забрали раненого и выехали из зоны обстрела, вижу, руки ходуном ходят.

Бывает, что сталкиваемся с агрессией товарищей, доставивших своего раненого. Один раз мне привезли уже труп, но вокруг было человек десять, и все орут на меня: «Спаси». И я полчаса откачивала труп, просто чтобы их успокоить. Но это состояние аффекта, и мы их за это не виним.

— Бывали ли случаи, когда прямо на ваших глазах пациенты, врачи сходили с ума?

Вика: Скажем так, это называется правильно «стрессовая реакция», и у каждого она проявляется по-своему: кто-то уходит в себя и никого не подпускает, кто-то начинает истерично орать или смеяться, кто-то становится агрессивным, а кто-то просто начинает пить. Вы это называете «сойти с ума», а это просто сильный стресс и это нормальная реакция организма на ненормальные условия. С этим просто нужно уметь работать, особенно психологам. Люди думают, что они сошли с ума, потому что им никто не объясняет, что это все нормально: что и обо*раться, и обо*саться во время обстрела — это тоже нормально и смеяться над этим нельзя.

— Вы видите каждый день боль и страдания больше, чем остальные. Стоит ли всего этого человеческого горя тот клочок территории?

Вика: Обычно я всем говорю, что я не патриот, поскольку считаю, что ни один клочок земли не стоит пролитой человеческой крови. У меня было два друга еще с Майдана, и оба они погибли. Я была на похоронах и не уверена, что вот те слезы, то горе и крики матерей стоят всего этого. Но я не говорю, что не надо бороться.

Марина: А я считаю, что любой клочок земли стоит того, чтобы за него бороться. Это моя земля, и ни метра ее я не отдам никому.

Второй день рождения

На следующий день, по традиции, все медики садятся ужинать за стол во дворе дома, но на сей раз — под усиливающуюся во время еды канонаду артиллерии.

— Там серьезная война началась. Будьте все готовы, — предупреждает Док.

За столом возникает напряженность, кусок уже не лезет в горло. Действительно, через несколько минут поступает вызов. Команда «Ратаўніцы» мгновенно срывается с места и бежит к машине. Около 10 минут по ухабистым дорогам — и мы на месте эвакуации. Ранение бедра. Девушки работают быстро и слаженно, раненый в сознании и даже шутит.

— Тебе обезболивающее уже кололи?

— Да нет, просто водки налили. Ой, не трогай, я же не подставка тебе!

— Солнышко, все хорошо, мы просто проверяем, с нами ли ты. Уже почти приехали, еще немного потерпи.

С мигалками въезжаем в город — и через несколько минут медики ПДМГ уже передают раненого в больницу.

Возвращаемся на базу. Сидя на крыльце, медики обсуждают ранение и оказанную помощь. Еще до эвакуации солдаты настолько оперативно и правильно наложили раненому турникет и повязку, что в дороге не пришлось переделывать их работу.

— Ну что, девушки, поздравляю, у вас сегодня день рождения, второй, — выходит на крыльцо Док.

Ему только что сообщили из больницы, что в ноге раненого была граната от гранатомета АГС, которая могла взорваться в любой момент.

Та самая 30-миллиметровая граната:

На улице стало тихо, вместо стрекота пулеметов и грохота артиллерии слушаем стрекот кузнечиков. Радиоэфир тоже молчит. Война закончилась. По крайней мере на сегодня.

Среди ночи оживает рация непривычным для нее посланием без позывных:

— Солнышко, я люблю тебя.

— Я тебя тоже, — отозвалось «солнышко».

Гуманитарный маршрут «Беларусь—АТО» — волонтерская инициатива, которая вот уже третий год оказывает помощь медикам и гражданскому населению в зоне конфликта. Волонтеры гуммаршрута собрали и отправили в Украину более 11 тонн гуманитарной помощи и приобрели три единицы медицинской техники.