Ври, да не завирайся

Лукашенко – проблема не политическая, а гигиеническая.

Готова поспорить: если бы Лукашенко по невероятному стечению обстоятельств встретился, к примеру, с Нельсоном Манделой, он бы непременно сказал: «Да я и сам тридцать лет в тюрьме отсидел». Или – «моя бабушка всю жизнь в Африке с апартеидом боролась». Или, на худой конец, - «мой отец, погибший на войне, тоже был чернокожим».

Как же ему хочется всем нравиться! И как страдает он от того, что не нравится никому. Все небылицы порождены отчаянным желанием хотя бы кому-нибудь понравиться, хотя бы с кем-нибудь подружиться. Бедный, бедный изгой. Все вокруг вроде и боятся, и по стойке «смирно!» послушно становятся, и самые дурацкие приказы бросаются выполнять, уничтожая собственную репутацию, а вот дружить – никак. Даже они, подчиненные.

Мы уже слышали, что отец на войне погиб, Скорина в Питере творил, а при Гитлере Германия достигла высшей точки формирования немецкого порядка. Пассаж про папу-героя был адресован ветеранам, чтобы им понравиться, стать своим, сыном полка. Скорину в Питер отправил, а не в какой-нибудь Торжок, потому что Путин – питерский. Ему, по скромному разумению Лукашенко, это должно было понравиться. Про Гитлера немецким журналистам говорил, пребывая в первозданной колхозной уверенности, что все немцы – фашисты, и им это приятно будет услышать.

Вчера вот новую небылицу рассказал, уже для всех: оказывается, в школе на учете в детской комнате милиции состоял. Женщину, капитана милиции, боялся. И хотя всем ясно, что никакой детской комнаты в деревне Александрия не было, и никаких капитанов с полковниками там с войны не видели, но – нужно было сказать. Снова надеялся понравиться всем, ведь в стране, где в каждой семье кто-нибудь сидел или сидит сейчас, нужно прикинуться зеком, чтобы стать социально близким. Но совсем уж зеком – опасно, а вот хулиганское прошлое – в самый раз. И родственники зеков должны ощутить близость и единение, и, конечно, родители школьников. Последние – особенно: конечно, нынешние дети, с рождения подключенные к Интернету, своенравны, непослушны, скептичны и все подвергают сомнению. Родители переживают, и тут аж сам правитель говорит им: да не парьтесь вы, я сам такой же, за мной вообще в детстве милиция гонялась. Дальше – больше: упростить программу, не нагружать детей, в университетах не больше трех лет. Это уже на самих детей рассчитано – «училка заболела, контрольной не будет!» А все равно ведь – не нравится. Заигрывает, подмигивает, похохатывает, дресс-код матерным словом объявляет, шутит (вернее, думает, что шутит) – и все равно никто не хочет с ним дружить, все равно никому он не нравится, все равно даже обязанные предпочитают держаться подальше.

Не сомневаюсь, что при встрече со Стивеном Сигалом Лукашенко наверняка рассказывал, как с детства занимался восточными единоборствами у себя в деревне и однажды случайно нокаутировал Брюса Ли. При встрече с Сильвио Берлускони – что обожает вечеринки «бунга-бунга» и малолетних проституток. Покойный Муаммар, некогда разбивший шатер в Заславле, наверняка услышал, что именно белорусская земля дала миру первых шахидов. Но почему-то никто из выживших не вернулся к нему просто так, дружить.

Не нравится Лукашенко никому – и хоть головой о стену бейся, ничего не изменишь. Есть такие люди – что бы ни сделали, что бы ни сказали, реакция у всех одна: «противный он какой-то». И сколько бы дурак ни прикидывался умным, антисемит – евреем, а вертухай – бывшим зеком, ничего не получится. Нужно знать свое место и свои рамки.

Разве что когда Лукашенко сказал, что студентов еще на первом курсе нужно окунуть в говно, он приблизился к себе настоящему. Потому что единственное чувство, которое вызывают его россказни, - это брезгливость. Желание пойти и вымыть руки. Смыть грязь. Кажется, я поняла наконец: Лукашенко – вовсе не политическая проблема белорусского народа. Он – проблема гигиеническая. Потому никто и не хочет с ним дружить, даже голова.

Ирина Халип, специально для Сharter97.org