Каким увидел Минск немец в 60-е

Семь неизвестных фактов о столице из книги немецкого урбаниста.

Полная перестройка центра, попытка создать из города музей соцреализма без всякого намека на прошлое и стремительный рост Минска в 60-е – все это немецкий историк Томас Бон описал как «Минский феномен». Из одноименной книги немецкого историка-урбаниста citydog.by выбрал 7 неизвестных фактов о жизни нашего феноменального города.

КАК ПРОСПЕКТ НЕЗАВИСИМОСТИ СТАЛ «НОВЫМ НЕВСКИМ»

Все хотели сделать из Минска «социалистический город», но как он должен выглядеть, никто не знал. За главный проспект архитекторы бились насмерть. С одной стороны Иосиф Лангбард, автор Дома правительства, Дома офицеров и Оперного театра, хотел продолжения своего конструктивистского проекта. С другой стороны Михаил Осмоловский и Юрий Егоров – за классицизм, античные мотивы.

Лангбард возмущался: классицизм не соответствует нашей идеологии, это же возвращение к феодализму! Осмоловский настаивал: лицом социалистической архитектуры должна стать русская классическая архитектура, а не новомодные веяния. Лангбард остался в меньшинстве, заодно его обвинили в упрощении и обеднении архитектурных форм. «Не упрощение, а простота! Строгая и возбуждающая простота!» – защищался Лангбард. Проиграв в этом споре, он переселился в Ленинград и умер в 1951-м.

Проспект мог стать конструктивистским, геометрическим и остекленным, но победила «архитектура феодализма» – сталинский ампир. Впрочем, все, кроме Лангбарда, остались довольны. Хрущев, приехав в Минск в 1958 году, был в восхищении: «Когда проезжаешь по главной улице Минска, создается впечатление, будто находишься на Невском проспекте». А Машеров с гордостью сравнивал проспект с киевским Крещатиком.

ПОЧЕМУ ПО ОКТЯБРЬСКОЙ ПЛОЩАДИ БОЯЛИСЬ ГУЛЯТЬ ЛЮДИ

Архитекторы так и не реализовали ни один из многочисленных проектов Центральной площади (так она называлась до 1984 года). Застройку постоянно откладывали из-за более насущных проблем: на соседних улицах попросту не хватало жилья и воды.

В итоге площадь «украсили» только памятником Сталину, и то с опозданием на три года: хотели еще в 1949-м, к 70-летию вождя, но денег совсем не было, и памятник открыли только в 1952-м – за полгода до смерти прототипа.

Тогда же проспект – улицу Советскую – переименовали в проспект Сталина. А через 9 лет – в проспект Ленина (памятник тихо снесли).

Вторым (и единственным после сноса памятника) украшением площади стал Дворец культуры профсоюзов, напоминающий скорее античный храм. Профсоюзы – представители интересов пролетариата – больше не хотели довольствоваться клубом для рабочих. Теперь они предпочитали дворец в духе феодальной эпохи, иронизирует Томас Бон.

Октябрьская площадь стала символом атомизации общества. Она спроектирована так, чтобы человек не чувствовал себя частью городского сообщества, а наоборот, терялся, ощущал себя мизерным и одиноким. Так Томас Бон описывает чувства, которые испытывали наши бабушки, проходя по Центральной площади. Но и сейчас, похоже, мало что изменилось.

МИНЧАНЕ НЕ ГОРЕЛИ ЖЕЛАНИЕМ ВОССТАНАВЛИВАТЬ МИНСК

Как известно из учебников истории, после освобождения Минска горожане буквально бросились восстанавливать столицу БССР. А вот немецкий историк-урбанист нашел другие факты. После первых двух недель работ никто уже не рвался расчищать завалы. Одни чиновники негодовали по этому поводу, другие – удивительно! – отнеслись с пониманием: работу никто не организовал, людям приходилось попросту переносить мусор с места на место. Энтузиазм угас.

Участие женщин было скорее для картинки. Иногородние работники вообще стали массово дезертировать: удобств никаких, оплата минимальная, к тому же жилье никто не охраняет, вещи постоянно пропадают, хоть каждый день и назначают дежурного сторожа из своих. А еще постоянные конфликты с местными.

Осенней ночью 1946-го на бараки в Козырево, где жили приезжие строители, напала толпа местных – гражданские и одетые в военную форму. Приезжих рабочих избили, забрали вещи. Подобное неоднократно повторялось и в других районах.

Никто не рвался работать для восстановления Минска, поэтому незаменимыми стали военнопленные. В 1946-м в Беларуси жили 103 тысячи пленных немцев. И с ними, в отличие от приезжих, минчане ладили: кормили, угощали табаком и даже «вступали в интимные связи» (как отмечено во внутренних документах МВД).

Немцев расселяли в бараках, каждому полагалось два квадратных метра жилья, на 15 человек один умывальник, стирка белья три раза в месяц. На деле, конечно, все обстояло хуже: не было отопления, не было прачечных. Но немцы выживали, и во многом благодаря минчанам.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ МИНЧАНИНА МОГЛИ ВЫСЕЛИТЬ ИЗ СОБСТВЕННОЙ КВАРТИРЫ

Например, вдова советского офицера, не успевшая эвакуироваться из Минска, всю войну прожила с сыном-инвалидом в комнате по Революционной, 24. В сентябре 1944-го районные власти выселили семью на кухню, а в их старую комнату заселили члена горкома партии. Женщина категорически отказалась переселяться. Ей, однако, поставили в вину «неучастие в подпольной борьбе» и посоветовали помалкивать.

Не лучшая участь ждала и вернувшихся из эвакуации. Их довоенное жилье было занято другими людьми, и никто не думал освобождать квартиры. Старые владельцы в таких случаях писали жалобы Сталину. А что еще оставалось? Но такие жалобы помогали редко.

Квартирный вопрос пробуждал в минчанах какие-то поистине звериные черты. В доме по Розы Люксембург, 72 в 9-метровой комнате жили две женщины. Когда одна из них выписалась, домоуправление не разрешило второй занять всю комнату. И, пока дама разбиралась с домоуправлением, вопрос решили жильцы двух соседних комнат. Они снесли стену и объединили третью комнату с кухней, после чего вынесли вещи женщины из квартиры. Шла зима 1957-го.

После этого люди обратились в суд, чтобы выселить соседку официально. Женщина в панике написала в «Советскую Белоруссию». Газета сделала запрос в районную администрацию и получила ответ, что «восстановить стену невозможно по техническим причинам». То есть пускай сами разбираются. Чем закончилась эта дикая, одна из многих, история, Томас Бон не пишет.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ В МИНСКЕ ПРОЦВЕТАЛ ТЕНЕВОЙ РЫНОК НЕДВИЖИМОСТИ

Советский Минск был «закрытым» городом. Чтобы получить работу, нужна была прописка. А чтобы прописаться, нужно было найти 9 квадратных метров свободного жилья. Это было почти нереально – даже местные жители обычно располагали только половиной такой площади. Поэтому теневой рынок недвижимости в Минске процветал все советское время.

Минчане временно выселяли родственников, чтобы за деньги прописать у себя приезжих, подделывали документы, подкупали чиновников и милицию, строили времянки и сараи и предлагали там спальное место. Люди, которым удавалось сбежать из колхоза, были готовы на все, лишь бы не возвращаться. Соглашались не только на любое жилье, но и на любую работу, ту, от которой отказывались местные, – строителя, грузчика, гардеробщика...

В МИНСКЕ БЫЛИ ДАЖЕ СВОИ НЕЛЕГАЛЬНЫЕ ПОСЕЛКИ

Пример дерзкого минского самостроя – Новые Шейпичи. Поселок и сейчас существует на одноименной улице прямо на берегу Свислочи между Серебрянкой и Маяковкой. История его восхитительна.

В 1947-м колхоз выделил 25 гектаров под лагерь военнопленных. К концу 1949-го всех немцев уже отправили в Германию или в Сибирь. Но лагерь не закрыли: бараки заняла бывшая охрана. И весной 1950-го тут началось масштабное строительство частных домов.

Через 7 лет в Шейпичах было уже 200 домов и 1500 человек. В основном вчерашние крестьяне – работники велозавода и частные предприниматели, жившие за счет сдачи в аренду своих домов. Еще в поселке обосновались 60 милиционеров – это сразу придало поселению статус легальности. Жители сами провели электричество, установили радиоточки и пронумеровали дома...

В середине 1950-х власти Минска вдруг осознали, что на границе города существует поселок, который никому не подчиняется, не платит налоги, не состоит на учете в военкомате. Началась паника. Кто-то предлагал оставить как есть, кто-то – выслать всех нарушителей в колхозы, а дома разобрать.

Окончилось мирно: власти пододвинули границу Минска, и Новые Шейпичи вошли в городскую черту. «Так последний “свободный город” в БССР стал “советским”», – отмечает Томас Бон.

МИНЧАНЕ ИЗ ПЕРВЫХ МИКРОРАЙОНОВ НЕ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛИ СВОИ ДОМА

В начале 1980-х среди жителей новых микрорайонов Зеленый Луг-5 и Масюковщина-2 провели опрос. «Гуляете ли вы в свободное время по микрорайону?» – «Да, гуляем!» – ответили 97% счастливцев из Зеленого Луга и всего 18% жителей Масюковщины. «Боитесь ли идти вечером домой?» Боялись 32% женщин в Зеленом Луге и почти 80% в Масюковщине.

«Нравится ли вам ваш дом?» Дом нравился 60% жителей Зеленого Луга и 40% людей из Масюковщины. «А ваш двор вам нравится?» – в ответ катастрофические 25% и 27%. «Рассматриваете ли вы двор как свой?» – положительно ответили только 53% и 35%.

Зеленый Луг в 80-е был явно счастливее Масюковщины. Но и там ответы неутешительные. Дом так себе, а двор и совсем чужой – вот как чувствовало себя поколение наших родителей в новых районах Минска.