«Уверена в том, что в Москве или Санкт-Петербурге этой трагедии не случилось бы»
Интервью с Ольгой, которую судили в Беларуси за смерть ребенка после домашних родов.
Историю жительницы Санкт-Петербурга, уроженки Витебска Ольги Степановой, которая после домашних родов потеряла ребенка, обсуждала вся страна. Недавно, 7 сентября, женщину судили за причинение ребенку смерти по неосторожности и приговорили ее к 6 месяцам лишения свободы. Так как 4 месяца она провела в СИЗО, осталось два. Проведет женщина их в колонии-поселении или нет, решит коллегия по уголовным делам Витебского областного суда. Ольгу освободили из-под стражи, она остается в Витебске под подпиской о невыезде. В интервью tut.by молодая женщина рассказала, как пережила это непростое для себя время: потерю ребенка, арест, суд.
О задержании и суде
— Я не могу ничего говорить о материалах своего уголовного дела. Моя мама, которая дала информацию до суда журналистам, ошибается в моментах, связанных с временными рамками. Мама, видимо, не понимала, что происходило до того момента, пока я не попросила ее вызвать скорую.
Уголовное дело возбудили практически сразу — через две недели после произошедшего, в начале марта. С меня не взяли подписку о невыезде. И мое задержание 6 мая стало для меня абсолютной неожиданностью. К 11 часам дня я должна была подойти к следователю за разрешением забрать тело ребенка. Но за четыре часа до этого, в 7 утра, за мной приехали милиционеры. В тот же день состоялись похороны ребенка, но без меня.
То, что суд был закрытым, меня не удивило. Адвокат говорил, что это самое вероятное развитие событий. Хотя я прочитала весь УПК и знаю, что единственная статья, которая позволяет закрыть процесс, — это интересы его участников. Я — обвиняемая, и мой супруг, которого признали потерпевшим по делу, заявили о том, чтобы суд был открытым, но судья решил иначе.
Адвокат мне сразу также сказала, что вероятность оправдательного решения суда мала.
Позицию медиков, которые в последнее время нередко вспоминают о моем случае, я могу понять: когда еще представится такой случай дискредитировать домашние роды?
О рождении первой дочки
— Запланированными домашними родами у меня были первые. О том, что я буду рожать в домашней обстановке в Санкт-Петербурге, были уведомлены моя акушерка и роддом, в котором я наблюдалась. Под окном стоял реанимобиль — эта услуга была платной. В команде был неонатолог (врач, который занимается наблюдением за здоровьем новорожденных и их лечением. — Прим. TUT.BY). Все было под контролем, со мной рядом находился муж Олег.
Фото из семейного архива
Мы с супругом прошли курсы подготовки к родам. Обращу внимание: к родам как таковым — не к домашним, а к любым, где бы они ни произошли. И я изучала это все не для того, чтобы потом самой у себя принимать роды, а чтобы понимать, что со мной происходит.
Окончательное решение, что роды будут домашними, Олег принял не сразу, сказал: «Дай мне время подумать». Взял мои медицинские документы. И, как я поняла, проконсультировался с врачами по поводу моего здоровья. Когда убедился, что с ним все в порядке, сказал: «Хочешь рожать дома — почему нет? Но у меня условие: если что-то не так — мы сразу же едем в роддом».
Роды у нас прошли идеально. Примерно через час после рождения дочку осмотрел неонатолог. Он нас поздравил и сказал, что ребенок абсолютно здоров.
Настя радовала меня с самых первых дней. Она быстро развивалась и совсем не болела, у нее не было даже насморка. Когда умерла Лиза, я стала уделять старшей дочке меньше времени, чем обычно. И в марте, через месяц после трагедии, она у меня впервые заболела.
О второй беременности
— То, что случилось 17 февраля, — никак нельзя назвать домашними родами. Это были скоротечные, стремительные роды. Я думала, что мне вынашивать беременность еще добрые 2 недели. И уверяю, что рожать в одиночку, без мужа, я бы точно не стала.
Объясню свою позицию. Я больше хотела рожать там, где мне безопасней, спокойнее — то есть в домашних условиях. Но на момент 17 февраля я еще не определилась, где это произойдет: дома или в больнице, в Витебске или Санкт-Петербурге. В субботу, 18 февраля, ко мне должен был приехать супруг, и мы собирались обсудить, где будем рожать.
Еще до моего переезда в Витебск Олег выступал за то, чтобы я находилась поближе к нему, чтобы на позднем сроке беременности жила у его мамы в Санкт-Петербурге — сам он по работе часто находился в командировках. В Питере прошла моя первая беременность, там знакомые врачи, и все бы шло по накатанной. Я очень уважаю свою свекровь, более того, я ею восхищаюсь, но ведь своя мама всегда ближе. Поэтому я решила ехать в Витебск. Хотелось расслабиться, отдохнуть. С эмоциональной точки зрения, может, я была права, но с рациональной сделала ошибку.
Муж сразу же высказал сомнения насчет качества медицины в Беларуси. Тут нет категории «хорошее — плохое», есть категория «финансирование». Одно дело — город-миллионник, другое дело — небольшой областной центр. Но у меня осталось светлое впечатление о Беларуси, о том, что здесь хорошая медицина. Я отмахнулась: «Что за ерунду ты говоришь? Все там хорошо». Потом я очень пожалела об этом.
Я изучила действующее законодательство и поняла, что запрета на домашние роды в Беларуси нет, в принципе, они допустимы. А практика домашних родов в странах Европы, в США имеет уже не один десяток лет. И зарубежной статистики, которая говорит о том, что риск при домашних родах выше, чем при госпитальных, нет. Поэтому в медучреждении в Витебске я сообщила, что планирую родить скорее дома, чем в больнице. Сделала это не для того, чтобы похвастаться, а чтобы мой врач знал о моей позиции и наблюдал за мной таким образом, чтобы вовремя выявлять какие-то патологии.
В январе, за полтора месяца до родов, мой ребенок перевернулся в тазовое предлежание. Это считается риском. Меня хотели госпитализировать. Я отказалась. Во-первых, дома был грудной ребенок. Во-вторых, решила, если до определенного срока ничего не поменяется, поеду в Санкт-Петербург на обследование. И стала выполнять специальный комплекс упражнений, чтобы ребенок занял правильное предлежание. Занималась по этой системе 3 недели, и дочка перевернулась! Это показало УЗИ. У плода не было никаких отклонений и патологий, ничто не предвещало беды…
О потерянном ребенке
— Когда я была с Лизой в реанимации, написала мужу, что случилось. И сообщила ему, что наша дочь родилась очень красивой. Еще на УЗИ врач говорила: «У вас, наверное, родится модель — такие у девочки длинные ножки». Лиза была настоящим ангелом.
О нахождении в СИЗО
— В нашей камере чаще всего находилось 9?10 человек, поэтому было очень тесно. На площади примерно 12 квадратных метров располагается все: и спальные места, и стол, и санузел.
Контингент в камере был разный. Одной из подследственных была бухгалтер, ее обвиняли по статье 174 УК — за неуплату алиментов. Некоторые женщины знали о том, что у меня произошло. Кто-то мне сочувствовал, но считал, что правды я все равно не найду. А кто-то и не понимал. Спрашивали, например: «Как ты можешь следить за собой и вообще думать о чем-то, когда у тебя произошло такое горе?».
Очень сильно сказывалась гиподинамия. В витебском СИЗО-2 строгий режим: днем в камере можно либо сидеть, либо стоять. Мне сначала было тяжело. Причем если ты сидишь на кровати, то в полусогнутом состоянии: из-за небольшого расстояния между первым и вторым ярусами. Прямо можно было сидеть только на лавочке.
Практически постоянно в камере кто-то курил. Я пыталась бороться с этим, доходила вплоть до начальника СИЗО, просила войти в положение, говорила, что это неправильно — содержать вместе и курящих, и некурящих. Но мне ответили, что у них свои правила содержания подследственных и осужденных.
Пыталась как-то организовать для себя более-менее приемлемые условия быта. То, что текло из крана, питьевой водой можно назвать с огромной натяжкой. Но, к счастью, этот вопрос решился — воду можно было покупать в магазине. Мы с женщинами следили за санитарно-гигиеническим состоянием в камере, постоянно там убирали.
На прогулке я старалась делать разминку, растяжку. Но так, чтобы не особо видели. В камере физические упражнения делать было нельзя, мне не разрешили передать коврик для йоги. Смеясь, сотрудники СИЗО говорили, что это расценивается как подготовка к бегству. Конечно, это больше касается мужчин.
Фото: «СБ. Беларусь Сегодня»
Как-то я увидела в газете статью про СИЗО-2, и там на одном из снимков был спортзал. Когда я спросила, можно ли туда попасть, надо мной посмеялись. Насколько я поняла, этот спортзал для сотрудников. В той публикации еще есть фото 4-местной камеры, но таких в изоляторе очень мало.
В целом в СИЗО лишают не свободы, а воли. Очень многие к моменту суда полностью лишены желания что-то делать. Если вначале стоит вопрос «виновен — не виновен», то в конце людей больше волнует срок: дали меньше — и слава Богу.
О встрече после ареста с дочкой
— Самую большую тревогу у меня вызывала дочка. Когда я попала в СИЗО, ей был 1 год и 10 месяцев. Я кормила ее грудью и планировала делать это, пока Насте не исполнится 2 года. Хотела также получить аттестацию консультанта по грудному вскармливанию.
До этого мы с дочкой расставались максимум на несколько часов. У нас с ней был очень тесный контакт. Мы с мужем много путешествовали, и Настя с младенчества находилась рядом со мной в эргорюкзаке.
Фото: семейный архив
Поэтому вначале ребенок, оставшись без меня, реагировал на каждый телефонный звонок, на каждый звонок в домофон, на всех женщин на улице, похожих на маму. Это заняло где-то месяц. А потом как отрезало. Через 4 месяца она встретила меня достаточно прохладно. Дочь меня узнала, мы играли, но обнять себя она не позволила.
Тогда я открыла новостной сайт и показала ей фото, где я нахожусь на суде. Мы не раз были в зоопарке, и дочка понимает, что такое клетка. Объяснила, что мама каждый день просилась к Насте, но ее не пускали. Дочка промолчала в ответ, поняла она что-то или нет, я не знаю. Но после этого она хотя бы пошла на тактильный контакт: разрешила брать себя на руки, стала спать со мной.
Но центр Вселенной для Насти сейчас папа. Я пытаюсь сблизиться с дочкой, но понимаю, что ей нужно время. Такая обида от двухлетнего ребенка — конечно, удивительна для меня. Обычно детки в этом возрасте не так реагируют на подобные ситуации. Но Настя у нас всегда развивалась с опережением.
О поддержке мужа и родных
— Эта ситуация сблизила всю нашу семью. В последние годы я была в разъездах, к маме приезжала ненадолго. Сейчас наши отношения стали еще теплее.
А муж меня очень удивил. Когда меня забрали в СИЗО, чтобы хоть как-то сгладить состояние дочки, я попросила Олега больше ею заниматься. Для него была очень важна работа, но ради ребенка он бросил все — и работу, и свои проекты, став для Насти и папой, и, насколько это возможно, мамой. Оставить дочку с кем-то другим было нереально: мы жили одни, и девочка привыкла только к нам. В течение недели, пока шел суд, Настя находилась с бабушкой, и ей тяжело было справляться с нашим очень подвижным ребенком.
Олег продолжает смотреть за дочкой и сейчас, пока я в Витебске под подпиской о невыезде. Они находятся в Санкт-Петербурге. Периодически приезжают ко мне в гости. Но привезти дочь сюда надолго муж считает небезопасным.
Эта ситуация научила меня слушать мужа. Его слова о том, что может случиться непредвиденная ситуация — как бы ты ни старался, чтобы ты ни делал, — имели смысл. Сейчас я многого не могу говорить, но твердо уверена в том, что в Москве или Санкт-Петербурге этой трагедии не случилось бы.
О вере
— Многие люди в комментариях к статьям обо мне писали, что я якобы вхожу в какую-то секту. Но ни к какой официальной религиозной организации или секте я не принадлежу. Хотя бывала во многих монастырях самых разных конфессий — и там действительно теплая, намоленная атмосфера. Верю, что есть высшая сила, перед которой каждый человек равен и несет ответственность за свои слова и поступки. Люди приходят в этот мир, чтобы учиться доброте, любви, поступкам по совести. Нет ничего плохого, если человек при этом пользуется материальными благами, но стоит помнить, что за катафалком прицепов нет, и те душевные качества, которые мы имеем, — единственное, что мы можем унести. Но придерживаться какой-то определенной религии я не готова.
О планах на будущее
— Мы с мужем планировали многодетную семью, но сейчас я понимаю, что не могу еще раз решиться на материнство. Мешают подавленность, отчаяние, боль… А психологическое состояние женщины очень сильно влияет на то, как проходят беременность и роды. Как можно носить ребенка и все время вспоминать Лизу? Если я когда-то пойму, что смогу спокойно вспоминать прошлое, то, возможно, снова стану мамой. Но мне уже 31 год, и я не знаю, получится это или нет…
Если решу рожать еще, то моя позиция будет та же — не стремиться родить именно дома. Будем смотреть на конкретные обстоятельства: что и как. Но если это все же будут домашние роды, то однозначно не в Беларуси.
Фото: Игорь Матвеев
Раньше мы с мужем также рассматривали вариант усыновления детей. Это осталось в силе. Как только наше финансовое положение станет покрепче, думаю, мы вернемся к этому вопросу.
Есть мысль о том, чтобы написать руководство для беременных женщин. Ведь к родам нужно готовиться не только посредством ремонта в детской и покупки чепчиков.
О мечтах
— Если говорить про неосуществимое, то я хотела бы отмотать время где-то на год назад. А если про осуществимое — то быть наконец рядом с мужем и ребенком и подальше от Витебска. И, конечно, хочется, чтобы суд вынес справедливое решение. (Апелляционные жалобы Ольги и ее адвоката на приговор суда Железнодорожного района Витебска рассматривает коллегия по уголовным делам областного суда. — Прим. TUT.BY).
Хочется попросить всех: не оставляйте ваших беременных родственниц в одиночестве — ни в станционаре, ни где бы то ни было. Женщина в это время очень нуждается в поддержке, и с ней постоянно должен быть кто-то из близких.
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]