Будущее — это те, кто протестует

Выпускники кадетских корпусов в лучшем случае станут охранниками в офисах, где будут работать сегодняшние бунтари.

Не знаю, есть ли в современных хрестоматиях для школы стихотворение Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки» — скорее всего, нет. В мои школьные годы оно там было и его даже учили наизусть:

«Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.

Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.

Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы».

В год столетия революции, зная, чем она закончилась и к чему привела, пафос Багрицкого едва ли надо воспринимать так уж безоговорочно и тем более применительно к исторической ситуации. Но на самом деле это стихи не о каком-то конкретном поколении, а о молодости вообще, об утрачиваемом с годами максимализме, о преходящем состоянии духа и тела, в котором молодой человек ради идей и принципов готов уноситься вдаль на боевых лошадях, ходить в сабельные походы и лежать на льду в горячечной крови. Крови, конечно, не хочется никому, но по-настоящему бояться ее нормальные люди начинают только с возрастом — примерно тогда же, когда начинает пугать незащищенный секс, любительские стихи и идея пить и гулять всю ночь до утра.

Охранительное ворчание, отрицающее любой бунт, выдаваемое в нашей стране за государственную идеологию, — это вовсе не универсальный и естественный взгляд на мир, а всего лишь возрастное явление, которое, кстати, когда-то будут разделять и некоторые сегодняшние бунтари. Но никакие аргументы побитых жизнью обывателей и состарившихся и успокоившихся бунтарей никогда не убедят тех, кому 20 и меньше, что надо быть смирными и тихими, любить начальство, много работать, чтоб вовремя платить ипотеку, — и так прожить всю жизнь, без страстей и приключений. Во всяком случае, молодому человеку все это вовсе не кажется счастьем и смыслом жизни, и прежде, чем он сам решит, что бунтовать надо прекращать, с ним должно случиться что-то значимое для него — появиться семья, карьера, счет в банке или простая человеческая усталость от прожитых лет. Короче говоря, он должен признаться, что молодость прошла.

Молодежь должна бунтовать и высмеивать ценности и святыни отцов, это неизбежно и прекрасно — во всяком случае, самая ее лучшая, смелая, дерзкая и креативная часть. Даже в сытых и благополучных странах Запада юные граждане находят темы и поводы кидаться на полицию, что же говорить про наше бедное Отечество? Уж где-где, а у нас предостаточно конкретных поводов для негодования, и их даже не надо искать в философских трудах и экономических манифестах. Можно, конечно, качать головой и негодовать по поводу идей и лидеров молодежного протеста, но это ничего не изменит. И музыку молодежь слушает такую, что у стариков уши вянут, и книжки читает глупые, и занимается в свободное время какой-то ерундой, и Навальный их какой-то не такой, но ничего с этим не поделать. Убеждать любителей пресловутых Гнойного и Оксимирона слушать Лещенко и Кобзона так же нелепо, как внушать активистам штабов Навального, что 65-летний Владимир Путин — это и есть образ будущего.

Конечно, не вся молодежь склонна бунтовать. Всегда есть и спокойные ребята, которые слушаются родителей и учителей, никуда не ходят без спросу, слушают только одобряемую бабушками и дедушками музыку, мечтают вступить в «Юнармию» и считают Навального американским шпионом. Но это вовсе не значит, что надо превозносить таких вот любителей ходить строем и слушаться старших как пример для подражания, а бунтарей обзывать вырожденцами и дегенератами.

Выбирая, какому из двух типов молодых сограждан симпатизировать, а какой — осуждать, хорошо бы задуматься, а где бы мы все были, вся наша цивилизация, наука, культура и даже религия, если бы новые поколения безусловно слушались стариков и не смели возражать и требовать перемен? Если бы Христос не спорил с религиозными старейшинами, не было бы христианства, а если бы Достоевский не был в молодости петрашевцем, возможно, он никогда бы не написал своих романов. Поэтому, призывая молодежь к повиновению властям с церковного амвона или цитируя позднего Достоевского, надо все-таки отдавать себе отчет, что юные бунтари гораздо ближе к первоисточникам.

Взять, например, 1968 год во Франции. С одной стороны — де Голль, спаситель страны, герой войны, заслуженный человек, порядок, стабильность, экономический рост. С другой — какие-то патлатые студенты с дурацкими лозунгами, портретами Мао и экзистенциализмом вместо политической программы. Ну и кто победил? Сначала де Голль, но потом все равно молодость. Да как победила! На тех баррикадах родилась современная нам Европа с ее политикой, культурой и ценностями. Между прочим, никаким триумфом маоизма и даже коммунизма дело не кончилось, просто потому что это были лишь яркие лозунги, скандируя которые так хорошо идти на баррикады и доводить до истерики истеблишмент. Можно, конечно, негодовать и говорить, что современная Европа ужасна и состарившиеся бунтари 1968 года довели ее до упадка, но другой Европы нет и не будет, а старого уже не вернуть. Если бунт молодежи смог свалить такого титана мировой политики, как Шарль де Голль, то и к растущей в нашей стране политической активности некоторых групп молодежи едва ли стоит относиться высокомерно.

Вообще, в молодости полезно бунтовать и неважно, чем человек собирается заниматься дальше. Участие в уличных протестах дает потрясающий заряд энергии и оптимизма на всю оставшуюся жизнь. Не обязательно, конечно, бунтовать на улицах — можно опровергать общепринятые концепции в тиши лабораторий или перед замершей в ужасе академической аудиторией. Но это в любом случае непередаваемое ощущение — быть против власти, против авторитета, чувствовать свою вселенскую правоту и видеть, как бесятся старики и начальники.

У меня был интересный разговор с уже немолодым, но очень даже состоявшимся в жизни человеком. Помимо прочего, он с горящими глазами рассказывал, как в 1991 году стоял у Белого дома. Прошло 26 лет, человек стал богатым, но тот опыт остается для него важным воспоминанием и частью идентичности — и все еще дает ему возможность здраво смотреть на сегодняшнее положение дел в стране и сочувствовать нынешним протестам. Естественно, какой-нибудь его сверстник, который в 1991 году делал все как говорило начальство, и те события видит иначе, и сейчас, скорее всего, проклинает протестующих последними словами. Но адекватнее взгляд на мир все-таки у тех, кто в молодости успел как-нибудь побунтовать — пусть даже слушая порицаемую комсомолом музыку, получая выговоры за длинные волосы или короткие юбки.

Нравится это кому-то или нет, но будущее России — это те, кто протестует и бунтует. Как мы все будем жить, определят не марширующие строем юнармейцы и не выпускники казачьих кадетских корпусов. В самом лучшем случае эти ребята будут охранниками в тех офисах, где будут работать сегодняшние бунтари, а образцовые выпускники церковно-приходских школ так и простоят всю жизнь на коленях перед иконами, зарабатывая каким-нибудь скучным и малооплачиваемым трудом, пока их сверстники будут летать на другие планеты или хотя бы снимать про это фильмы, писать статьи и книги. Потому что строевая подготовка, знание церковнославянского языка и усердие в соблюдении постов в XXI веке — это не преимущество на рынке труда, а, скорее, наоборот. Преимущества в наше время — не быть как все, а быть уникальным, не делать как принято, а придумать что-то новое и заставить весь мир отказаться от старых привычек.

Федор Крашенников, «Сноб»