Белорусские музыканты рассказали о том, почему они «живее всех живых»

Бывает ли музыка вне политики и ходят ли артисты на концерты друг друга.

Польский Минкульт объявил стипендиальный конкурс для творческих людей Gaude Polonia – это выездная программа для «прокачки» белорусских музыкантов, художников и даже реставраторов. Kyky.org рассказал истории музыкантов: Полина Республика, Змицер Войтюшкевич, ShumaBoy и вокалист группы Dzieciuki говорят, как они переносят критику, бывает ли музыка вне политики и ходят ли артисты на концерты друг друга.

Полина Республика

Раньше я как-то не замечала Минск, а сейчас полюбила. Когда начинаешь путешествовать, появляется возможность с чем-то сравнить. Тогда ты и понимаешь, насколько он интересный организм. Я горжусь, что живу тут. Литераторам нравится говорить, что у нас хорошая почва: ниши пустые, делай, что хочешь, – и везде будешь новатором. Но я бы с удовольствием съездила на какой-нибудь зарубежный конкурс. Мне кажется, что музыканты, занявшие там места, возвращаются сюда героями. У меня не было такой физической возможности. Вот в мае был кастинг на «Голос». Но есть пара нюансов. Кастинг проходит четыре дня. Ты регистрируешься, и не знаешь, когда туда попадешь, да и попадешь ли вообще. Мне сложно оставить здесь ребенка и уехать на неделю в Киев. Плюс, я не считаю себя сильным вокалистом, а, чтобы хорошо спеть чужую песню, надо хорошо поработать.

Последнее время я играла чистую акустику. Следом за ней мы записали электрическую версию с басом, барабанами, гитарой и виолончелью. Мы записали альбом. Потом я вовсе отошла от музыки. Вернулась обратно через электронику, подарившую мне вдохновение. Но, посидев за ней два года, я поняла, что не останусь в электронном звучании: мне в нем чего-то не хватает. Это не мое, я не чувствую этот язык. Поэтому сейчас не знаю, куда идти дальше, и просто ищу звук.

Вначале я тяжеловато воспринимала негативные реакции на свое творчество. Я и сама не могла его прокомментировать. А когда мы записали первый альбом, было очень много всего, в том числе две подробные статьи на KYKY от Конрада о том, почему я «плохая». Тогда мне было тяжело, и в целом отпало желание что-либо делать. Я просто не видела в этом смысла. Было внутреннее ощущение в духе «зачем вообще что-то записывать?» Ведь ты не особо получаешь удовольствие от того, что потратил 3000 долларов, чтобы писать альбом два года в каком-то подвале. Мне просто казалось, что так надо. Сейчас мне немножко проще воспринимать критику: если я что-то делаю, это и есть я.

Как-то во Львове во время моего тура по Украине одна девочка попросила встретиться на вокзале. Она передала мне конверт, в котором были ее рисунки, стихи и поделки. Это было очень мило. Тогда я почувствовала себя Димой Биланом! (смеется) А еще как-то мне написал парень и рассказал, как он возвращался из Финляндии. Ехал на машине, и ему было очень тяжело. Все это время он слушал мой альбом или какую-то запись. И от этого ему стало лучше. Ведь чаще всего такую музыку, как мою, люди любят, когда она попадет к ним в определенный период жизни. Человеку кажется, что я его друг, что мы с ним одинаковые. Кажется: кто, как не я, сможет ему помочь. Они делятся со мной своими проблемами, рассказывают свои длинные истории… Наверное, это приятно. Понимаешь, что когда ты это делал, для тебя это значило одно, а для кого-то – совершенно другое. Но ты стал автором песни, которая кому-то помогла.

Алесь Дзянісаў. Гурт Dzieciuki

Я не лічу сябе музыкай, таму мне складана адказаць пра праблемы музыкаў максімальна аб'ектыўна. Я не жыву з музыкі, але музыка – маё жыццё. Як нейкая бабуля не можа без паездкі па грыбы ў верасні, то я не магу без музыкі. А што дае? Чарговую дзіру ў сямейны бюджэт…Калі казаць пра агульныя праблемы людзей, якія маюць дачыненне да музыкі, то на першае месца я бы паставіў неадукаванасць людзей і адсутнасць рок-н-рольных традыцыяў. Людзі не ходзяць на «жывыя» канцэрты. Ім цікавей выпіць і пакрычаць караоке. Я ведаю, што кажу, бо ў мяне ёсць іншы прыклад перад вачыма – Польшча. Там сітуацыя кардынальна адрозніваецца. У апошні час вакол нашага гурта толькі і чуеш: забарона, забарона, забарона. Складаецца ўражанне, што мы самі сябе піярым на глебе гэтых забаронаў. Мы казалі і будзем казаць: забароны – гэта нонсэнс, але гэта не самамамэта ці нейкі эпатаж! Мы не рок-зоркі, каб на нейкіх паралельных рэчах збіраць дывідэнты. Мы не палітыкі і не дысыдэнты, але маем сваю пазіцыю. Ва ўмовах, калі, куды не ткні, патрапіш на апалітычны гурт, атрымоўваецца, што мы займаемся палітыкай. Але гэта памылковая думка. У адной з маіх любімых кніг дзяцінства, творы Анатоля Рыбакова «Бронзовая птушка», быў такі каларытны персанаж – анархіст-максімаліст Кандрацій Сцяпанавіч. Вось ён, на заўвагу пра тое, што «вы же не признаёте милиции», выдатна парыруе: «Мы не признаём. Она нас признаёт».

Я не андэграўдны сноб. Мне шмат чаго падабаецца. Я слухаю разнастайную музыку, а не толькі панк-рок. Але я бы хацеў вызначыць іншыя рэчы. Ніхто! Ніхто, на сённяшнім рок-небасхіле, не параўнаецца з Сярожай Башлыкевічам ды Ганнай Хітрык у пытанні ўзаемадзення з публікай. У іх гэта атрымоўваецца з аднаго боку, супер-артыстычна, з іншага – вельмі натуральна.

Я думаю: было б складна Лёне Фёдараву (гурт «АукцЫон») адказаць на пытанне, якую ролю ў яго жыцці адыграў Піцер? Вось і мне складана вылучыць ролю Гародні ў жыццёвым шляху. Гэты горад – у маёй крыві. Я разумею, што час бяжыць, змяняюцца людзі, навакольнае асяроддзе, але штосці застаецца. Застаюся я. І мае сябры. І як бы гэта не пафасна гучала, мае сябры – гэта сімвал маёй Гародні. Ні архітэтура, ні колер тралейбусаў, ні іншая дробязь, а людзі. Няхай горад і змяняецца. Гэта аб'ектыўная рэч. Я не ведаю як гэтыя фішкі працуюць ў іншых гарадах, і з іншымі музыкамі, з іншымі людзьмі. Але, напэўна самым дзіўным быў наш канцэрт у польскіх Сейнах. На разагрэве ў нас быў мясцовы блюз-квартэт, а яшчэ ў дадатак і ксёнз з хорам мясцовых дзетак. У залі сабраліся амаль што ўсе Сейны: ад старых бабуляк да матуль з дзецьмі. Пад сцэнай штурхала паветра тройка мясцовых панкаў. Усё, як мае быць. Штосці мне падказвае, што большасць прыйшла паглядзець на мясцовы касцёльны дзіцячы хор, а не на дзівакоў з Гародні. Упершыню мы тады змянілі «е*ашым па гарах» на «едзем па гарах». Магчыма, гэта не перашкодзіла нам потым абдымацца з мясцовымі дзеткамі і бабулямі.

Алексей Будько. Группа Shuma

Мой папа играл на гитаре, а мама пела – так я и пришел к творчеству. Все начиналось с классической музыки. Сначала школа, потом лицей. А уже где-то в 2006 году, когда заканчивал колледж, я вступил в ряды замечательной группы CherryVata. Они удостоили меня басом, хотя на басу я не играл, а был контрабасистом. И сказали: «подпевай». Это, наверное, был один из первых коллективов белорусской электроники, который играл трип-хоп. Оттуда все и понеслось. Помню наш первый сольный концерт. Я вышел босиком, а в первом ряду стоял отец. Он посмотрел на мои ноги и не понял, почему я босой. А мне просто захотелось полностью отдаться музыке, без всякой обуви – лететь. Я думаю, до него дошло, потому что через минут 40 он уже скакал и скандировал: «Леша, Леша, Леша!» Составы менялись, где-то на третьем я встретился с Русей. И вот, Shuma и существует уже восьмой год.

Музыкант может реализоваться в Беларуси. Все зависит от того, какая у него планка и как высоко он прыгает. Я считаю, что мне повезло. У меня есть профессиональное хобби – это театр. Там я наслаждаюсь классической музыкой. Прихожу в Shuma – тут мы экспериментируем. У меня даже есть еще один коллектив, где я играю на контрабасе «старадаўнюю» музыку. Такую, как во времена рыцарей играли.

Основная проблема белорусской электроники – это постпродакшн. Не хватает умов и рук, которые бы могли качественно свести альбом. Очень мало звукорежиссеров с должным опытом в производстве электронной музыки. Приходишь в [концертный] зал, и не можешь полностью насладиться выполненной работой.

Конечно, я мечтаю о чем-то более высоком, но это меня и приземляет. Ну не может человек, занимающийся культурой в таком виде, как я, зарабатывать большие деньги. Не стоит этого ожидать. Связано это с нашей экономикой и скупердяйством концертных агентств.

Сейчас мы готовим рождение нового альбома. В этом альбоме мы обращаемся к техно-шаманизму. Мое видение и двухлетний опыт в проекте 'Сияние' повернет альбом в сторону техно. А вот Руся преподнесет туда шаманизма.

Зьміцер Вайцюшкевіч

Я родился и вырос в Березовке – это возле Лиды и Новогрудка. Вокруг дикая природа, автоматы деревянные, карбид… Все, как в книжке Макаревича, только на лет 20 позже. Я закончил два музыкальных училища, Институт культуры, выступал в «Палаце», «Крыві» и уже лет 25 как на сцене, из которых 17 лет играю сольно. Хотелось бы, конечно, быть космонавтом или, например, архитектором. Точно не хочется быть милиционером или каким-нибудь прокурором. Но мне нравится мой путь музыканта, и я бы его даже повторил.

У меня нет однозначной нелюбви к Минску. В местном интеллигентном обществе принято как-то его недолюбливать. А я же все-таки должен быть благодарен. Живу тут лет 25, или даже 27, с 1990 года. Выступаю в разных залах, или не выступаю. Играю на всяких митингах. Выступаю там, куда позовут – это же хлеб. Вот, второго ноября буду играть в КЗ «Минск». Трэба ужо пераходзіць на беларускую мову. Я выступаў перад супольнасцю беларусаў у Амерыцы ды Канадзе. Там ёсць розныя людзі: фізікі, біелагі, IT, матэматыкі – яны жывуць у асноўным у Аттаве. У мяне па Амерыцы было ня менш дзесяці канцэртаў – ад кватэрнікаў да цэркваў. А вось калі казаць пра самы дзіўны канцэрт у нас… Гэта было на «Вольным паветры» – мяне проста накачалі. Некаторыя не памятаюць, што там «Троіца» спявала, але памятаюць што Вайцюшкевіч напіўся і крычаў польскія мацерныя словы са сцэны. Гадоў дзесяць назад такое было дапушчальна, цяпер ўжо было б непрафесійна.

Дарэчы, музыкі на канцэрты адзін адного не ходзяць – на тое розныя ёсць прычыны. Банальна – занятасць. Калі ў цябе ёсьць свабодныя выходныя і ты выбіраеш – Нёман або канцэрт любімага Вольскага ці Варашкевіча… Я выбіраю Нёман. І тое ж самае, напэўна, робяць яны. І я на гэта не крыўджуся.

Праграма «Гаўдзі Палонія» дала мне магчымасць пажыць у Польшы, бо ў мяне дагэтуль застаецца мара жыць са сваімі роднымі людзьмі ў іншых гарадах свету. І так атрымалася, што апошнія два гады спачатку была мая стыпендыя, а потым стыпендыя маёй жонкі. Гэта магчымасць адысці ад звыклага культурнага асяродку. Але рэалізавацца ў музыцы цяжка і там, і тут. Увогуле цяжка зарабляць музыкай, але магчыма. Трэба для сябе вызначыць, што ты збіраешся рабіць. Гэта як з мастацтвам – ты можаш скончыць Акадэмію і зразумець, што гэта не тваё. Альбо ты народжаны паэтам, народжаны музыкантам – і адчуваеш, што гэта тваё. І трэба па гэтай дарожцы пайсці. А ў трыццаць гадоў мужчына пачынае ўсё ж такі рэальна ацэньваць свае магчымасці. Некаторыя сыходзяць – «а ну яго, у мяне тата фірму адкрыў, усё даўно ўжо вырашана, пайду я там працаваць». Ці проста вось – «не маё, ненавіджу гэтых музыкантаў». А вось таму, хто сапраўды адчувае сябе стаерам, канешне, можна і ў музыку. Ніхто ў гэта не верыць, хоць я крычу з усіх скрыжаваньняў – але магчыма, магчыма зарабляць грошы, займаючыся нават беларускамоўнай музыкай. Я ж жыву!