У нас есть достоинство и свобода

История Украины не могла быть другой.

Могло ли что?то быть иначе тогда, четыре года назад? Думаю, нет. Наша история не могла быть другой. Более того — еще ничего не закончилось. И ничего не потеряно.

И главное, это постоянные вопросы: ты не разочарован? Не жалеешь, что тогда вышел? Так, будто мы связаны общим страхом разочарования, общим унынием, неверием в собственные убеждения, разочарованием друг в друге. Так, будто речь шла о покупке нового автомобиля. И теперь можно спросить: доволен, не жалеешь? Но дело ведь касалось не автомобиля, речь шла о вещах, изменивших все, включая, кстати, цены на машины. Мы говорим о революции, начавшейся четыре года назад.

Нет, отвечаю, я не разочарован. Возможно, потому что особенно и не зачаровывался. Возможно, потому что с самого начала четко знал, чего хочу, а чего не хочу. Знал, что желаемое так просто не произойдет на следующий день после вероятной победы революции. Ведь то, ради чего все выходили, касалось не разочарования, не евроинтеграции и даже не декоммунизации. Это касалось именно достоинства. Достоинства как такового, достоинства, ставшего для кого?то термином из учебников по истории (тех самых, что периодически переписывают). Достоинства, получившего для многих негативное и неприемлемое звучание, успевшего приобрести налет пафоса и официоза. Но не для меня. Поскольку на самом деле за поступками и словами тех, кого пришлось встретить на улицах и площадях украинских городов, мне лично виделась именно эта потребность в достоинстве. И ничего пафосного в этом я не заметил. Ни тогда, ни сейчас. Нет никакой фальши в желании выступить против унижения и давления. Нет пафоса в том, чтобы не бояться называть вещи своими именами. Да и сами понятия правды и справедливости для меня не звучат утопически. И весь отстраненный скепсис, всю иронию и стеб просвещенных циников я всегда воспринимал и буду воспринимать исключительно как проявление слабости, недостаток любви и ответственности. Смеяться над чьей?то потребностью в чести и достоинстве — по меньшей мере, утверждать, что отсутствие этих вещей ничего не значит для тебя лично.

Мне никогда не было стыдно за друзей, подставлявших свои головы той зимой. Я понимал, чего они хотели. Более того — хотел того же. Хотел жить в стране, за которую не стыдно, в стране, где понятие свободы не звучит фальшиво, где оно звучит естественно, а другие вещи, например популизм и коррупция,— неестественно. И если вы спросите — ну хорошо, а что?то изменилось? — я отвечу: изменилось мало. Но вот что точно не изменилось, так это мое отношение к этим вещам — популизму и коррупции. И неважно, говорим ли мы о представителях бывшей преступной власти, или же о не менее одиозных представителях нынешней власти. Отличие лишь в том, что я, как гражданин, теперь несу личную ответственность за преступность нынешней власти. Но это не дает оснований сомневаться в целесообразности и необходимости понятия свободы.

И еще одно. Мы привыкли повторять, что история не имеет условного наклонения. Но почему?то не привыкли проектировать эту фразу на себя, не привыкли, что воздух, которым дышим, и есть история. История — это мы. И все, происходившее с нами последние четыре года,— тоже история, не имеющая условного наклонения. Могла ли она быть другой? Возможно. Временная дистанция всегда дает иллюзию выбора, сдержанного анализа, продуманных действий. Легко быть умным задним числом. Легко признавать ошибки, когда говоришь не о своих. Но что действительно могло быть иначе? Тогда, четыре года назад? В чем можно сейчас чувствовать разочарование? В вождях? Четыре года назад не было и речи о вождях. Были живые глаза, резкие голоса и личные истории тех, кто вышел на улицу. В идеях? Идея свободы и достоинства может разочаровать лишь того, кто в них не нуждается и готов высмеять.

Во всем остальном, по моему личному убеждению, наша история не могла быть другой. Слишком много граждан этой страны не готовы были жить дальше в предлагаемой реальности и по тем законам, которые навязывались. Слишком сильным было сопротивление, слишком серьезным — неприятие.Ну и напоследок. Я никогда не воспринимал события зимы 2014?го отдельно от всего, что происходит сейчас. Все началось именно тогда. И все, что тогда началось, требует дальнейшего разрешения. И решение еще в наших руках. Ничего не потеряно. Ничего не закончилось. Хотя и мало что изменилось. Но у нас есть наша страна. У нас есть наши проблемы. И главное даже не это. А то, что у нас есть наше достоинство и наша свобода. Если для кого?то это прозвучит пафосно — смотрите свой телевизор.

Сергей Жадан, «Новое время»