«Когда Беларусь стала самостоятельной, архивы КГБ срочно уничтожали: вдруг бы Позняк пришел к власти?»

Как развал СССР напугал руководителей спецслужбы.

В первую субботу декабря 26 лет назад в Беловежской пуще руководители трех советских республик — Ельцин, Шушкевич и Кравчук — начали готовить Беловежское соглашение.

О событиях тех лет и о том, как они отразились на работе Комитета госбезопасности СССР, в интервью kp.by вспоминает подполковник в отставке военной контрразведки Белорусского КГБ Сергей Анисько.

— За год до распада СССР Верховный Совет БССР принял Декларацию о суверенитете Беларуси. Вы понимали тогда важность документа?

— Нас, сотрудников КГБ, периодически собирали на совещания в Минске, где доводилась информация о том, что происходит в Закавказье, Средней Азии и Прибалтике. Уже в начале 1990-го мы осознавали, что Прибалтику не удержать. Мы все прекрасно помнили из истории, что никакого добровольного вхождения Прибалтики в Советский Союз не было, знали, как после войны органам КГБ приходилось воевать с «лесными братьями» в Литве и Латвии, меньше — в Эстонии. Да и в Украине начиная с 1989 года шло переформатирование национального самосознания.

Что касается ситуации в Закавказье, то ее мы прочувствовали, что называется, на своих спинах. 5-й Общевойсковой армейский корпус, который находился в Минске в микрорайоне Уручье, в 90-м году был поднят по тревоге и самолетами переброшен в Баку, где началась резня азербайджанцев с армянами. На наших ребят возложили наведение порядка в Баку, они пережили все те жуткие события.

Затем последовал Карабах, куда послали ребят из 5-й бригады спецназа в Марьиной Горке… Мы знали, что начинается в Таджикистане, мы обладали информацией, что существование Советского Союза поставлено под большую угрозу. Но то, что великий и могучий СССР развалится, не могли даже предположить.

«Во время путча мы были за сохранение СССР»

— Мы в те годы просто выживали. Из Марьиной Горки, где я тогда служил, я вез семье в Минск свою зарплату в дипломате десятками пачек обесцененных купюр. Но на нее невозможно было прокормиться.

Спасало то, что со склада нам более полугода выдавали продовольственные пайки на семью. В кулечках из газеты - лавровый лист, соль, перец, сахар, гречка, рис. Мясо получали из расчета количества человек в семье.

Военный человек был опущен по уровню зарплаты ниже некуда. В 90-м моя жена Евгения только устроилась медсестрой в новую поликлинику Тракторного завода, и несколько месяцев ее зарплата превышала должностной оклад замначальника отдела КГБ…

— Многие тогда ушли из профессии?

— В начале 90-х из всех силовых министерств отток, особенно офицерских кадров, был большой. В советские времена профессия офицера была почетной и выгодной. Солидные оклады — командир роты получал на уровне секретаря райкома, офицеры могли служить за границей, где платили два оклада, в Афганистане — три. Без очереди получали бесплатное жилье, покупали машины, в сорок лет могли выйти на пенсию.

Когда меня отправили в Афганистан, жена в течение полугода получила квартиру, у нас еще ребенок не родился. Приехал я служить в Брест — квартиру получил за два месяца, в Минске — через 9 месяцев.

А потом строительство прекратилось, финансирования из Москвы не было, советские контингенты из Германии, Чехословакии, Венгрии, Польши и Монголии готовились к выводу, закрывались наши военные базы в Йемене, Эфиопии, Анголе и Вьетнаме.

Иссяк источник получения чеков Внешпосылторга, дающих право отовариваться в магазинах «Березка» и «Ивушка». И офицеры начали разбегаться по своим национальным квартирам — так это тогда называлось.

У нас в Марьиной Горке офицеры были со всего Союза. После августовского путча, когда развал СССР был неизбежен, офицеры начали писать рапорты. Но этот процесс не стал массовым, поскольку Белорусский военный округ был одним из самых престижных и комфортным с точки зрения природно-климатических условий. Как Прибалтийский, Киевский и Прикарпатский. Но в Прибалтике начались волнения, в Западной Украине — тоже, а Беларусь в этом смысле была, как тихенькое болотце: тишь да гладь… Поэтому офицеры — выходцы изо всех регионов бывшего Союза — предпочли остаться в Беларуси.

— Как белорусские военные пережили путч в августе 91-го?

— Путч прошел бездарно. Если бы он готовился специалистами с главной задачей отстоять страну, то, наверное, пошла бы директива всем подразделениям, в том числе и в Беларусь. У нас же в отделе о путче узнали из телевизора, когда увидели на экране «лебедей» и дрожащего Янаева.

— Если бы такая директива пришла в Беларусь, вы бы поддержали СССР?

— Военный человек — под присягой, присяга — закон. Но приказа не последовало. У нас в каждом органе КГБ был шифровальный аппарат, никаких шифровок к нам не поступило. Потом я узнал, что в Минск шифровка все же пришла, и наше руководство поддержало действие ГКЧП.

На следующий день после ГКЧП от него пришла шифровка и к нам. Мол, в Москве происходят такие-то события, мы поддерживаем, мы — за единую целостность страны. И я, и сотрудники моего отдела были за единый Советский Союз. Ведь совсем недавно прошел референдум, в ходе которого более 80% советских граждан высказались за страну от Чукотки до Бреста. Хотя к объективности подсчета голосов было много вопросов.

«После развала СССР агентура КГБ поредела на сотни тысяч человек»

— Как изменилась жизнь контрразведчика после развала Союза?

— С большего все осталось прежним. Да, мы давали присягу новой стране, причем на белорусском языке. Большинство читали по бумажке. Служба в КГБ подразумевала не очень доверительное общение с большим кругом сослуживцев, но все поговаривали, что это был не самый худший вариант развязки исторического события. Особенно если учитывать наличие громаднейшего ядерного арсенала в СССР.

Но все же мы не могли до конца понять, что оказались в другой геополитической реальности… Сейчас — другое дело, прошло 26 лет, сформировалось национальное самосознание, а тогда мы не знали, что нас ждет впереди. И наши политики тогда ни черта не знали, всё ждали, что скажут в Москве?

— Был момент, когда даже вы не понимали, кому верить: Москве, Кебичу, Шушкевичу?

— Это чувство — неверие высокому начальству — сформировалось со времен СССР, когда по линии ЦК и Центрального аппарата КГБ иногда шли циркуляры с заведомо абсурдными решениями и указаниями.

Усугубилось после августовского путча. Тогда с августа 91-го до января 92-го руководителем спецслужбы СССР был назначен Вадим Бакатин. Случился слив сверхсекретной информации западным спецслужбам.

В Москве строилось новое здание американского посольства, которое на стадии строительства было нашпиговано подслушивающей аппаратурой — она закладывалась в кирпичи и блоки на стройпредприятиях в Финляндии. Бакатин проявил жест доброй воли и выдал всю эту схему.

Для спецслужб Финляндии и ЦРУ не было проблемой выявить советскую агентуру, причастную к этой спецоперации, что наверняка и произошло. Делать такое руководитель спецслужбы не имел морального права, он попросту подставлял свою зарубежную агентуру…

Работать стало тяжело: наши советские люди, которые помогали органам КГБ, говорили: «Слушайте, зачем с вами работать, если вы нас потом сдадите?» Агентурный аппарат органов КГБ по всему бывшему Союзу поредел тогда на десятки, если не на сотни тысяч человек.

Я тогда был молодым и резким, не выдержал и написал статью про Бакатина. Материал «Контрразведка или контра?» вышел в белорусской газете, это был гром среди ясного неба: как это майор заштатного Белорусского КГБ выступил против своего московского босса?

Я и не знал, что чуть не поставил крест на своей карьере. Руководство заявило, что московское начальство нам этого не простит и меня надо снять. Но меня отстояли: «Правильно написал!» А через месяц Ельцин снял Бакатина с должности.

«Люди понимали не мозгами, а желудками»

— На ваш взгляд, почему развалился Советский Союз?

— Первопричины, естественно, внутриполитические, в заокеанский заговор я не верю, хотя противостояние великих держав всегда было, есть и будет. А усугубили политическую ситуацию экономические провалы — люди понимали уже не мозгами, а желудками.

В 90-е недовольство падением уровня жизни достигло критичного уровня, и митинги на площади Ленина, где в Доме правительства заседал Верховный Совет, были не редкостью. Фото Николай Агафонов, Минск, 1990

Тогда, образно говоря, холодильник победил телевизор. Когда нечего купить, нечем прокормить детей, когда донашивали обноски — никакие разговоры про «великий и могучий» не работают. Танки, подлодки и ракеты — великолепные, а автомобиля народного так и не создали. Как вспомню свой «Москвич» — вздрагиваю. Тогда и анекдот ходил, что как ни лепили на заводе в Туле швейную машинку — пулемет выходит.

— В начале 90-х сложности были не только с продуктами, но и с одеждой, как обстояли дела с обмундированием?

— До развала Союза склады Белорусского военного округа были заполнены под завязку, ведь во время войны на базе округа должны были сформироваться три фронта, так что обувки и одежки цвета хаки хватало. Но независимую Белорусскую армию нужно было одевать уже в новую форму… Она не отличалась долговечностью, изнашивалась за полгода. Одно время офицеры-силовики ходили в своих цивильных туфлях, других не было.

Для наружки КГБ (службы наружного наблюдения. — Ред.) вообще была беда. Кличка у них — топтуны, ходят по улицам много. Обувь изнашивалась моментом, а купить было негде. А им нужна была импортная, помягче, зимой — потеплее. Комитету приходилось доставать по блату.

— Как после развала Союза поступили с архивами КГБ?

— Раньше КГБ был заточен на работу против Запада и их сателлитов из числа стран так называемого третьего мира. А после развала Союза мы оказались в рамках непонятного тогда СНГ, стало тяжело решать вопросы даже с коллегами в Москве, еще не было договоров о сотрудничестве спецслужб.

Вспоминаю случай, когда на наш запрос из спецслужбы Грузии пришел ответ на грузинском языке. Пришлось долго искать переводчика среди своих, ведь продавца цветов с Комаровки нельзя было допускать к читке секретного документа… Понадобилось несколько лет, чтобы работа КГБ вошла в рабочую колею.

До развала Союза КГБ работал по разным направлениям идеологического сектора, в том числе и по Белорусскому Народному Фронту. Когда Беларусь стала самостоятельной, эти архивы срочно уничтожали: вдруг бы Зенон Позняк пришел к власти?..