Cергей Коваль: Есть вещи, которые я не в состоянии объяснить
Командир поисково-спасательного отряда «Ангел» рассказал об особенностях своей работы.
Интервью с Сергеем Ковалем публикует сайт minsknews.by.
— Кого чаще всего вам приходится искать?
— Категории, которые оказываются в зоне риска, самые разные. Одна из них — люди, подавшиеся на заработки. Уезжают и не думают, что могут попасть в кабалу, очутиться, к примеру, на подпольном заводе. Проблема до сих пор актуальна. Второе направление — теряются маленькие дети и подростки. Первые — из-за того, что переоценивают свои возможности. Вторые в силу юношеского максимализма могут решиться на авантюрный поступок. К примеру, поехать в другую страну на свидание с человеком, с которым познакомились через социальные сети. Следующая категория — люди с потерей памяти. Еще одна группа — грибники и ягодники, рыбаки, вышедшие на лед.
— Поступает звонок, и вы сразу начинаете работать?
— Любая заявка проходит согласование с милицией. Чтобы «Ангел» начал действовать, нужно написать заявление в правоохранительные органы и заполнить анкету на сайте поисково-спасательного отряда. Только затем информация появляется в соцсетях. Делается это для того, чтобы исключить разные нежелательные ситуации. А вдруг человека ищут не родственники, а преступники.
— А как же пресловутые три дня, о которых мы слышим во всех фильмах?
— Я не знаю, откуда взялось подобное заблуждение. Ни одним законом это не регламентируется. Милиция начинает поиск при первом же сообщении о пропаже человека. Сколько людей погибло из-за того, что близкие ждут трое суток. Многих из них можно было бы спасти…
— В операции, которая проходила в Беловежской пуще, принимали участие свыше 4,5 тысячи человек, в выходные собиралось до 2,5 тысячи. Вы ожидали, что искать Максима Мархалюка будет такое количество людей?
— Скажу так: мы к этому готовились, поэтому неожиданностью не стало. Я лично обзванивал руководителей всех республиканских подразделений и всех, с кем мы сотрудничаем, кто имеет опыт в поиске заблудившихся в лесу, просил, чтобы прибыли на место. Без подготовленных специалистов толпа в несколько тысяч человек оказалась бы просто бесполезной. Не смогли бы должным образом организовать поиски и провести их эффективно. Мероприятия такого масштаба не проводились нигде — ни в Украине, ни в Беларуси, ни в России.
А то, что в зону поиска прибыло столько людей, вполне объяснимо: все переживали за ребенка. Когда пропадают дети, к операции присоединяется большое количество добровольцев. Когда ищем бабушку или дедушку, сталкиваюсь с тем, что иногда не могу собрать поисковую группу.
Только в нынешнем году «ангелам» поступило около 500 обращений о поиске людей. Между тем волонтеров больше не становится. Сейчас у нас более 150 тысяч подписчиков, при дальнейшем тиражировании информации через перепосты ее видят миллионы. Это волонтеры? Объективно — нет. Скорее свидетели, которые могут помочь установить местонахождения человека. Иногда и их содействие может сыграть большую роль. Как это произошло в случае с Романом Смолевым, который числился без вести пропавшим 4,5 года. Мама знала, что бывший муж выехал с ребенком за пределы Беларуси. Мы тоже это установили, но точных координат никто указать не мог. Достоверной информацией мы не располагали, озвучивались только предположения. И лишь благодаря вмешательству свидетелей — жильцов того дома, где отец Романа снимал квартиру, — удалось вернуть ребенка домой. Сначала поступил один звонок, потом второй, мы и мама Романа перестали сомневаться, что это тот мальчик, которого ищем.
— Среди волонтеров, которые принимают непосредственное участие в поисках, больше мужчин, людей среднего возраста, молодежи?
— Люди совершенно разные. Мужчины, женщины, дедушки и бабушки. Мы не предъявляем требования, что волонтер должен быть спецагентом. Человек сам оценивает свои возможности. В первую очередь смотрим не на то, как он физически развит, а на то, насколько подготовлен, чтобы, к примеру, топать по лесу — есть ли соответствующая обувь, защищено ли тело от укусов насекомых. Иначе человек будет тормозить движение всей группы из-за того, что его едят комары, а ветки травмируют ноги и руки.
За годы нашей работы сформировался, конечно, определенный костяк — есть страйкболисты, те, кто занимается спортивным ориентированием, бегом, экстремальным туризмом, ходит в походы. В то же время приезжают люди, далекие от подобных увлечений. Назад никого не заворачиваем — ни пенсионеров, ни девочек на шпильках. Находим и им применение: одни остаются в штабе, составляют списки. Другие помогают на кухне, третьи опрашивают местное население.
Обращается много школьников. Несмотря на то что знают: лица до 18 лет к поисковым мероприятиям не допускаются. Умоляют взять с собой, обижаются, что отказываем. Предлагаем им участвовать, к примеру, в распространении ориентировок. Листовки расклеивать соглашаются, правда, быстро перегорают. Ведь это рутинная работа, не поиски, к которым они стремились. Работать в лесу с группой, безусловно, сложнее, но и интереснее, особенно для подростков.
— Какими навыками нужно обладать, когда занимаешься поисками людей? Кроме того, что необходимо обзавестись соответствующей одеждой и обувью?
— Это только 0,1 % того, что нужно знать. Когда мы проводим подготовку своих волонтеров, она может затянуться на несколько недель. Минимум, который необходим, — уметь ориентироваться на местности и работать с компасом. Кроме того, учим пользоваться картой, обеспечивать безопасность, оказывать первую медицинскую помощь, использовать специальное оборудование и приборы — начиная от тепловизоров и заканчивая беспилотными летательными аппаратами. Есть своя водолазная служба, кинологическая. Требуется также готовность взять на себя ответственность за других людей. При этом нужно учитывать: волонтеры никому ничего не должны. Мы не в армии: дал команду — все сразу построились и выполнили твои указания. Приходится сталкиваться и с проявлением характера, сложности возникают и из-за того, что у каждого есть свое мнение, как лучше действовать. Люди насмотрелись фильмов и думают, что всё знают о подобных операциях. Как правило, их представления, основанные на режиссерской выдумке, на 90 % неправильные. А у человека создается мнение: я же видел, я же знаю. Приходится разъяснять, переубеждать, иначе все пойдет наперекосяк.
— Самые трудные операции — и с моральной, и с физической точки зрения?
— Для меня самые сложные — незавершенные дела. Все правильно делаем, расширяем зону поиска, а не находим, прочесываем повторно, а результата нет. Остается осадок — незаконченное действие. Для всех — сотен людей. Все ждут и надеются. Как правило, именно такие случаи и запоминаются — долгие, тяжелые, выматывающие поиски. Если они длятся несколько недель, ты постоянно общаешься с родственниками, людьми, которые хорошо знали пропавшего человека. Сближаешься с ними, принимаешь их горе близко к сердцу, с некоторыми из них впоследствии складываются даже дружеские отношения.
Вы знаете, нередко приходится слышать, когда близким пропавших говорят: я тебя понимаю. Зачастую это просто слова, и я не люблю ими бросаться. Понять всю глубину боли, отчаяния родных, которые ждут вестей, может только тот человек, который прошел через все это. Из моих близких, слава богу, никто не терялся.
— За пять лет существования отряда вы, наверное, уже ко многому привыкли?
— Есть вещи, к которым никогда не привыкнешь. К примеру, к тому, что тебе позвонили — и ты молниеносно должен отреагировать. Иначе нет никакого смысла. И вот это выбивает из колеи. Ощущение, что ты постоянно живешь на пороховой бочке. Мы не знаем, когда это произойдет — ночью или днем, но понимаем — звонок обязательно раздастся. Не сегодня завтра, так через неделю или месяц. Субботний вечер — думаешь, ну сегодня ты точно поспишь. И тут тебе прилетает сообщение: девочка пропала, маленькая, в лесу. И поднимаешь всех, кого можешь, — друзей, знакомых. В нашей семье нормальное дело — ночные звонки. Телефон никогда не отключаю. Теоритически, конечно, могу, но не позволяю себе нажать кнопку: а вдруг что-то случится?
Что еще коробит? То, как некоторые относятся к гибели других людей. Не один раз приходилось наблюдать такую картину: водолазы ищут утопленника, вытаскивают тело, а народ рядом спокойно загорает, продолжает купаться. Я бы не смог. Ушел.
За пять лет приходилось сталкиваться с разными случаями. Даже мне, взрослому мужчине, многое повидавшему, становится страшно. Поэтому стараюсь максимально принять меры, чтобы оградить от стресса прохожих. Отправляю волонтеров: видишь, родители идут с детьми, —заворачивай, нечего травмировать ребенка. Кто-то благодарит, а есть и такие, которые заявляют: а что он там не видел. Дико и непонятно. Всегда переживаю, когда знаю, что ищем уже неживого человека, а среди волонтеров есть неподготовленные люди. Они не представляют, что их ожидает. Всегда предупреждаю: скорее всего найдем труп, если не готовы, можете уйти, мы все поймем.
— В лес с обычным фонариком не отправишься. Поисково-спасательное оборудование стоит немалых денег. Откуда берете нужные суммы?
— Все покупается исключительно за спонсорские средства. Как правило, мы обращаемся за финансовой помощью в организации. Пишем им письма. Когда искали Максима, находились люди, которые по собственной инициативе перечисляли деньги. Но надолго энтузиазма не хватило — теперь опять тишина: пожертвований на наш благотворительный счет приходит немного.
— Казалось бы, финансовая помощь — самый простой вариант проявить участие. Почему люди неохотно решаются даже на такой шаг?
— Есть вещи, которые я не в состоянии объяснить. А вы можете ответить, почему родственники тех, кого мы искали, не присоединяются к нам впоследствии в качестве волонтеров? Почему люди, которые понимают, насколько это страшно, что дорога каждая минута, не откликаются на наш призыв? Ни один человек. Не знаю. Я искренне надеялся, что все будет по-другому.
— Читала, что в поиске людей часто свою помощь предлагают экстрасенсы…
— Вы не представляете, сколько поступает таких звонков. Когда происходят резонансные поиски, они особенно активизируются. Я извиняюсь и сразу кладу трубку. Не вступаю в диалог. Никто меня не переубедит в том, что люди просто зарабатывают на чужом горе — и все. Не знаю, как они потом спят, живут в ладу со своей совестью. Ни разу и никому они еще не помогли. Нигде. Если бы те средства, которые родственники платят ясновидцам, перечислялись на благотворительные счета различных организаций, наверное, никто бы ни в чем не нуждался.
— Но что-то все-таки толкает людей обращаться к ним.
— Человек пытается использовать любой шанс. Если уже и поисковый отряд ничем не смог помочь, остается надеяться только на экстрасенсов, рассуждают родственники. А ими грамотно манипулируют. Я всем рассказываю случай, с которым столкнулся лично. Женщина из Москвы предлагала миллион долларов за любую информацию о том, где находится ее дочь, — даже если кто-то укажет, где ее останки. Призыв распространила через соцсети, другие ресурсы, обещала перечислить деньги как угодно, даже анонимно. Увы, никто так и не смог ей помочь. Вы думаете, если бы экстрасенсы реально обладали какими-то возможностями, они бы не откликнулись?..
К сожалению, людей очень сильно ввела в заблуждение передача «Битва экстрасенсов». Смотрят с замиранием сердца как взрослые, так и дети. Даже мама моя иногда говорит: а может быть, они все-таки обладают какой-то силой?
И еще. Одно дело, когда экстрасенсы говорят: скорее всего, человека нет в живых. И другое — когда вводят в заблуждение и сообщают: жить ему осталось не больше получаса, если не найдете, он умрет. Ищите белый дом, подвальное помещение. Его там мучают. Как к такому относиться? Заплаканные родственники звонят нам из-за больной фантазии какого-то человека и умоляют: помогите, надо что-то делать.
— Вам нередко приходится искать людей, которые страдают потерей памяти: пошли в магазин — и заблудились, забыли дорогу домой…
— Да, действительно, таких обращений поступает немало. Недавно мы запустили новый социальный проект «Под крылом». Суть его заключается в GPS-слежении за людьми, которые в силу своих заболеваний или физического состояния постоянно теряются. Они носят специальные электронные браслеты, снять которые с руки невозможно. Такую технологию впервые начали использовать в Америке для заключенных. Альтернативы таким браслетам на сегодня нет, они удобные, не мешают в обычной жизни и действительно могут определить нахождение человека с точностью до метра. Приспособление дорогое — стоит порядка 500 долларов. Сумма для многих семей неподъемная. Поэтому мы предложили такой вариант: браслет предоставляется бесплатно, наш специалист настраивает его, обслуживает, оплачивает карту, которая нужна для определения местоположения. Человек только пользуется и платит абонентскую плату.
— И как, много желающих приобрести для родственников техническую новинку?
— Увы, в Минске сейчас только 6 человек пользуются такими браслетами. Между тем людей, которым они нужны, огромное количество. Практически каждый день кто-то теряется. Но при этом меня удивляет вот что: ищем такую бабушку раз-два-три, говорим родственникам, что есть вариант решения проблемы. Вы не поверите: никто не изъявляет желания. И дело не в сумме, которую нужно потратить. Близкие даже не интересуются, во сколько обойдется такая услуга.
— С женой Юлией вы когда-то познакомились, помогая бездомным на свалке. В работе поисково-спасательного отряда она тоже принимает активное участие?
— Да, сейчас это наше общее дело. Иногда мне кажется, что она загружена даже больше, чем я. Очень много времени уходит на организацию. Юля — настоящий мозговой центр. Она координирует все действия по информированию населения о пропавших людях и о сборах поисковых групп. Из-за большого количества ориентировок фамилии пропавших, как правило, не помню, только обстоятельства, при которых человек исчез. Жена держит в голове всю информацию.
— Вашему ребенку всего 2,5 года. Наверное, папу девочка видит не часто?
— С таким графиком жизни, как у меня, растить маленького ребенка очень тяжело. Многие планы летят ко всем чертям. Понимаю, что ущемляю права собственной дочери, потому что провожу мало времени с ней рядом. Наверное, нужно что-то менять. Возможно, реже самому выезжать на поиски. Больше сконцентрироваться на координационной работе.
— Если ваша взрослая дочь скажет: «Папа, хочу заниматься поиском пропавших людей», — что вы ей ответите?
— Отговаривать не стану. Я сам живу этим вот уже пять лет. Из праздного любопытства за такую работу никто не берется. Если появилась потребность, значит, решение действительно продумано, нет смысла мешать.
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]