Обыкновенные чудеса

На земле у каждого чуда есть имя.

Когда я была маленькой, чудеса в моей жизни были штукой совершенно обыденной.

Я росла в твердой уверенности, что мой папа — волшебник, и если сильно-сильно попросить, он может наколдовать что угодно — от хорошей погоды до новой книжки. А если не получается, значит, я просто плохо себя вела, и чудо мне сегодня не полагается.

Конечно, со временем вера в папу-волшебника, в Деда Мороза и прочих чудотворцев слегка пошатнулась, но вот твердая уверенность в том, что если я буду хорошей девочкой, чудо со мной обязательно произойдет, почему-то никуда не делась. При этом о природе самих чудес я просто перестала задумываться. Они перестали быть персонифицированными, но никуда из моей жизни не пропали. А уж кто там за них отвечает — не суть важно.

Впервые осознанно я просила чуда длинной страшной ночью, когда мою маму с переломом основания черепа привезли в больницу. Еще в машине скорой помощи я впервые увидела, как у живого человека западают щеки, лицо становится восковым и заостряется нос. Не нужно никакое специальное образование, чтобы понять, что происходит… Она уходила у меня на глазах, в пробке, из которой не могла выбраться машина, за 800 метров от больницы. Я не помню, кого просила о помощи. Правда, не помню. Помню только какими-то фрагментами, как повторяла вслух и про себя: "Помоги ей. Пожалуйста, я все сделаю. Все. Только помоги".

По всей видимости, просила я искренне. Потому что ночь прошла. Операция закончилась, а через несколько дней мама уже стала на ноги. Что само по себе было каким-то невероятным чудом. Потому что шансов выбраться у нее было, скажем честно, немного…

Возможно, даже там, наверху, кто-то, от кого зависело мамино персональное чудо, даже слегка перестарался. Поэтому через пару дней и меня зацепило остатками чудес. По дороге в больницу мы с другом влетели в лобовую с идиотом, который не разобрался со знаками. Измученная прошлыми бессонными ночами я дремала на переднем сидении. На коленях у меня лежал большой соляной светильник — кусок камня, упиравшийся мне в живот острием. За секунды до столкновения я проснулась, как от толчка, убрала его на пол и только успела заорать, увидев прямо перед нами машину…

Не было никакой жизни, промелькнувшей перед глазами. Была какая-то очень длинная мысль о том, что маму в больнице некому будет проведать, и лекарства у меня с собой, труп опознают не сразу, а нужно оно прямо сегодня…

Подъехавшие гаишники, увидев машину, первым делом спросили: "А живые-то там есть? ". Живые нервно курили в стороне и пытались понять, как они остались живы и при этом относительно целы… Видимо, все-таки очень надо было лекарство вовремя привезти.

***

— Ну вы же понимаете, что если их кто-то и заберет, то это будет настоящим чудом. Одного-двух еще можно пристроить. Но четверых сразу — это нереально, — объясняла мне заведующая социальным центром, в котором оказались мои крестники, в ожидании.

Их действительно было четверо. Мама — проститутка, папа — наркоман, а дети на удивление хорошие, хотя и сильно запущенные. Они попали в поле моего зрения совершенно случайно, когда у меня уже своих было двое. И долгое время я была единственным ответственным взрослым в их жизни. Когда могла — забирала на выходные или на лето, подкармливала, одевала, оплачивала детский садик и пыталась сделать их жизнь хоть немного похожей на нормальную. Мы покрестили их "оптом", когда квартира, в которой они жили, сгорела, и знакомый батюшка согласился забрать их пожить при монастыре, пока я бегала с рабочими и стройматериалами. Так я впервые в жизни стала крестной мамой. И впервые почувствовала, что несу личную ответственность за их жизнь. Не по выходным, а навсегда.

Не в один день, но родителей лишили родительских прав, и впереди замаячила перспектива детского дома. Мне их никто не отдал бы, да и некуда было забирать — на моих квадратных сантиметрах еще пару кроватей можно было только к потолку прикрутить. И то — сильно впритирочку.

Я обзвонила все знакомые ДБСТ. Я просила о помощи всех, с кем была знакома и с кем знакома не была. Я готова была помогать их растить, кормить и любить. Единственное, чего я не могла, это забрать их к себе.

Все понимали, сочувствовали, но взять четверых одновременно готовы не были.

А потом совершенно из ниоткуда появилась она. Света. Это было незадолго до Рождества. И спустя пару дней малыши уверенно называли ее мамой, вызывая во мне совершенно детские приступы ревности.

Следующее Рождество они встречали дома. С мамой Светой и огромной елкой посреди комнаты. И невозможно было поверить в то, что они знакомы всего год. Это была самая настоящая семья. И самое настоящее чудо…

***

Но по-настоящему чудеса вошли в мою жизнь, как это ни странно, с началом войны. Казалось бы, что кроме страха, смерти, крови и разрушений может принести война? Да, как ни парадоксально, — чудеса. Добрые, светлые, невероятные. Прорастающие сквозь боль и хаос. Дающие надежду на завтрашний день. Выдергивающие одну-две жизни из безнадежной ситуации. Переворачивающие восприятие мира. Не дающие впасть в отчаянье и опустить руки.

На каком-то этапе я просто перестала удивляться. Но поначалу не могла поверить…

***

— Мне надо. Прямо сейчас. Я и лекарство нашел. Но больше взять негде. А он умирает.

Осень 2014-го. У знакомого родственник с тяжелым ранением в госпитале. Нужно какое-то специфическое лекарство, которого днем с огнем не найти. И стоит оно… Страшно сказать. У меня есть. Но это не мои. Это то, что мне переводят на карточку на закупку продуктов для все прибывающей толпы людей. Пытаюсь дернуть одного, другого, третьего знакомого — ни у кого нет свободной суммы. У всех горит — оптика, броники, раненые, эвакуация, связь, целлокс… Закрываю глаза и, мысленно попросив прощения у всех, кто останется голодным на этой неделе, грохаю все деньги, которые есть на карточке, на лекарство. Проходит час. Может чуть больше. На карточку падает точно такая же сумма. До копейки. Перевод анонимный. Я по сей день не знаю, откуда он появился. Никто раньше не переводил мне таких крупных сумм… А парень выжил. Присылает мне СМС по праздникам…

***

…Друзья просят помочь. Парень ушел добровольцем. Все смогли худо-бедно собрать, кроме каски. И дело даже не в деньгах. Дело в размере. Таких огромных просто в природе не существует. Трудно поверить, что голова может быть такого объема. Сейчас уже и цифры не вспомню. Помню, куда бы я ни звонила, мне везде говорили, что я ошиблась. Это не может быть окружностью головы. Вот никак. В итоге один дальний знакомый предложил как вариант дать то, что есть, а там, если повезет, поменяется с кем-то. Настоящая кевларовая каска на тот момент — редкость и ценность. А у него как раз есть пара штук, только что привезли, он их даже из коробки еще не доставал. Приезжай, если успеешь быстро, одна — твоя. Пока добираюсь на другой конец города, в коробке уже остается одна-единственная. Того самого немыслимого размера. Новорожденная Варька помещается в нее целиком, как в маленькую люльку. Держу в руках и плачу. Потому что не бывает так…

***

…Звонит незнакомая женщина в состоянии истерики. Ее сестра — прямо посреди активных боевых действий в полуразрушенном доме с ранением. Связь появилась на минуту и пропала. Помогите, она там кровью истечет. Записываю адрес, ни на что не надеясь. Те, кто эвакуируют мирных, ждут тишины. И не суются в каждую дырку. У них десятки мелких поселков, где по подвалам сидят сотни людей. Рисковать жизнью многих ради одной — безумие. Звоню. Экипаж из-за обстрелов застрял, ждут тишины. В двух кварталах от того адреса, который записан у меня на листочке. Да, заберут. Дайте час. Сейчас стемнеет, подхватят и будут выбираться. Не бывает… Господи, ну не бывает же таких совпадений…

***

...Девочка-подросток с оккупированной территории. Врачи, оставшиеся в Донецке, не разобрались с диагнозом и два месяца грели мазями заболевшую коленку. Саркома. Ампутация без вариантов. Метастазы, химия, неизвестно сколько лечиться. Надо обустраиваться тут, поближе к Институту рака. Полгода — точно, а там — перспективы смутные и неопределенные. Найти бесплатно угол еще можно попытаться. Квартиру — нет. Денег, как обычно, — мелочь на всякий случай, но никаких серьезных запасов. Все время находится что-то срочное…

Во Львове между встречей и поездом меня перехватывает незнакомая женщина:

— Я хотела немного денег передать…

Тысяча долларов, бережно завернутая в клетчатый листочек из тетрадки.

— А можно я на эти деньги квартиру сниму больному ребенку?

— Можно. Поступайте, как считаете нужным.

Квартира в двух шагах от Института рака. В ней когда-то жила одна из моих самых невероятных знакомых — Ирка Гавришева. Девушка, которая боролась со смертью большую часть жизни. И которая научила меня не бояться смерти. А бояться унылого умирания и отчаянья. Ирка умерла год назад, но все еще продолжает мне помогать. Ее присутствие настолько ощутимо, что, кажется, она в очередной раз всех обманула и живет себе спокойно, посмеиваясь над всеми нами. В квартире после ее смерти еще долго жила подруга Манька. А сейчас у Маньки изменились обстоятельства, и она переезжает. У тебя квартиру никто не ищет? Недорого.

Никогда еще так быстро я ни о чем не договаривалась. Я точно знаю, что именно в этой квартире у девочки не будет шансов впасть в отчаянье. И что за ней, кроме меня, будет кому присмотреть — оттуда, неизвестно откуда. Потому что это не просто так. Просто так такие вещи не происходят…

***

…Мы стоим на пороге Фроловской с одной знакомой. Она только подошла, и мы наперебой делимся последними новостями. Она сама из тех, кто в Киеве недавно. И хотя стоит на ногах крепко, хорошо понимает, что происходит и как трудно выжить в новых реалиях. В трех шагах от нас неуверенно топчется заплаканная женщина.

— Подожди, я сейчас. Это к нам, наверное.

К нам… Ее сестре только что поставили диагноз "болезнь Крона". Список лекарств — чудовищный. Продать нечего. Идти некуда. Страшно. У них никого нет. Совсем никого.

— Вы мне документы оставьте, я посмотрю. Не обещаю, но посмотрю.

Уходит. Даже на расстоянии и со спины видно, что продолжает плакать.

— Прости, я пойду. Мне тут одну задачку еще решить надо.

— Да, конечно. Я, собственно, чего приходила. Я тебе денег принесла. Это мои. Ты ж знаешь, на что нужнее.

Три месяца. Три месяца лечения в конверте без марки.

— Ты сейчас женщину видела? Это им будет. Ладно?

Вечером по телефону плачем с двух сторон трубки. Она — от облегчения и благодарности. Я — от того, что знаю, что у женщины, давшей деньги, муж с онкологией и своих проблем по горло, а она еще успевает других спасать…

***

— Сколько? 186 тысяч? Я не смогу. Это же нереально…

"Я не смогу" и "нереально" — моя первая реакция на каждую новую проблему. Даже обилие чудес не в состоянии меня успокоить. Каждая новая проблема наваливается таким грузом, что на некоторое время мозг перестает соображать и отключается от греха подальше.

186 тыс. гривен — стоимость жизни девушки с аневризмой в головном мозге. Девушка — сирота из Донецка. Переехала сюда вместе с вузом. И живет с бомбой замедленного действия в голове. Бомба может рвануть в любую минуту. Через месяц, через неделю, через пару дней. У меня нет опыта быстрого сбора таких сумм. Весь мой инструмент — страничка в Фейсбуке. И сколько бы у меня ни было читателей, сумма слишком страшная, чтобы попытаться ее собрать по 50 гривен.

За первые сутки после просьбы о помощи на карточку худо-бедно собирается тысяч тридцать. Немало. Но даже примерно не столько, сколько нужно.

— Леся, там тебя спрашивают.

С первого взгляда я его даже не узнаю. Нет, я слышала, что у него большие проблемы со здоровьем. Но не представляла, как может человек поменяться за те пару лет, которые я его не видела живьем.

— На, это для твоей девочки с аневризмой.

В конверте вся сумма. Целиком.

— Ты только не говори никому. Не надо. Просто пусть выздоравливает…

Когда девочка отходит после операции, я показываю ей на телефоне фото и говорю имя. Я обещала никому не говорить. Но человек имеет право знать, кому он обязан жизнью. Даже если никогда не сможет сказать ему "спасибо"…

***

Я понятия не имею, кто там, наверху, отвечает за чудеса. И вряд ли когда-нибудь узнаю. Но знаю что тут, на земле, у каждого чуда есть имя. Иногда даже несколько. Иногда мне кажется, что вокруг бродят в толпе людей ангелы. Уставшие ангелы, без парадных крыльев. С чудесами в карманах потертых курток…

Леся Литвинова, zn.ua