Как белорус сбежал из колонии строгого режима

Свобода была рядом и манила, стоило только руку протянуть.

Жизнь в колонии не отличается особым разнообразием. Каждый день похож на предыдущий. Я терялся в числах и путался в днях.

Однажды, едва проснувшись, я понял, что в колонии случилось что-то серьезное. Отменяется зарядка, закрывается промышленная зона, зэков не выводят на работу. В колонию сбегаются все тюремщики. Тревога! Мы долго не можем понять, что происходит. Наконец доходит слух, что в колонии кто-то совершил побег. Скоро выясняется, что этот "кто-то" - из нашего, третьего отряда. Ищут Николая К., осужденного на двадцать четыре года за двойное убийство и разбой. Я хорошо знаю Колю. Родом из Беларуси, он давно перебрался в Россию на заработки. В детстве занимавшийся спортивной гимнастикой, к своим тридцати пяти годам он сохранил великолепную физическую форму.

Коля необыкновенно физически развит и подвижен, ни грамма лишнего жира. За его плечами уже был один дерзкий побег из здания Наро-фоминского суда. Когда его привезли в суд, он бросил в глаза надзирателю заранее приготовленное зелье — побелку со стены, смешанную с солью. Двух других вооруженных охранников он ловко столкнул лбами и… перемахнув через двухметровый забор с колючей проволокой, был таков. Преодолев леса и болота, Николай добрался до Москвы, где его поймали лишь через несколько дней.

Он был первым и последним человеком, с которым я едва не подрался в отряде. В первые дни моего пребывания в отряде, в умывальнике он, очевидно, видя во мне потенциальную жертву, громко, во всеуслышание, бросил мне фразу: «Жаль, что я тебя на свободе не встретил!». В тюрьме такое спускать нельзя. Я был настроен очень решительно. «Еще не поздно, давай сейчас поговорим, — резко, с вызовом ответил я — Что ты мусорами прикрываешься?»

Не успев вспыхнуть, конфликт был быстро погашен окружающими зэками, и мы с Колей начали общаться. У него были золотые руки и не было в отряде более трудолюбивого зека, чем Николай. Посмотришь на него - одно загляденье, полностью исправившийся зек. В отряде он промышлял ремонтом. Коля ремонтировал все — стены, двери, замки, часы. Прикреплял отвалившиеся дверные ручки, что-то красил, белил бордюры. Чинил обувь осужденным. Он мог приделать подошву от старых кроссовок к зэковским ботинкам и наоборот.

Его умелые руки могли заштопать все что угодно. Одним словом, в отряде Коля был палочкой-выручалочкой и находился на хорошем счету у администрации. Благостную картину даже не портил тот факт, что у тюремщиков он находился на специальном учете, как склонный к побегу в связи с чем он гордо носил на своей бирке красную полосу. Наличие таких зеков, коих в нашем отряде набралось человек двадцать, тюремщики проверяли каждые два часа. И днем и ночью.

"Терпение и труд все перетрут"- вспомнилась мне поговорка. Трудовой энтузиазм Николая не остался без внимания тюремщиков и однажды он получил разрешение на длительное свидание со своей гражданской женой. В комнате свиданий, в отличии об барака, проверка два раза в день — утром и вечером. Осужденные выходят из номеров и выстраиваются в коридоре, где дежурный милиционер проверяет их наличие. Номера здесь разные — одни получше, другие похуже; одни побольше, другие поменьше. Коля, как передовик производства, получил хороший номер с видом на… свободу. Под окном дежурка — помещение для охранников — и небольшой дворик, где они перезаряжают оружие.

Свобода была рядом и манила, стоило только руку протянуть... Коля, видимо не выдержал. Глубокой ночью он выломал решетку, бросил свою несостоявшуюся жену, променяв ее на свободу и кинулся в бега. На утро пропажа обнаружилась, и чтобы не выносить сор из избы, беглеца пытались изловить силами местного УФСИН. На этот раз Николаю не удалось далеко уйти. Для дезинформации заключенных была запущена легенда о том, что Колю взяли тепленьким, буквально свалившимся из окна на головы недремлющих милиционеров. На самом деле ему удалось добраться до свинарника при нашей же колонии, где его повязали силами роты охраны колонии. Собака взяла нужный след в нужное время.

Из локального сектора отряда мне хорошо был виден дворик штаба и я, заняв стратегически выгодный пункт наблюдения, с интересом наблюдал за происходящим. Я видел бледную заплаканную женщину, как я понял позже, приехавшую к Коле на несостоявшееся свидание. Ее под руки вели в штаб на допрос. Чуть позже туда же привели основательно побитого Колю. На момент побега из двадцати четырех лет он отсидел три года. За попытку побега ему добавляют еще три. Срок начинается сначала…

Но самое интересное началось на следующий день. После всего случившегося администрация колонии уже не может жить по-старому. Надо же что-то делать! Не миновать проверок и комиссий, которые могут спросить: «А что вы после побега предприняли? Что сделали?»

После подъема по тревоге поднимается группа осужденных, работающих в ремонтной бригаде колонии. С болгарками наперевес, со сварочными аппаратами в руках они срезают и уничтожают по всей колонии спортгородки. Срезанные турники, брусья, самодельные гантели и штанги загружаются на трактор и вывозятся за территорию колонии. Пункт приема металлолома в поселке Мелехово в этот день перевыполняет план на год вперед — очевидно, до следующего побега. Осуществив первую часть своего плана, администрация колонии приступает к выполнению второй его части, не менее важной. Помимо осужденных в колонии проживает много всякой неучтенной живности. Голуби, сороки, крысы и мыши не привлекают внимания администрации. А вот кошки и коты…

Кошек в колонии проживает великое множество. Они любимы заключенными, разочаровавшимися в человеке. Некоторые зэки так привязываются к своим питомцам, что после освобождения забирают любимых кошек и котов с собой на волю. Кошки для зэков — порой единственная любовь и последняя отрада. Осужденные их лелеют всячески балуют. Кошки свободно передвигаются по зоне, перебегают из одного локального сектора в другой и, щедро подкармливаемые осужденными, чувствуют себя значительно лучше находящихся здесь людей. Я часто завидовал старому черному коту по кличке Буча, живущему в нашем отряде. Буча лениво потягивался во сне, когда в барак входило высокое тюремное начальство. Ему не надо было вставать и здороваться с каждым контролером — сержантом или прапорщиком, постоянно бродящими по нашему бараку. Буча делал то, что хотел. Я завидовал ему. В такие минуты я сам хотел превратиться в кота.

В каждом отряде, в каждом цехе, на каждом объекте колонии живет своя любовь и гордость, а то и не одна. За редким исключением, котов и кошек заключенные называли человеческими именами. Утром, по вторникам и четвергам, осужденных у дверей столовой встречал огромный и красивый кот Сеня. Я так и не понял , как кот ориентировался в днях, но он точно знал, что в эти дни за завтраком осужденным выдают куриные яйца. К неописуемому восторгу и радости осужденных, которые всегда отдавали ему последнее, Сеня пожирал яйца прямо со скорлупой в огромных количествах. Несмотря на свои габариты и аппетит, Сеня был аутсайдером в кошачьей иерархии. В многочисленных битвах за территорию и любовь редких здесь кошачьих особей женского пола. Сеня был всегда в последних рядах. Зато наш отрядный Буча — признанный лидер.

Вольготная жизнь кошек, очевидно, не давала покоя кому-то из тюремщиков и эон явно им завидовал. После побега из штаба приходит срочная директива: «Всех кошек и котов срочно пересчитать, переписать и зарегистрировать». Срок три дня. Кто не успел, тот опоздал. Кошек без регистрации истребить.

"Хорошо, хоть не расстрелять», — язвительно добавляю я. Хотя, наверное, не расстрелянных кошек без регистрации ожидала гораздо худшая судьба. Все они были собраны в большой мешок и вывезены за территорию колонии тюремщиком с погонами офицера на плечах. О дальнейшей судьбе этих несчастных животных история умалчивает. На территории колонии котов и кошек также подстерегала опасность. Дежурный по промышленной зоне в чине капитана, в свободное от работы время увлекающийся гиревым спортом, в колонии свое время коротал охотой на кошек. На работу он приходил рогаткой и, заряжая ее стальными шариками от подшипников, увлеченно расстреливал кошек, радуясь каждому трофею. Год его службы шел за полтора, как на войне…

Один осужденный, завхоз профилактория, пишет заявление на имя начальника колонии: «Прошу вас дать разрешение на проживание в профилактории колонии кота черного цвета по прозвищу Патрон». Заявление визируется оперативниками, режимниками и воспитателями. Подобные заявления сыплются в штаб из всех отрядов, из клуба, бани, санчасти. Бригадир цеха по пошиву шапок, мой бывший шеф из числа осужденных, в заявлении придумает разумное объяснение необходимости совместного жития с любимым котом: «В целях воспрепятствования уничтожению и порчи шапок мышами прошу вас разрешить содержать в цеху по производству оных кота по кличке Барсик». Некоторое время спустя я увижу гордо прогуливающегося по территории швейного цеха Барсика с ошейником, на котором красуется надпись: «Кот Барсик. Швейный цех № 3. Участок “Шапки”». Барсик не умел читать и жил по своим, кошачьим, правилам. Иногда он отклонялся от возложенных на него обязанностей по уничтожению мышей и метил готовые изделия…

После побега Николая количество кошек в колонии резко сократилось. Но ненадолго. Не ограниченные никем и ничем, не соблюдающие правила внутреннего распорядка, кошки быстро расплодятся и восстановят свою численность. Меньше чем через полгода кошек в колонии станет еще больше, чем было, а про ошейники с именами все забудут. Очевидно, до очередного побега очередного осужденного. По настоятельным просьбам осужденных были восстановлены и спортгородки.

Владимир Переверзин, «Сноб»