«Либерализация» и авторитарные режимы не совместимы

Наступил подходящий момент, чтобы задуматься об этом очевидном парадоксе.

На протяжении последних лет Россия и Китай вложили значительные ресурсы в такие сферы, которые обычно ассоциируются с "мягкой силой". Этим термином, сформулированным американским политологом Джозефом Наем, называют "способность влиять на других убеждением и привлекательностью". Напрямую или через зависимые суррогатные структуры эти две страны потратили миллиарды долларов на расширение своего глобального влияния с помощью СМИ, культуры, аналитических центров, вузов и так далее.

Однако эксперты, в том числе и сам Най, весьма озадачены тем, что, несмотря на все эти огромные инвестиции, авторитарные режимы почему-то продолжают испытывать острый дефицит "мягкой силы", хотя их поведение на международной арене и стало более самоуверенным.

У России и Китая, как правило, плохие результаты в глобальных опросах общественного мнения, а также в рейтингах "мягкой силы", что подтверждает идею о несовместимости авторитаризма с привлекательностью и силой убеждения. На международной арене авторитарным правителям не удается "завоевать сердца и умы". Но, несмотря на это, степень международного влияния России, Китая и других амбициозных режимов, обеспеченных ресурсами, сейчас выше, чем в какой-либо другой момент новейшей истории. И это влияние оказывается, как правило, не при помощи "жесткой силы" в определении Ная - военная мощь или грубое экономическое принуждение.

Нет, конечно, в течение последних десяти лет Россия более или менее регулярно применяла военную силу, например, в Грузии, Украине и Сирии. Но не российские истребители и танки стали причиной роста глобального влияния Москвы. Армия Китая тоже играет мускулами в Южно-Китайском море и на спорной границе с Индией. Но, как и Россия, Китай на протяжении последних десяти лет намного активней пользовался другими формами влияния.

Тем самым, теоретики оказались в сложном положении: все эти режимы не полагаются в основном на жесткую силу, и они не достигли успехов в наращивании "мягкой силы", однако они способны оказывать реальное влияние на зарубежные страны. На фоне возрождения авторитаризма во всем мире сейчас весьма подходящий момент, чтобы задуматься об этом очевидном парадоксе.

Газета The Financial Times недавно отмечала, что, "пытаясь создать "мягкую силу" за пределами своих границ", Китай "должен действовать мягче и использовать более чуткие и менее авторитарные подходы". Схожее наблюдение сделал Най в своей недавней статье: "Китай мог бы увеличить свою "мягкую силу", если бы частично ослабил жесткий партийный контроль над гражданским обществом". То же самое можно сказать о России и о других странах, где власти выбрали своим приоритетом государственный контроль, а не открытость, независимую культуру и гражданское общество, а ведь все это - важнейшие ингредиенты "мягкой силы".

Впрочем, обращаться с такими призывами к китайским или российским властям бесполезно. Любая значимая либерализация противоречит политическим нуждам и целям этих режимов, стремящихся сохранить контроль любой ценой.

Авторитарные режимы усвоили внешние формы "мягкой силы", но не ее суть. Все, что они делают, лучше определяется термином "острая сила", ключевыми атрибутами которой являются цензура, манипуляции и запутывание, а не привлекательность и убеждение.

Аналитическая ловушка заключается в предположении, будто авторитарные правительства, подавляющие плюрализм и свободу слова ради сохранения власти в стране, будут пытаться вести себя иначе на международной арене. Эти режимы ловко усвоили некоторые формы "мягкой силы", но не ее суть. Все, что они делают, лучше определяется термином "острая сила", ключевыми атрибутами которой являются цензура, манипуляции и запутывание, а не привлекательность и убеждение.

Хотя "информационная война" входит в репертуар авторитарных правителей, одним только этим термином нельзя адекватно охарактеризовать острую силу. Значительная часть работы, проводимой авторитарными режимами (например, Китаем в Латинской Америке или Россией в Центральной Европе), не попадает под это определение. Об этом мои коллеги и я детально писали в докладе "Острая сила: Рост авторитарного влияния", опубликованном в декабре 2017 года.

Оглядываясь назад, мы можем увидеть концептуальную ошибку, возникшую в конце "холодной войны", когда общепринятой стала идея, будто все авторитарные режимы ждет либерализация и демократизация. Почти три десятилетия назад, когда после окончания "холодной войны" США превратились в мирового гегемона, и возник термин "мягкая сила", политические аналитики уделили не достаточно внимания режимам, подобным тем, что сегодня контролируют Россию и Китай.

В ноябре моя коллега Джессика Людвиг и я писали в журнале Foreign Affairs, что "беспечность демократических стран по поводу эволюции зловредной острой силы была основана на их уверенности в парадигме "мягкой силы". Аналитики, которые воспринимают поведение авторитарных режимов как попытку "нарастить "мягкую силу" своих стран, совершают ошибку, рискуя закрепить иллюзорное чувство безопасности".

Для выработки надлежащего ответа необходим точный диагноз. Авторитарные власти не играют по правилам, которым следуют демократические страны. Систематические репрессии - это визитная карточка авторитарных режимов, а "острую силу", которую они наращивают, невозможно втиснуть в привычные и убаюкивающие рамки "мягкой силы". Без более точной терминологии у демократических стран мира будет немного шансов на противодействие все более многогранному влиянию авторитарных государств.

Кристофер Уолкер, вице-президент Национального фонда демократии (NED), Project Syndicate (перевод – liga.net)