Сергей Борель вложил $50 000 в умные тумбы.
Если в свои 46 будете выглядеть (или уже выглядите) как Сергей Борель, значит, все хорошо. Деревня Гожа неподалеку от Гродно. Бодрый мужчина носится по шумному цеху бывшей лесопилки и объясняет, как умные тумбы для обуви улучшат белорусскую жизнь. Носители белорусской жизни из Минска не очень понимают, но гостеприимный хозяин не унывает, сохраняя мягкий нажим. Говорит, надо обязательно быть чем-то занятым и практиковать оптимизм. Иначе не выживешь, пишет «Онлайнер».
Италия, велосипед, кулер
— Это моя тумба!
— И почему она умная?
— Вот эта — примерно на 12 пар обуви. Быстрый доступ. Лоток полимерный. Грязь легко скатывается, вода — тоже. К реагентам невосприимчива. Только ацетона боится!
Чем это лучше IKEA, пока не очень понятно. Но мощный энтузиазм предпринимателя вызывает интерес.
— Смотрите, какая система стабилизации! Многие образцы мебели теряют геометрию и разваливаются. А мы даем минимальную гарантию на пять лет. Заморочился я, конечно, конкретно! Технология вообще без гвоздей.
Сергей стоит в довольно просторном цеху и под шум пилы рассказывает, как пришел к своей нынешней, полной умных тумб жизни.
— Кажется, в Италии я был. Увидел на выставке похожую тумбу. Их же до фига таких. Допустим, велосипед — он же один такой. А патентов на него может быть тысяча. Так что я вдохновился увиденным. Усовершенствовал технологию. Мы, к примеру, стали вентиляцию с кулером делать, чтобы обувь проветривалась.
Патент, рамочка, в никуда
Сергей говорит, что у него четыре подтвержденных патента, готовится пятый — его уже ждет рамочка на стенке. Подача стоит больше $100. При этом надо обосновать уникальность и полезность изделия. Ждать одобрения приходится полтора-два года.
В тумбах, которые обещают стать делом всей его жизни, 160 миллиметров полезного пространства. Если у человека большой размер, возможно, будут некоторые «косяки».
— А почему вы решили, что это нужно много кому?
— У вас есть обувь дома?
— Конечно.
— Много?
— Много.
— Как храните?
— В тумбе из-под телевизора. Его хозяйка все равно унесла.
Диалог в никуда. Сергей понимает и начинает рассказывать, что когда-то купил себе тумбу под обувь. А потом увлекся ее усовершенствованием. Все это превратилось в навязчивую идею.
— Это было лет восемь назад. Потом я подумал: «А зачем мне чья-то чужая тумба, если я могу сделать свою?»
Швеция, бабло, шоу-рум
Пятиэтажная тумба продается за $300. Трехэтажная — за $150.
— Знаете, люди с не самым высоким доходом соглашаются на покупку быстрее. А бывает, стоит человек, iPhone в руке крутит и жмется. А это ведь тоже гаджет. Только гаджет для обуви! Это для быстрой жизни! Но так уж вышло, что для нашего производства белорусы — публика пока непонятная.
Есть несколько московских магазинов, в которых происходят продажи продукции Бореля, оттуда капает кой-какая денежка.
— Мы прекрасно понимаем, что люди не думают об обуви каждый день. Но в сутки по стране делается примерно 300 запросов на обувницу. Так что, уверен, клиенты будут.
Недавно на Сергея вышел парень из Швеции, предложил отвезти и несколько тумб в местный шоу-рум. Есть еще заинтересованный литовец.
Борель живет с тумб. Содержит семью. Порой зарабатывает пресловутые «по 500».
— Но обычно, как только появится какой косарь, я еду и покупаю столы. Или оформляю патенты. Близкие реагируют спокойно. Ждут терпеливо. Да, часто бывает, что бабла нет вообще. Если бы не Россия, не знаю, как бы жилось. Но я все время кому-то звоню, что-то делаю.
Бобина, «Москонцерт», кролики
Родился в деревне Гринки. Это Свислочский район. Мама работала киномехаником, батя шоферил.
— Наибольший фурор в моем детстве произвел «Танцор диско». А мое любимое кино на бобине — «Бронзовая птица». Был номером один среди пацанов. Мог любого провести в кино на халяву. Все хотели дружить. Хотя я и без этого был активным.
Клуб был больше, чем в Свислочи.
— Все «Ленконцерты» и «Москонцерты» приезжали к нам на деревню, а не в район. Когда я пошел в армию, он развалился. Уже не отапливался, часть рухнула — символ распавшегося СССР.
У семьи было хозяйство: конь, две-три коровы, бригады свиней и овец, рядышком — армия кроликов. Для них Сергей мастерил усовершенствованные клетки.
— Честно, я за свою жизнь ни одного кролика не убил. Живыми только торговал. Помню, в мои 12 лет мопед обошелся в 20 мешков кроликов. Из-под картошки. Туда штук пять-шесть помещалось. Пацан был предприимчивый. Обманывать не обманывал, но было понятие, что труд может окупиться. Тем более как можно в деревне быть лодырем?
«Паннония», грыжа, коровы
— Батя у меня мог приклад для ружья сделать. Рукастость моя — от него. На глаз мог определить, как и что делать. Ну и инструмент сохранился еще от деда.
После мопеда был мотоцикл — венгерский, «Паннония». Его тоже часто крутили. Тяжелый был настолько, что у Сергея образовалась грыжа. Потом поменял на «Минск».
Когда окончил школу, стало ясно, что на высшее образование не хватает денег. Мать сказала: «На шофера и тракториста не пойдешь, а то сопьешься. Через мой труп». Решили, что лучше будет выучиться на ветеринара.
— В Волковыске получил диплом. Лечил потом животных. Нас четверо было: три Бореля и парень под другой фамилией. Мотоцикл с коляской, сумка с крестом. Кастрировали поросят. Кровь у коров брали. Помню, помещение — а там их 300 голов. Расселись мы на корытах с ребятами, типа перекур. Рядом списки лежат. Все подотчетно, строго. Беседуем — и тут видим, а корова ими уже активно закусывает. Пытались спасти. Но голод буренки нас победил. Главный потом устроил вырванные годы.
Толкач, Казахстан, начпрод
Случилась армия. Отправили аж в Казахстан. Там активный Борель был и магазинщиком, и начпродом, и водителем, и санинструктором.
— Белорусов служило двое. Привез как-то мой земляк воду. Поставил машину. А заводилась она всегда с толкача. Если не получалось, звали пацанов на помощь. Был у нас парень с погонялом Робот. Вот он возле колеса стоял. Зазевался — переехало грузовиком. Меня зовут: «Спасай!» А там кости торчат. Я жгуты понакладывал, лед какой-то нашел. Повезли за 120 километров в больницу. Для Казахстана не расстояние.
После армии сельский ветеринар не стал работать по специальности. Шоферил, распространял ваучеры, продавал страховки и бытовую технику, даже возил ее через границу.
— Как-то помог знакомому станок привезти. А он такой: «Серега, ну ты же рукастый! Занялся бы чем-то таким».
Борель нашел применение рукам. Сперва занимался мебелью. Потом сузил все это до тумб. Помещение нашлось недалеко от Гродно — в Гоже. Здесь до Сергея работали три-четыре оконщика и мебельщика. Что-то делали, разорялись и съезжали.
— Когда приехал, пришлось выкорчевывать деревья. Теперь все иначе. В помещении новые станки, они стоят больших денег. Переоборудование почти убитой лесопилки цеха обошлось мне примерно в $50 000.
Кошелек, колбаса, философия
Кипит работа. Сергей пытается перекричать пилу. Получается.
— Тумба — это кошелек для обуви! Да, понимаю, что риск есть. Да, я вложил 50 штук в не самое очевидное производство. Да, обувницы — это не колбаса, нужны далеко не всем в стране. Но семья моя при этом сытая. У меня такой принцип: займи, но обеспечь близких. Философия простая: если сидеть на заднице, она в итоге затечет, и ты с нее больше никогда не встанешь.
На фоне достаточно спокойного белорусского большинства Борель кажется слишком активным.
— Друг недавно приехал. Говорит: «Тебе 46 лет. Чего ты все выпендриваешься? Зачем тебе дырки для пальцев в коробках». А я ему предложил: «Бери коробку без ручек — и побежали». Он хоть и спортсмен, но отстал.
Готовые тумбы скрываются в упаковке.
— Я полный оптимист. Это жизненная необходимость в наше время. Выживут только те, кто смотрит далеко вперед. А если не выживут, то хотя бы весело проведут время. Умирать с кислым лицом не вариант. Я решил всех победить. Объясняют детям, что нытье — это не наш метод. Занятым надо быть. Не отвлекаться на чепуху.