Мать погибшего вагнеровца: Чем мой сын хуже

Как мама убитого в Сирии бойца ЧВК борется за его признание солдатом.

Гибель десятков россиян в Сирии 7 февраля — не первая трагедия подобного рода. Только в сентябре 2017 года там погибло как минимум 54 бойца частных военных компаний из России.

BBC выяснил это, изучив историю одного из погибших — Евгения Аликова из поселка Североонежск Архангельской области — и пакет документов, который был привезен его матери после смерти сына. Сейчас жители поселка бьются за то, чтобы легализовать память убитого в Сирии Аликова.

В середине сентября 2017 года с пенсионеркой Ниной Атюшевой, живущей в поселке Североонежск Архангельской области, связался человек из Ростова-на-Дону. Он представился Андреем и сообщил, что ей надо приехать и забрать тело ее сына Евгения Аликова, погибшего в Сирии.

— Я сказала им, что я одна в Ростов поехать не могу, — вспоминает женщина. — Тогда они ответили, мол, мы своих не бросаем.

20 сентября — про дату предупредили заранее и велели организовать на этот день похороны - на машине приехал мужчина средних лет и «привез гроб с моим сыночком, все его документы и деньги». Гроб с телом он вез на автомобиле все две тысячи километров от Ростова до Североонежска, равно как и деньги — пять миллионов в качестве страховой выплаты за гибель сына.

Пять миллионов наличными мужчина просто выложил на кухонный стол - пачки пятитысячных купюр, перетянутые резинками. Как вспоминает Нина Атюшева, ее бывший супруг, которого она от отчаяния попросила помочь с организацией похорон, увидев это, мрачно пошутил: «Вот я дурак, рано от тебя ушел».

Передав тело, деньги и справки из госпиталя, мужчина взял с Нины Атюшевой расписку, выпил чаю и уехал. В феврале 2018 года корреспонденты Би-би-си попытались вместе с Ниной Атюшевой созвониться с Андреем, но ответивший на звонок мужчина заявил, что его зовут иначе и про российских добровольцев в Сирии ему ничего не известно.

«Мама, еду на передок»

На сирийскую войну Евгений Аликов отправился из небольшого поселка городского типа Североонежск в Архангельской области. Поселок выглядит как горсть пятиэтажек на берегу Онеги: даже на туристических магнитиках главная достопримечательность тут — пятиэтажка. Возводить их стали в 1973 году, когда по соседству начали разрабатывать бокситовый рудник. Первое поколение жителей еще помнит времена, когда вместо поселка кругом были болота, куда бегали собирать морошку.

До Архангельска жителям надо ехать почти 350 километров, ближайшая железнодорожная станция — в 36 километрах от города в райцентре Плесецк, известном благодаря находящемуся неподалеку космодрому. Рудник функционирует до сих пор, кроме него работа есть в управлении ФСИН — так что другим монопрофильным населенным пунктам Архангельской области Североонежск даже ставят в пример.

Нина Атюшева тоже работала на руднике — сварщицей, параллельно воспитывая двух сыновей от разных браков. Сейчас обоих нет в живых. Первым, в 2016 году, умер младший Артем, учившийся в поселке Савинский в семидесяти километрах — в феврале он перестал выходить на связь, а в марте, когда выломали дверь в комнату в общежитии, тело было уже в таком состоянии, что, по словам медиков, установить причину смерти оказалось невозможным.

Евгений Аликов был старшим. Он тоже уехал из Североонежска: сначала учиться в Петербург, потом, женившись, в Москву, где жил с супругой и тремя детьми. Нина Атюшева рассказывает, что до поездки в Сирию ее сын, начиная с 2014 года, несколько раз бывал в Луганске. Там он воевал на стороне самопровозглашенной ЛНР. На сайте «Миротворец», который ведут украинские активисты, собирающие базу воевавших на стороне самопровозглашенных республик, сказано, что в ЛНР Евгений Аликов состоял в бригаде «Призрак» убитого в 2015 году Алексея Мозгового.

В 2016 году после очередной поездки на восток Украины у Евгения защемило нерв, его частично парализовало, и его жена позвонила из Москвы Нине Атюшевой в Североонежск.

— Сказала, что у нее и так на руках трое детей, куда ей еще четвертого, забирайте, мол, своего сына, — вспоминает пенсионерка.

Дома Аликов пару месяцев лечился в плесецкой больнице.

— Его пролечили, и ему стало лучше, — рассказывает Атюшева. — Затем он уехал в Ростов-на-Дону в учебный центр, где был примерно месяц, и после переподготовки его направили в Сирию.

Что это за центр, она не знает. СМИ неоднократно писали о том, что бойцы ЧВК проходят подготовку на базе в Молькино в Краснодарском крае, а в Сирию их отправляют военными бортами из Ростова.

Точной даты, когда Евгений Аликов оказался в Сирии, его мама не помнит, но произошло это в середине лета 2017 года. Из документов, который ей передали после смерти сына, следует, что 19 мая 2017 года он подписал «обязательство» о получении жетона с личным номером М-3601. Стандартный номер жетона, который военным официально выдает министерство обороны, состоит из заглавной буквы русского алфавита и шестизначного числа; номера бойцов ЧВК, находящихся в Сирии, сокращены до четырех цифр. Загранпаспорт, без которого он по идее не смог бы попасть в Сирию, Евгений получил 16 июня.

Из Сирии Евгений посылал маме эсэмэски. Звонить, объяснил он, очень дорого, поэтому писал сообщения: «Мама, еду на передок». Еще рассказывал, что песок такой, что без очков ходить невозможно — слепит глаза.

Сирийская кампания растянулась для Евгения Аликова на два с небольшим месяца. 2 сентября он погиб вблизи города Тиас в провинции Хомс от «сквозного огнестрельного ранения в брюшную полость».

В те несколько месяцев, что Евгений Аликов провел у мамы в Североонежске между поездками в Луганск и в Сирию, он вел в школьной тетради что-то вроде дневника, размашистым почерком записывая свои мысли: «Как говорят, не тот богат, у кого много денег, а у кого правда, вера и любовь к близким, а для меня близкие — это народ». Запись с подзаголовком «9 мая» гласит: «Нет гениев, а есть те, через кого Бог свою информацию передает».

Путь тела

Пакет документов, который получила Нина Атюшева и передала Русской службе Би-би-си, позволяет в деталях восстановить, что происходит с российскими добровольцами в Сирии после их гибели.

Уже 2 сентября, если верить документам, тело Евгения Аликова привезли в государственный госпиталь Аль Скельбия в городе Хама в 160 километрах от Тиаса, где он был убит. В госпитале тело в присутствии двух свидетелей было осмотрено медиками, после чего были составлены три справки.

Первая: «На теле господина Аликова Евгения Евгеньевича, русского по происхождению, следы каких-либо инфекционных заболеваний отсутствуют».

Вторая: «Контейнер с телом господина Аликова Евгения Евгеньевича, русского по происхождению, запаян».

Третья: «В контейнере с телом господина Аликова Евгения Евгеньевича, русского по происхождению, посторонних вложений нет».

Подпись под всеми тремя справками поставил главный врач госпиталя Аль Скельбия Исам Мухаммад Хоша.

К 6 сентября справки с арабского были переведены на русский, за что российское посольство заплатило 37 500 сирийских фунтов (около 5 тысяч рублей). Верность перевода заверил своей подписью 2-й секретарь посольства России в Сирии Заур Гусейнов.

7 сентября заведующий консульским отделом российского посольства Турпал Аутаев подписал свидетельство о смерти Евгения Аликова и справку о смерти.

Из Сирии в Архангельскую область тело погибшего везли после всех этих формальных процедур еще почти две недели.

— 20 сентября 2017 года моего сыночка привезли в Североонежск, Плесецкого района, в закрытом (цинковом) гробу, —сказано в ее заявлении на имя члена СПЧ Сергея Кривенко. — И я его похоронила, расходы на ритуальные услуги понесла я. Кого-либо из военкомата не было.

Вместе с телом и пакетом документов Нине Атюшевой привезли две медали ЧВК «Вагнер»: «За отвагу и мужество» и «За кровь и храбрость». На обеих медалях стоит дата 1 сентября 2017 года. Это может быть как ошибкой гравировщика, так и указанием на то, что погиб Аликов еще в конце августа, а к 2 сентября его тело смогли наконец забрать с поля боя и доставить в госпиталь Хамы.

Погибший №77

27 октября 2017 года агентство Рейтер выпустило расследование о том, что за первые девять месяцев 2017 года в Сирии умер как минимум 131 российский гражданин — и это без учета официальных потерь, о которых сообщает министерство обороны.

В основу материала агентства легла справка о смерти российского бойца ЧВК Сергея Поддубного. Поддубный погиб 28 сентября в том же городе Тиас, где и Евгений Аликов. В справке о смерти, подписанной тем же секретарем посольства Зауром Гусейновым, в качестве причины его гибели написано «обугливание тела».

На справке Поддубного стоит номер 131. По принятой в российских учреждениях процедуре, которая описана в приказе министерства юстиции, как уточняет в своем расследовании агентство Рейтер, нумерация таких документов в каждом из регистрирующих смерти ведомств начинается с начала календарного года и ведется последовательно. Таким образом, номер каждой справки соответствует числу умерших на момент регистрируемой смерти в течение текущего года.

Таким образом, только за сентябрь 2017 года в Сирии погибло как минимум 54 бойца ЧВК из России. Это больше, чем официальные цифры за все три с половиной года кампании: по данным министерства обороны, потери личного состава вооруженных сил России в ходе операции в Сирии составили 44 человека. Последним официально признанным погибшим стал летчик, майор гвардии Роман Филипов.

Многочисленные потери среди российских добровольцев, отправляющихся в Сирию как бойцы ЧВК, российские власти официально не признают и не комментируют.

Последний случай массовой гибели россиян в Сирии произошел 7 февраля, когда несколько отрядов ЧВК попали под огонь авиации США. Точное число погибших неизвестно до сих пор, но уже ясно, что их могло быть несколько десятков человек. Российское министерство иностранных дел официально признало возможную гибель только пяти россиян.

Статус после смерти

За признание памяти о своем сыне Нина Атюшева начала бороться сразу после его похорон. С запросом о статусе его пребывания в Сирии она обратилась в военкомат Плесецка.

— Я просила разъяснения: положено ли мне как потерявшей сыночка-кормильца какое-либо пособие, или какое-то надгробие, памятник. Не знаю, какие-то почести моему сыночку должны же быть, — пишет она в своем обращении на имя члена Совета по правам человека, директора правозащитной группы «Гражданин, армия, право» Сергея Кривенко. — И мне будет спокойнее, так как мой сыночек защищал интересы своей Родины за ее пределами, как мы знаем, с согласия САР. Наши специалисты и военнослужащие помогали. По телевизору показывали и погибших наших военнослужащих, которым отдавали в населенных пунктах России все необходимые в таких трагических ситуациях почести.

Заявление в военкомат Плесецка Нина Атюшева отнесла 5 октября. Через полтора месяца ей пришел ответ: «Определить статус Вашего сына для дальнейшего разрешения вопроса о реализации мер правовой и социальной защиты в настоящее время не представилось возможным».

Тогда к делу подключились официальные лица поселка. Депутату райсовета Галине Старицыной ответ из военкомата пришел в середине декабря: «Кем выдан жетон с личным номером, как гражданин Аликов Евгений Евгеньевич оказался в Сирийской Арабской Республике и получил сквозное сквозное ранение, вследствие чего скончался, установить не представилось возможным. В связи с чем его статус не определен».

Общественный помощник уполномоченного по правам человека в Архангельской области Василий Пулин помог Нине Атюшевой составить обращение в Совет по правам человека при президенте России с жалобой, что государство не определило ей никакого пособия из-за утери кормильца и даже не помогло с установкой памятника на могилу.

В свою очередь член СПЧ Сергей Кривенко в конце января 2018 года отправил запрос в Следственный комитет и генеральную прокуратуру с просьбой расследовать обстоятельства гибели Евгений Аликова. Как объясняет правозащитник, это единственное, что тут можно сделать с точки зрения закона: «Если гражданин Российской Федерации погиб за пределами России, российские власти могут возбудить уголовное дело. Поэтому вопрос: было ли какое-то хоть расследование проведено, и если нет, то возбудили ли тогда российские правоохранительные органы уголовное дело по факту гибели».

«Мы принимаем и поддерживаем, это не обсуждается даже»

На кухне в пятиэтажном доме на берегу Онеги сидят трое: мама Нина Атюшева, депутат райсовета Галина Старицына и общественный помощник уполномоченного по правам человека Василий Пулин. На столе — россыпь документов: обращения в различные инстанции и лаконичные официальные ответы с синими печатями. С прошлой осени они добиваются, чтобы государство признало старшего сына Атюшевой погибшим за родину.

У хозяйки квартиры от сильного волнения дрожит подбородок: «Я хочу задать такой вопрос: чем же отличаются дети, которых посылают от военкомата, и мой, который пошел добровольцем?» Ее мягко утешают собеседники: «Не волнуйтесь, мы потихонечку все решаем, все будет хорошо».

Пока с увековечиванием памяти сына Нине Атюшевой помогают только на местном уровне.

— Мы тут не ждем — это все равно наш житель, поселка Североонежское. Мы принимаем и поддерживаем, это не обсуждается даже, — объяснила Русской службе Би-би-си районный депутат Галина Старицына.

Замглавы администрации Североонежского по социальным вопросам Любовь Подорская предложила принести фотографию Евгения для «Бессмертного полка». Кроме того, администрация помогла разместить краткий некролог о гибели сына Нины Атюшевой на последней полосе газеты «Курьер Прионежья» — рядом с частными объявлениями о покупке дачи на берегу реки Икса и раздаче щенков.

Поскольку на сайте pleseck.ru газета «Курьер Прионежья» выкладывается лишь в формате PDF, сообщение о гибели еще одного россиянина в Сирии сразу не нашли ни журналисты, ни следящие за ходом военной кампании волонтеры. 15 февраля Нину Атюшеву пригласили на день памяти погибших в военных конфликтах за пределами России.

Жители Североонежска вообще ответственно относятся к увековечиванию памяти земляков: в центре поселка, рядом с зданием почты, еще в 2003 году был установлен памятный камень «Воинам-землякам, павшим за Родину». Вдоль ведущей к камню дорожки стоят таблички с перечислением войн: Великая Отечественная, афганская, чеченская и, наконец, «Катастрофы, террористические акты, другие войны».

В 2016 году активисты районной ячейки «Боевого братства» установили на камне табличку со списком фамилий погибших в боевых действиях и терактах. Шестеро жителей города были убиты в Чечне, один в Афганистане, Елена Ипатова погибла во время захвата террористами театрального центра на Дубровке, а Дарья Яцкова — при взрыве российского Airbus A321 над Синаем. Есть в этом списке и еще одна фамилия — «старший сержант Кичаткин Леонид Юрьевич 20.08.2014 Украина».

О гибели нескольких бойцов 76-й псковской дивизии на востоке Украины в августе 2014 года первым сообщило издание «Псковская губерния» местного депутата Льва Шлосберга, репортаж с похорон Кичаткина опубликовала через несколько дней «Новая газета».

Официальный представитель минобороны Игорь Конашенков, пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков и сам Владимир Путин за последние три с лишним года неоднократно заявляли о том, что российских военных на территории Украины никогда не было, так что и погибать там они не могли.

Гибель Леонида Кичаткина именно на Украине пока признали лишь таким странным образом на памятнике в его родном городе. Возможно, в скором будущем на этом же памятнике появится и имя Евгения Аликова.

Пока его фото в ряду других погибших в разных войнах висит на стенде в музейной комнате в здании администрации Североонежска. Рядом — портрет Кичаткина.

— Мы очень долго не вывешивали его, пока разбирались, — рассказывают про последний в администрации города. — Потому что его хоронили втайне.

— Там были, знаете, какие проблемы? — подтверждает рассказ депутат райсовета Галина Старицына. — Но мы все равно осмелились и поставили фотографию. Я думаю, что там все законно, просто нельзя было в тот момент делать такое. Но мы потом потихонечку поставили.

Правда, признание заслуг Евгения Аликова перед страной заканчивается уже в сорока километрах от Североонежска — в двухэтажном деревянном здании на улице Советской, где находится Военный комиссариат Плесецкого района.

— Я понимаю, о каком гражданине вы говорите, и не понимаю, как он мог попасть в Сирию, — объясняет, стоя на крыльце, военный комиссар Игорь Горбунов. — Во-первых, еще в 18 лет при получении военного билета при прохождении медицинской комиссии он был признан ограниченно годным к военной службе, так что по закону отправить в Сирию его не могли. Во-вторых, военный жетон у него не установленного образца. Мы сделали запросы в военкомат по месту его прописки и нам ответили, что на службу он не призывался, а что нам из Москвы ответили, я даже цитировать не буду. Было маме рекомендовано обратиться через военно-патриотические организации, потому что установить его официальный статус невозможно.

О невозможности присвоить статус военнослужащего задним числом говорит и правозащитник Сергей Кривенко:

— К сожалению, это нереально: по закону он просто гражданин России. Сейчас в связи с гибелью в феврале российских граждан этот вопрос вспыхнул снова, потому что никакого законодательного урегулирования частных военных компаний нет в России. Они вне закона. И это большая проблема.

По словам правозащитника, добровольцы не защищены законом при участии в военных действиях:

— Если военнослужащий официально на контракте с российской армией, то государство несет за него ответственность. В частности, государство обязано расследовать факт гибели — скажем, кто отдал неправомерный приказ. А если это просто гражданин России — то не обязано. Не защищены они и после возвращения домой: в российском законодательстве есть статья за наемничество. Если гражданин участвовал в военных операциях, вернулся в Россию и будет доказан факт получения им денег, он может быть осужден.

Как рассказали Русской службе Би-би-си четверо ветеранов боевых действий на востоке Украины и в Сирии, с возвращающихся домой добровольцев ФСБ берет расписку о неразглашении на пять лет, в противном случае угрожая уголовным преследованием как раз по статье «наемничество».

Нина Атюшева надеется, что в конце концов государство все же признает гибель в Сирии не только ее сына, но и всех остальных бойцов ЧВК, у которых также остались мамы, жены и дети.

— Это несправедливо все-таки. Он не в уличной драке погиб, а на войне, — говорит она. — И хочется какой-то благодарности от государства, какой-то поддержки. Я ведь не прошу чего-то, чего не положено. Или просто парень зря погиб? Не знаю уже.