Крымский активист: Сегодня выходит 10 человек, а завтра – уже 100

Крымские татары – народ с мощными традициями ненасильственного сопротивления.

Крымский гражданский активист Сервер Мустафаев летом 2016 года вместе с еще несколькими соотечественниками крымскими татарами стоял у истоков «Крымской солидарности». Сегодня он один из ее координаторов. Чаще всего Мустафаева можно увидеть под одним из судов, на очередном обыске, либо в банке с ведрами, наполненными десятирублевыми монетами.

В интервью Крым. Реалии Мустафаев рассказал, как историческая память его народа связана с «Крымским марафоном», какую роль в ненасильственной борьбе играет религия, почему в Крыму все выучили 51-ю статью российской Конституции и пойдут ли крымские татары на предстоящие выборы президента соседней России.

– Расскажи, как вам удалось собрать такую сумму денег в рамках «Крымского марафона»?

– Нас приятно впечатлили результаты второго «Крымского марафон». За срок чуть больше месяца мы смогли собрать порядка двух миллионов рублей (950 тыс. гривен – КР), и это только в рамках Крыма. В «марафоне» приняло участие не менее 100 тысяч человек. На акцию откликнулись практические в каждом втором доме. Более того, сбор средств до сих пор продолжается, хотя мы и объявили об окончании «марафона». Каждый спешит в нем поучаствовать.

На сегодняшний день собранная сумма полностью перекрывает все штрафы, более того, образуется определенный фонд на будущее, потому что иллюзий никто не питает. А с конца февраля, а может быть в начале марта – мы начнем массово оплачивать эти штрафы.

– Почему силовики выбрали тактику «бить рублем»?

– Когда существует устойчивое мнение, что «деньги решают все», думаю, логика силовиков была следующая: мы поставим его (активиста, – авт.) в сложное финансовое положение, и он будет вынужден отказаться от своей мирной борьбы. Как минимум на время, пока он не заработает немалые деньги на оплату штрафа. К тому же не всегда можно найти работу, если за тобой тянется слава борца с несправедливостью.

Ранее власти думали, что активистов можно будет усмирить административными арестами. Как видишь, все вышло с точностью до наоборот. После недели отсидки люди выходили героями, и это подстрекало их к еще большей активности.

– С чем ты связываешь успех «Крымского марафона»? Два миллиона рублей за месяц – это в какой-то степени рекорд.

– Крымские татары – это народ-диссидент, который многое пережил на своем историческом пути. Для молодого поколения сегодняшняя реальность – это что-то новое, мы о таком только слышали от наших дедушек и бабушек. А сегодня сами переживаем это – репрессии, ложные обвинения. Естественно, мы вспомнили, как старшее поколение пыталось бороться с несправедливостью. Сегодня это все тот же мирный протест, только в новом формате. Я думаю во многом успех «марафона» – это историческая память народа о ненасильственной борьбе.

– Все большее количество людей в Крыму просто стало осознавать, что прийти могут и за ним?

– В первые несколько лет российской действительности в Крыму пропаганда пыталась подавать репрессии под соусом борьбы с отдельными людьми, у которых «неправильные» политические или религиозные взгляды. Но сегодня у нас в Крыму десятки, а то и сотни примеров, когда преследованиям подвергаются абсолютно разные, может, в чем то даже не согласные друг с другом люди. Соответственно, появляется осознание, что это не проблема отдельных людей, а целого народа. Люди видят, что (силовики – авт.) закончив с одними – переходят на других. В итоге под этот каток можешь попасть и ты. Люди стали понимать – если оставаться в стороне, то когда придут за тобой, встать на защиту будет некому.

– Сейчас крымские татары показывают удивительный пример выдержки. Но надолго ли этого хватит? Насколько большой у вас запас прочности?

– Да, это сложно. Одно дело – наблюдать диктаторские режимы где-то далеко, другое дело – испытывать это на себе. Выглядывать каждое утро в окно с опасением, не пришли ли уже к тебе, постоянно ходить с мыслью: не следят ли за тобой. Но ведь это удел не отдельно взятых людей. Если бы борьбу с несправедливостью вели одни и те же люди, рано или поздно они бы сломались. То, что раньше делало пять человек, сегодня делают десять, завтра будут делать сто. Звучит пафосно, но люди это видят, и их это очень вдохновляет на работу, помощь, взаимовыручку.

– Пассионарность людей сейчас на пике, или это еще не предел? Или, может, наоборот – кто-то уже выдохся?

– Среди тех, кто в борьбе с первого дня, усталость можно наблюдать. Все-таки более трех лет жить в ритме, когда потеряны день и ночь, когда забыто понятие «выходной» – сложно. Но если в целом говорить про народ, то я считаю, что до пика активности еще далеко. Речь не только о «марафоне», пикетах, гражданской позиции. Многие вещи мы можем даже не замечать. Когда, например, приезжают за 100 километров, чтобы помочь семье политзаключенного с ремонтом, помогают с продуктами, просто звонят поддержать словом.

– И все же, есть ли у крымских татар болевые точки?

– Все понимают, что любая активность в итоге может привести тебя в тюрьму. Это тяжело осознавать. Но, с другой стороны, многие уже поняли, что если ты не лезешь в политику, это не означает, что она не залезет в твой дом. Видя уровень репрессий человек понимает – рано или поздно к нему тоже могут прийти. В чем обвинить – это не проблема, хоть в преступлениях твоего детства. И тут возникает важный момент: ко мне придут, когда я занимал позицию «моя хата с краю» или когда я был на «передовой»?

– Люди становятся более религиозными, вернулась практика коллективных молитв дуа. С чем это связано?

– Думаю, это свойственно любому человеку – в падающем самолете или на тонущем корабле не бывает атеистов. Так же и здесь. Когда пришла реальная угроза в отношении всего народа, люди неизбежно начинают проявлять набожность и обращаются за помощью к Богу. Пытаются в религии найти решения сложных проблем, с которыми они столкнулись.

– Религия – это дело личное, а в Крыму, наоборот, мы наблюдаем, когда религия начинает играть социальную роль. Все те же дуа, например.

– Религия обрела общий знаменатель, потому что и проблема то общая у всех. С каждым новым днем мы все больше убеждаемся: если ты крымский татарин, мусульманин, значит ты уже «в списке». Остальное – вопрос времени. Сегодня весь мир говорит о Крыме, но кто здесь, на месте, может реально изменить ситуацию? Какой юрист или закон может остановить посадки с огромными сроками? Поэтому люди начали в какой-то мере уповать на Бога.

– Ты стоял у истоков «Крымской солидарности», за два неполных года вы выросли из небольшой инициативы в полноценную сеть гражданских активистов, журналистов, юристов. С чем ты связываешь такой быстрый успех?

– Я считаю, это заслуга нашего народа. Не важно, какая это инициатива – в любом случае народ встал бы на защиту своих прав. Когда-то это были инициативные группы, сегодня «Крымская солидарность». Думаю, главная роль «Солидарности» в том, что она стала катализатором пробуждения, все остальное – это уже работа народа.

– «Крымская Солидарность» стала узнаваемой за пределами Крыма?

– Безусловно, мы ощущаем поддержку и со стороны материковой части Украины и даже из России. Важную роль в этом сыграли СМИ и отдельные журналисты, которые систематически освещают ситуацию на полуострове. А что касается узнаваемости... последнее заседание «Солидарности» в Судаке, которое силовики попытались сорвать, хорошо это иллюстрирует. Тогда я окончательно убедился, что нас стали замечать.

– Наверняка вы потом анализировали этот визит силовиков. К какому выводу вы пришли, почему они стали так реагировать?

– Нам кажется, что силовикам чем дальше, тем больше не нравится работа «Солидарности» по освещению ситуации в Крыму. Мы же на своих заседаниях, в стримах из-под судов не говорим: «вот, мы хорошие, а они – плохие». Нет, мы лишь говорим, посмотрите на ситуацию объективно, этого будет достаточно чтобы понять предвзятость власти к крымским татарам. Кроме того, на таких встречах, люди повышают свою юридическую грамотность. Это обернулось тем, что о 51-й статье сегодня знает каждый.

– У меня напрашивается вывод в связи с этим: активисты становятся более подкованными, силовики – более дерзкими в своих действиях. Следовательно, противостояние усугубляется. Это так?

– Сейчас силовики «Крымскую солидарность» и гражданский активизм пытаются сделать опасными, токсичными для обычных людей. Показать, что за это тоже будем преследовать, обыскивать, сажать. Конечно, есть риск, что люди могут подумать: раз это опасно, тогда давайте придумаем другие варианты ненасильственного сопротивления. Но в том то и суть, что не нужно изобретать велосипед – раз мы выбрали такой путь, значит нужно по нему идти. Наоборот, если сидеть дома и молчать, тогда наша песня будет спета. Потому что второй раз «проснуться» будет тяжело.

– Страхи по поводу «сидеть дома и молчать» – реальные или гипотетические? Я не наблюдаю, чтобы кто-то сидел дома и боялся. Но могу, конечно, ошибаться.

– Я думаю, такие мысли все же могут в голову людям проникнуть. Поэтому я хочу сказать: если все же кто-то об этом начал задумываться, пусть сначала взвесит все «за» и «против». Потому что это как в знаменитой фразе Черчилля: «Если между войной и позором выбирать позор, то получишь и войну, и позор». Но это все же больше гипотетические риски. Я уже убедился, что на смену одним придут другие. Арестовали десятерых – вышли сто.

– Ты упомянул национальное движение крымских татар. Уже потом, анализируя это явление в историческом ключе, заговорили об уникальном примере ненасильственной борьбы народа с тоталитарным режимом. У вас сейчас есть ощущение, что вы делаете историю, или все же за повседневностью этого не замечается?

– Целенаправленно никто об этом не думает, не мысли об истории толкают людей на борьбу. Но если остановиться и задуматься, что происходит вокруг, какие дни переживает твой народ, то приходит осознание, что те, кто выступает в судах, сидит в тюрьмах – это новые диссиденты. Все же оценку людям и событиям будут давать позднее. Сегодня разговор не об этом. Сегодня есть угроза, она до сих пор над головой, и ее надо решать.

– Говоря об угрозах, напрашивается вопрос про диалог с властью. Идет четвертый год аннексии. Как ты думаешь, почему до сих пор не удалось достичь хоть каких-то компромиссов с власть имущими?

– Вести диалог стоит лишь в том случае, когда вторая сторона слышит тебя и имеет реальные рычаги принятия решений. Но когда все это номинально, и власть – она лишь «так называемая», то это не диалог, а утопия. Ну и в целом, мы не можем поступиться своими принципами и ценностями в обмен на туманные перспективы свободы, спокойствия и хорошей жизни.

– Не могу обойти стороной предстоящие выборы президента России. Пойдут ли крымские татары голосовать?

– За всех расписываться не берусь, конечно. Но как можно говорить о принятии той или иной власти, когда власть имущие годами не расследуют дела Решата Аметова, Эрвина Ибрагимова, когда за разговоры на кухне отправляют на 15 лет в тюрьму. Что касается власти в Крыму, то ее представители, даже из числа крымских татар, еще недавно говорили о себе как о борцах за интересы народа. А некоторые и продолжают так говорить по сегодняшний день. Но прошло уже достаточно времени, чтобы каждый проявил свое истинное лицо. Для народа предатели и коллаборанты стали явными. Зная все это, рядовой человек говорит: «Нет, я не могу взять в руки бюллетень, не помня при этом, что происходит с моим соседом».

– Как будет развиваться ситуация после 18 марта? Репрессии усилятся, пойдут на спад?

– Скорее всего лучше не станет, к сожалению. Хотя после выборов на носу Чемпионат мира по футболу. Это тоже такое событие, которое власти не хотят смазывать громкими арестами. Сезон «урожайных» арестов и посадок обычно приходится на осень. Мы, конечно, не отчаиваемся по этому поводу, но иллюзий уже никто не питает.

– Ты говоришь, что иллюзий никто не питает. Это означает, что люди постепенно стали привыкать к нынешней реальности в Крыму? Это закаляет или разъедает?

– Здесь все зависит от правильно расставленных приоритетов и целей. Если ты понимаешь, зачем ты ведешь мирный протест, то это только добавляет тебе сил и уверенности в своей правоте. Не исключаю, что кого-то картина повседневных репрессий разъедает, ломает, заставляет уйти в сторону. Как бы там ни было, но разница между 2014-2015 годами и 2018 годом колоссальная. Если тогда во многом царила растерянность, то сегодня мы точно знаем, что нам делать, когда тебя остановили неизвестные люди на дороге, когда утром пришли с обыском, как вести себя на допросе. Мне хочется верить, что у этой репрессивной реальности есть и положительные моменты. Люди поняли, что это еще одна эпоха, страница народа – и ее нужно должным образом пройти.