Николай Пинигин: Белорусы - это восточноевропейские ирландцы

Руководитель Купаловского театра попытался ответить на вопрос о ментальности белорусского народа.

С художественным руководителем Национального академического театра имени Янки Купалы kp.by побеседовала незадолго до премьеры спектакля «Талерантнасць» - но разговор получился не столько о театре, сколько о типичных чертах белорусского характера

Неудивительно: известный режиссер постоянно поднимает с главной сцены страны острые темы наших дней, пытаясь ответить на вопрос: какие мы, белорусы? О нетерпении и толерантности, о бедной шляхте и «партизанской ментальности» - в беседе с Николаем Пинигиным.

ЕВРОПЕЙСКАЯ НАЦИЯ С БОГАТОЙ ИСТОРИЕЙ

- Николай Николаевич, театр за почти 40 лет вашей работы в нем менялся так же, как и эпоха?

- Шекспир сказал, что обязанность театра - держать зеркало перед природой. Да, он отражает происходящее с нами, меняется так, как меняются времена. Например, на афише «Паўлінкі» в советское время не писали «шляхоцкая гісторыя», как теперь. Пьеса шла как деревенская история с танцами и песнями. А речь ведь действительно о мелкой шляхте, которая, правда, имела добрый 21 гектар земли!

К тому же любой спектакль - живое существо, он создается и разрушается, а значит, перестает соответствовать времени. По этой причине я снял около 15 спектаклей из репертуара театра за первый период на должности худрука, в том числе своих. Исключения? У нас это «Паўлінка», спектакль с какой-то магией, иначе люди на него не шли бы. Да, он музейный, и я рад, что из постановки 1944 года не делали авангард.

- Но мода на наше в белорусском театре за последние десятилетия пришла?

- Мода - это то, что работает. Ведь человек, его натура не меняются, а мода - меняется. Относительно «беларушчыны» я большой оптимист. Просто надо набраться терпения: такие процессы - медленные. У Юрия Трифонова есть прекрасный роман «Нетерпение» о народниках. Это книга о людях, которые перегоняют свое время, а остальные к ним подтягиваются. Так и с белорусской темой. Если есть независимое государство, сразу встает вопрос: а почему оно независимо, какие для этого основания? И люди начинают знакомиться со своей историей, литературой, разбираться, почему мы европейская нация с богатой историей, что у нас за храмы, откуда столько замков.

Рано или поздно вы будете искать свои корни, узнавать, кем были деды. А рассуждая в масштабах страны - разбираться, что было не только советское прошлое, а, например, и Белорусская Народная Республика. И во главе ее стояли обеспеченные и интеллигентные люди, тот же Роман Скирмунт. Они в свое время поняли, что это отдельный край, народ, белорусский - один из славянских языков.

«МНЕ СОСЕД ГОВОРИТ: «МІКОЛА, БУДЗЬ ХІТРЭЙШЫМ!»

- Ваша ближайшая премьера в Купаловском называется «Талерантнасць» - это о белорусах?

- Прямого отношения к белорусской ментальной истории тут нет - пьеса о Западной Европе. Это история о двух семьях, где подрались сыновья-десятилетки, и их родители рассуждают, что делать в такой ситуации. Получилась комедия или даже трагикомедия, и толерантность здесь - это издевка и ирония. Люди собираются и поначалу толерантно рассуждают о том, что мы живем в Европе, здесь уважают права человека и так далее. А к концу они кричат, что «ваш говнюк избил нашего ребенка», а «вашими правами человека я подотрусь». Чуть ли не убивают друг друга! Французский драматург Ясмина Реза, чей ART я ставил трижды, писала в 2006 году о том, что толерантность - это для людей, которые договорились быть толерантными и живут по этим законам. Но, оказывается, можно создать условия, и из человека вылезет иное…

Все эти разговоры о толерантности обострились, когда европейцы вмешались в арабские революции и войны. А потом жители этих стран рванули в Европу, и проблема мигрантов там выросла до глобального масштаба. Буквально на наших глазах меняется картина мира. Пока Европа говорила о мультикультурализме и толерантности, она не заметила, как стала едва ли не меньшинством в своих границах. Это не хорошо и не плохо - это факт. Правда, в пьесе эта линия не прописана - такое развитие истории додумал я сам. Еще по договоренности с автором мы упоминаем в афише оригинальное название пьесы - «Бог резни». Но в контексте нашего времени мне оно не нравится. Люди могут подумать, что спектакль, к примеру, о войне. Я написал Резе письмо о том, что хочу назвать спектакль «Талерантнасць» - в наших обстоятельствах такое название лучше, и автор согласилась.

- Но толерантность считается характерной чертой белорусов. Хотя бесконечные разборки в соцсетях по разным поводам заставляют над правдивостью этого утверждения всерьез задуматься…

- Как было раньше? Князь Витовт, как образованный умный человек, строил Великое княжество Литовское толерантным. Например, евреи называли Витовта за его законы в их отношении литовским Киром - царь Кир дал евреям большие права, пригласив их в Персию. Торгуйте, работайте, платите налоги, открывайте синагоги, хедеры. И это оказалось на века. Я помню, когда мы ходили в школу в 1960-х, то говорили: «О, какой зусман!» Мы не знали, что это означает «холод» на идиш, но слово существовало в нашем быту. Толерантными белорусы стали еще и потому, что жили на пограничье двух цивилизаций, в ситуации постоянных войн Запада и Востока. Все эти «хавайся ў бульбу», «мы ніколі нікому нічога ніякага», партизанская (в широком смысле) ментальность - оттуда, от множества трагических событий. Как говорит мне мой сосед Геннадий Владимирович из деревеньки на Ушаччине: «Мікола, будзь хітрэйшым!» Это не значит, что ты должен кого-то обдурить или ограбить, это значит - крутись как хочешь, но молчи.

А что касается соцсетей, то для меня это надписи на заборе, где ты не отвечаешь за свои слова. Это еще о личной культуре, которую надо прививать, - с неба она не свалится. Когда в деревне, где живет мой друг, изнасиловали 85-летнюю бабушку - это дно. Здесь мы потомки советской истории, сталинизма, войн, когда человеческая жизнь ничего не стоит. А еще - антирелигиозных кампаний: десятилетиями в деревнях не было ни ксендза, ни попа. Как иначе держать моральный уровень даже не на уровне религии, а этики?

- Вы ставили спектакль «Дзве душы» по Максиму Горецкому, где лейтмотивом идет фраза о том, что у «беларуса дзве душы». Вы разгадали этот феномен?

- Это не феномен, а закон жизни. О любом человеке можно сказать, что в одной ситуации он подлец, а в иной - добрый. У нас это географически и этнически еще более ярко проявилось на пограничье двух цивилизаций. Другое дело, что написанное Горецким не представишь в российской глубинке, где моноэтническая и монорелигиозная ситуация.

- Есть у Якуба Коласа в «Новай зямлі» строчка: «Купіць зямлю, прыдбаць свой кут». Советская власть из белорусов это не выбила?

- Это общечеловеческое. Как говорят историки, большевики сделали три вещи, небывалые за всю историю человечества: запретили религию, лишили частной собственности и разрушили семью. Но если у тебя есть частная собственность, ты начинаешь любить свой «родны кут», свой дом, а еще - уважать чужое. Она воспитывает культуру. Почему у нас такие подъезды, как теперь? Потому что у людей нет ощущения собственности. У какого-нибудь коттеджа такого бардака не увидишь.

МЫ МЕНТАЛЬНЫЕ ИРЛАНДЦЫ В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ

- Белорусов порой называют нацией поэтов - не только в литературе, но и в жизни. Мы действительно возвышенные и мечтательные?

- Поэтический настрой белорусам характерен. Это показал русский человек Володя Мулявин. Когда я еду с Ушаччины, в машине ставлю кассету с «Песнярами». И едва ли не плачу, когда слушаю их песни - меня так ничего не трогает. Может, это самое главное, что есть у народа, - такая нежность и поэтичность в душе, тонкие вибрации, которые соответствуют нашей земле. Поэзия - это всегда мечта, не жизнь, а мечта о жизни. Мы ведь долго мечтали о своей земле, о своем крае, о своем языке, о возможности долгое время реализовать себя как народ.

- Вы вспомнили Мулявина. Знаю, когда-то вместе вы ставили День Беларуси на «Славянском базаре» - тогда на сцену выкатили настоящие тракторы «Беларус». На тот момент в постсоветском сознании он, наверное, и был символом Беларуси. А новые символы страны вы видите?

- Поработать меня пригласил Мулявин, а я в свою очередь - прекрасного художника, моего друга Зиновия Марголина. Гениальный Володя сам составлял программу, позвал, кого хотел. Это были времена, когда никто ни во что не лез. С тракторами вообще был полный стеб, но выглядели они шикарно - это были экспортные модели. Когда их опускали краном на сцену амфитеатра, собрались все витебские начальники и выясняли у строителей, провалится там пол или нет? Ведь кроме двух тракторов были еще и прицепы «Гомсельмаш». На них стоял хор во фраках и пел Ave Maria. А когда выступали рокеры, водители тракторов начинали газовать…

Но трактор не может быть символом - это скорее узнавание оттого, что надпись «Беларус» видели по всему СССР. А символов может быть много. Поэтический - к примеру, ландшафт. У нас нет кавказских гор и степей Украины, а те самые плавные с небольшими возвышенностями «далягляды» и «краявіды». Архитектура - это замки, их башни и мурованные стены. Исторический символ - герб «Погоня», известный со времен Великого княжества Литовского. Мне очень нравится его семантика: ты не нападаешь на кого-то, а гонишь врагов за пределы своей земли, мстишь не прошенным на ней гостям. Это очень мудро.

- Есть ли черты белорусов, которые на театральной сцене лучше не показывать?

- Думаю, таких нет. Вот что сделал Купала в «Тутэйшых»? Его главный герой Микита Зносак крутится, как флюгер, он готов продать за деньги все что угодно. Персонаж отрицательный. Но здесь есть и черта белорусского характера: крутиться, чтобы выжить. Когда мы ставили спектакль с Виктором Манаевым в главной роли, отнеслись к Зносаку с пониманием, не обвиняли его. Это не резонер Янка Здольник, который обличал-обличал, а как началась заваруха, съехал в деревню. Как раз такая позиция показывает: можно нацию сохранить, а можно погубить. И в мировом репертуаре есть такая мысль…

Или спектакль Translations (первая премьера Пинигина на посту худрука Купаловского, где речь идет о непростых отношениях ирландцев и пришедших на их землю англичан. - Ред.), в котором прозрачно видна белорусская ситуация. Мы - эдакие восточноевропейские ментальные ирландцы. И когда я просил автора Брайана Фрила, современного европейского Чехова, о постановке, то сообщил, что спектакль будет идти на двух языках - белорусском и русском. На это Фрил ответил: это была его мечта, чтобы персонажи не понимали один другого, а зрители понимали оба языка. Правда, у них, писал Фрил, уже почти никто не знает гэльского или ирландского языка…