Такой момент, помнится, настал в августе 1991-го.
Надоевший Саргсян уходит, и это воспринимается как победа в одной отдельно взятой постсоветской стране и важный урок для России. Но до победы еще вроде бы далеко, лидера местных несогласных Никола Пашиняна прокатывают при голосовании на должность премьера, что, конечно, огорчает. Он призывает к акциям гражданского неповиновения, и тут ощущения возникают противоречивые.
С одной стороны, ненасильственные протестные выступления — это единственно правильный ход в борьбе с осточертевшим начальством. С другой стороны, сообщения о том, что охваченные революционными настроениями граждане заблокировали шоссе, ведущее к аэропорту, и улетающим приходилось добираться до самолетов пешком, вызывало вопросы типа: а пассажиры тоже голосовали против Пашиняна? Впрочем, эта ошибка уже исправлена, «Звартноц» разблокирован, и в дискуссиях растерянных властей и упорного кандидата в премьеры наблюдаем короткую паузу.
Пауза заполняется келейными разборками и разнообразными речами.
Ситуация, по-видимому, была такова. С точки зрения уходящей администрации, наилучшим выходом из создавшегося положения были бы досрочные выборы парламента после того, как Пашинян снова недоберет голосов в нижней палате. А наихудшим, хотя тоже теоретически для нее возможным — силовой разгон демонстрантов, чреватый гражданской войной. Лидер протестующих настаивал на своем праве немедленно занять пост премьера во главе «временного правительства» и только потом был согласен провести выборы. Ходили разговоры и о том, при каких условиях местная «Единая Россия», то есть Республиканская партия обяжет своих депутатов проголосовать за Пашиняна. Если тот, формируя кабинет министров, прислушается к рекомендациям правящей покуда партии. «Кандидат от народа» на компромиссы идти не хотел, да и не мог, и здесь между дискутирующими сторонами разверзлась пропасть.
Ну и российский фактор, безусловно, имел место, причем в самой комической своей разновидности. В отличие, к примеру, от украинских революций, относительно бархатной первой и кровавой второй, Россию в Армении любят, поддержкой России дорожат, Россией клянутся. Попытки некоторых республиканцев связать Пашиняна с Навальным, а также с Саакашвили и ЦРУ смешили людей до колик. При этом реакция официальной Москвы была подчеркнуто сдержанной, что объяснялось простыми географическими раскладами. Армянам некуда и незачем бежать от своего кремлевского покровителя, и можно даже предположить, что в один прекрасный день они признают Крым российским — в тот день, когда Москва признает армянским Карабах...
Впрочем, ни малейшей необходимости в таких пылких признаньях нет. Избывая свою геополитическую ностальгию по былой империи, Россия довольно честно защищает Армению от посягательств Азербайджана и Турции. Оттого главное, о чем мечтают в Кремле, — это мир и правопорядок в Ереване, что плохо сочетается с хаотической внешней политикой РФ, направленной на разжигание страстей, но логики в этих метаниях искать не надо. Искать следует выгоду, которую Россия извлекает из непримиримого конфликта Армении с обступившими ее соседями. Конфликта, в ходе которого, апеллируя к войне и патриотизму, «карабахская» партия захватила все значащие в стране посты, освоила бюджеты, обзавелась полезнейшими знакомствами в Москве, но внезапно обнаружила, что подведомственный ей народ в массе своей устал от этого особого рода патриотизма, основанного на вранье и воровстве. Устал до такой степени, что даже в российских верхах это заметили и предпочитают сохранять нейтралитет в отношении участников и жертв местной бархатной революции. Разбирайтесь, мол, сами, только без войны.
Вот они и разобрались. Посовещавшись в узком кругу и заручившись согласием Кремля, республиканцы приняли решение все-таки проголосовать за настырного несогласного. 8 мая, если не случится более никаких сенсаций, Никол Пашинян станет законно избранным премьер-министром Армении.
Что же касается наблюдателей армянского чуда, мечтающих втайне о бархатных преобразованиях у себя дома, то тревожиться им было особо не о чем. Во-первых, чуть ли не весь Ереван вышел на улицы родного города, стремительно превратившиеся в площадки для игры в волейбол и изготовления шашлыков, что являлось практически неизбежной гарантией смены власти в стране. Во-вторых, едва ли нам хватит воображения даже представить подобную картину на улицах сегодняшней российской столицы, и проблема тут не сводится к бедности нашей фантазии. Проблема сводится к тому, что от патриотизма особого рода, основанного на вранье и воровстве, многонациональный российский народ в массе своей еще не устал. А когда по-настоящему утомится — бог весть.
Такой момент, помнится, настал в августе 1991-го — но это было давно и в другом государстве, в другом городе, в другой Москве, где проживало достаточное количество граждан, готовых жизнью рискнуть ради будущего и вознагражденных за то победой в бархатной почти революции. Это происходило в минувшем веке, в прошлом тысячелетии и словно не с нами, вставшими в живые цепочки против танков, а с какими-то другими людьми — армянами, что ли. Ладно, празднуя победу вместе с победившим постсоветским народом, назовем себя тогдашних армянами.
Илья Мильштейн, «Сноб»