Как 12-летний Лев Кравец спасал евреев из Минского гетто

Героическая история жителя Минска.

«Белсат» рассказывает историю минчанина Льва Кравца, который подростком присоединился к 106-му партизанскому отряду под руководством Шалома Зорина и спасал евреев из Минского гетто.

В начале 1943-го 12-летнему Лёве, сыну повара Абрама Кравца, было особенно трудно. Его мать исчезла во время очередной облавы на евреев и, вероятно, погибла в Тростенце, а отец однажды просто не вернулся с работы. В минском гетто семья Кравцов жила на улице Димитрова. Во время погрома в марте 1942-го убили старшую сестру Хану и брата Бориса, а Лёва с маленькой сестренкой Майей остались в живых. Подростку нужно было ежедневно искать пищу, чтобы как-то прокормиться. Иногда приходилось попрошайничать.

Из воспоминаний Льва Кравца:

«Рассчитывать на помощь не приходилось, люди вокруг умирали с голоду. Я оставлял сестру в гетто, а сам отправлялся на поиски. Начал ходить на товарную станцию. Немцы, которые ехали на фронт, давали мыть котелки и оставляли внутри немножко еды. Это было спасением для меня и сестры».

Именно на станции маленький Лёва и узнал: ходят слухи, будто в лесу действуют партизанские отряды, которые пускают под откос немецкие поезда. Слухи распространялись, и через некоторое время немцы усилили контроль: ловили всех подозрительных людей. Подросток, который моет посуду и скитается по станции, в последнюю очередь вызывал подозрения. Но и за Лёвой однажды погнался полицай с собакой. Мальчик упал на землю, а собака поставила на него лапы и вдруг потеряла интерес, подумав, наверное, что тот мертв. Конечно, после этого случая, Лёве был закрыт путь на ту станцию. Он был вынужден вернуться в гетто, а для себя решил, что нужно любым способом найти партизан, о которых он узнал из подслушанных разговоров старших.

Почему Лёва так хотел присоединиться к партизанскому отряду? Возможно, он инстинктивно искал у кого-то защиты от людей, которые забрали у него маму и папу, а возможно, это должно было стать точкой опоры на тот момент жизни.

В деревне Птичь мальчик встретил двух мужчин на лошадях с красными ленточками на головных уборах. Одного из них звали Леонид Апенгейм, он оказался из отряда Пархоменко. Час Лёва убеждал партизан, что его стоит взять к себе. Те же поставили условие: если Лёва сможет вернуться обратно в гетто, по указанному адресу на улице Революционной отыскать семью Апенгейма и вывести их потайными путями из гетто – так и быть, его примут в свои ряды.

Вспоминает Раиса Ивановна, жена Льва Кравца:

«И что вы думаете ?! Он сделал это. У нас, кто был детьми в войну, была игрушка – деревянная палка, на ней скакали, как на лошади. Лев знал какие-то секретные лазейки, был шустрым мальчиком, везде лазал. Поэтому и знал, где провести людей. Они договорились, что четверо Апенгеймов – женщина с детьми – будут идти немного подальше, а он сам поскачет на своем «конике» впереди. Если будет прыгать, не оглядываясь назад – значит, дорога свободна, если остановиться и резко повернется к ним – опасность, и Апенгеймам надо разбегаться врассыпную по обочинам».

Шли они больше суток. Уже пришло лето, было тепло, а есть можно растения и ягоды, которые попадались по дороге. Лёве удалось вывести всех четверых из Минска в деревню Скирмантово в Дзержинском районе. Чудо – не иначе. Задание мальчик выполнил отлично, взрослые партизаны сильно удивились и приняли Лёву в отряд.

Отдохнуть вволю, однако, не удалось. Его уже ждало новое задание. На этот раз подросток должен был вывести из гетто до 30 человек, причем речь уже не о женщинах с детьми. Отряду Пархоменко необходимы были боеспособные мужчины.

Лёва должен найти человека на улице Танковой и привести его и его друзей к партизанам. Первоначально речь шла о несколько человек. Но он сказал, что они пока не готовы, и стоит подождать пару дней. Подростка спрятали в подвал и не выпускали, только еду приносили. На следующий день в подвал начали приходить люди. Всего желающих собралось человек тридцать…

Выйти проверенной тропой такой толпой было уже невозможно. Решили пробираться через леса и болота. Шли по 2-3 человека на значительном расстоянии друг от друга. Однажды наткнулись на засаду, немцы начали пальбу, и кто-то из компании погиб, а остальные бросились в ржаное поле и там спрятались. Выбравшись из ржи, все собрались, чтобы посчитать, кто уцелел. Выяснилось, что на пути из Минска к ним присоединились еще пятнадцать желающих попасть к партизанам.

Из воспоминаний Льва Кравца:

«Были жаркие дни, очень хотелось пить, и я разгребал мох, вдавливая ладони в трясину. Кога в ладонях набиралось немного воды, я выпивал ее, несмотря на грязь и мошкару… На дороге лежали убитые лошади, коровы. У кого были ножи, соскабливали с туш червей и давали нам по куску мяса, которое мы поджаривали на костре».

Таким образом будущие партизаны добрались до Скирмунтово, где их встретил Пархоменко. Тот оставил себе боевых мужчин, подростки же отправились в семейный еврейский отряд Шалома Зорина. Там Лёва нашел свою сестру Майю.

…Морозы в декабре 1956-го стояли сильные. Заводские девушки готовились отметить 22 день рождения своей подруги Раи. Квартира в четырёхэтажном была заполнена молодежью. Они, естественно, любили музыкальные пластинки, но их, во-первых, трудно достать, во-вторых, живая музыка всегда лучше. Общий знакомый девушек должен был прийти с аккордеоном, но в последний момент отказался. Тогда подруга предложила Рае пригласить из заводского общежития «одного красивого парня», который может сыграть. Сам парень на вечеринку не хотел, а Раю вообще не пустил на порог – постеснялся, потому что в комнате было по-холостяцки не убрано. Правдами-неправдами, девушки вытащили Лёву. Взяв аккордеон, тот пошел в Слепянку. Праздновали настолько весело, что аккордеон он забыл у Раи.

Вспоминает Раиса Ивановна Кравец:

«На следующий день он пришел забрать инструмент, а мои родители его просто мгновенно полюбили, предложили чайку со сладостями. Аккордеон он снова забыл. И так ходил он, ходил, а в итоге забрал и меня. В 1957 году мы расписались и с тех пор не разлучались никогда».

Говорит Наталья Львовна, дочь Льва Кравца:

«У того поколения не было привычки рассказывать о войне, считалось плохим тоном. Мы с сестрой Лизой знали о партизанских годах папы очень-очень мало. Тем более – в семье не говорили о еврействе. Был папа советским человеком? Я думаю, и да, и нет. После войны в детском доме он рос вместе с белорусами, русскими… Еврейские традиции было некому прививать. Но когда встал вопрос, вступать ли в комсомол, а потом в партию, папа однозначно отказался. Объяснял свой отказ просто и скромно «Не хочу». Видимо, поэтому и не продвинулся по службе дальше руководителя бюро на том же тракторном заводе. Там он проработал до самой пенсии».

И жена, и дочь Льва Абрамовича утверждают: в советское время в семье только один раз возникла проблема с «пятой графой». В школе маленькую Наталью записали не по отцовской фамилии, а по фамилии матери. Сама Раиса Ивановна – украинка, ее родители с Черниговщины, но родилась она уже в Минске, где и провела детство под немецкой оккупацией.

«Муж мечтал уехать в Америку, так как каким-то чудом узнал, что у него там родственники. Но говорить об этом тогда было рискованно. Я не хотела покидать Беларусь и уперлась: ну хочешь – оставь меня и уезжай! Остался… Видимо, все же не настолько жаждал эмигрировать. Знаете, он как-то все воспринимал спокойно, не пугался изменений, но вместе с тем был домашним, добрым, нежным человеком», – вспоминает Раиса Ивановна.

«Только в перестройку мы начали много обсуждать наше еврейское происхождение… Я, кстати, похожа на отца – волосы такие же кудрявые», – говорит Наталья Львовна и проводит ладонью по голове.

С черно-белого фото на меня смотрит подтянутый красивый мужчина, с темными кудрявой волосами, глубокими темными глазами, выразительным носом и скулами. Его обнимает женщина со светлым лицом, в светлом платье. Оба улыбаются – они на отдыхе и счастливы. На дворе середина 80-х.

«Моего мужа не стало в январе этого года. Возраст… 87 лет. Да и в последнее время он страдал от болей. Мы прожили вместе 60 лет, и каждый день был для меня счастливым. Я любила его, а он – меня. Помню, как отмечали 60-летие свадьбы в ресторан … Ночью, когда я ложусь спать одна, делается так больно! Эта боль сжимает грудь. Где же ты, мой Лёвушка-соловушка? А потом понимаю: надо жить. Надо жить».